— Что такое? — встревоженно спросила я.
— Да ведь я только сейчас вспомнил, какой нынче день!
— Тридцать первое декабря?
— Вот именно. Посему я желаю вам всего наилучшего в новом тысяча восемьсот семьдесят седьмом году — в твердой надежде, что все наши усилия увенчаются успехом и сухие кости облекутся наконец плотью Правды. А теперь, дорогая моя, позвольте мне проводить вас до усадьбы. Уже смеркается, и вам лучше не ходить одной.
24
СНЕГ И ТАЙНЫ
I
Ночной гость
Мы с мистером Роксоллом расстались у ворот Парадного двора. По дороге от Норт-Лоджа у нас продолжался разговор об обстоятельствах, так или иначе связанных со смертью отца леди Тансор.
— Кажется, вы сказали, что мистер Картерет был давним другом профессора Слейка, — заметила я.
— Да, оба настоящие ученые, но с разными интересами. Мистер Картерет увлекался историей и литературой, а главной страстью моего дядюшки была филология и религиозные практики древних народов, хотя он посвятил много лет своему монументальному труду по истории языческих племен.
Я спросила мистера Роксолла, успешно ли идет работа над бумагами профессора.
— Ну, успешно — это слишком громко сказано, — рассмеялся он. — Но да, полагаю, я потихоньку продвигаюсь вперед, хотя еще многое предстоит сделать.
— Позвольте спросить, представляли ли особый интерес письма вашего дядюшки к мистеру Картерету, забранные вами из вдовьего особняка?
Мистер Роксолл, поняв мой намек, снова похвалил меня за правильный вопрос.
— Я с самого вашего прихода ждал, когда вы спросите насчет них, — сказал он. — Писем оказалось очень много, и я почти всю ночь просидел, просматривая и разбирая их. Большинство касается предметов общенаучного интереса. Однако два привлекли мое внимание. Одно из них имеет странную связь с убийством Феба Даунта.
У меня похолодело под ложечкой, и я в смятении отвела глаза в сторону.
Мистер Роксолл обеспокоенно спросил, все ли со мной хорошо.
— Я в полном порядке, благодарю вас, — заверила я, хотя и понимала, что мое лицо говорит об обратном.
От мадам я уже знала, что отец поэта, преподобный Ахилл Даунт, получил назначение в Эвенвудский приход через ходатайство своей второй жены, мачехи Феба Даунта, состоявшей в родстве с покойным лордом Тансором.{15} Теперь от мистера Роксолла я узнала, что он был также довольно известным ученым-классиком и библиографом, прославившимся как составитель «Bibliotheka Duportiana» — полного каталога Эвенвудской библиотеки, в который мистер Картерет внес вклад в виде комментариев к собранию манускриптов.
Оказалось, незадолго до нападения на мистера Картерета доктор Даунт подготовил к публикации перевод Ямвлиха — древнегреческого писателя, чье имя иногда упоминал мистер Торнхау в ходе наших занятий, но чьих сочинений я не читала.
Гранки перевода пастор отправил профессору Слейку, желая получить мнение специалиста о проделанной работе, но вскоре написал еще одно письмо с просьбой переслать гранки некоему Эдварду Глэпторну, сотруднику юридической фирмы «Тредголд, Тредголд и Орр», тоже обладавшему глубокими познаниями о творчестве Ямвлиха. Об этой-то просьбе и шла речь в одном из писем, забранных мистером Роксоллом из вдовьего особняка.
— А упомянутая мной связь, мисс Горст, — сказал адвокат, — заключается в следующем: под именем Глэпторн скрывался Эдвард Глайвер, убийца Феба Даунта.
Этот факт был мне уже известен из статьи мистера Вайса в «Лондонском ежемесячном обозрении», присланной моей опекуншей, но я выразила подобающее удивление.
— Еще более интересным, пожалуй, — продолжал мистер Роксолл, — представляется мнение моего дядюшки о названном джентльмене (а он был истинным джентльменом), выраженное в нескольких письмах к доктору Даунту. Хотя лично они не встречались, между ними состоялась короткая переписка на предмет перевода Ямвлиха, и мистер Глайвер — или Глэпторн, или как там его звали по-настоящему — произвел на моего дядюшку самое благоприятное впечатление и как человек, и как ученый, каковое впечатление подтвердил доктор Даунт, несколько раз с ним встречавшийся. Дядюшка испытал тяжелейшее потрясение, когда всего через год узнал, что сей приятный во всех отношениях господин повинен в убийстве сына его друга.
В словах мистера Роксолла не содержалось ни намека на то, что он оправдывает преступление, совершенное моим отцом; тем не менее они доставили мне глубокое удовлетворение, поскольку прибавили весу благоприятному отзыву мистера Хизерингтона о характере моего родителя.
— Вы упомянули и о втором письме, — сказала я, когда мы уже собирались разойтись в разные стороны.
— Да, — ответил мистер Роксолл. — Мне показалось, оно… наводит на определенные мысли.
— То есть?
— Из ответа моего дядюшки на одно из писем друга явствует, что мистер Картерет пользовался помощью дочери, свободно владевшей французским языком, в ходе работы над историей семейства Дюпоров, каковой монументальный труд моего дядюшку попросили завершить после смерти мистера Картерета.
Я недоуменно спросила, почему это представляется существенным.
— Да вот почему. Мой дядюшка упоминает о том, что мистер Картерет с дочерью приводили в порядок бумаги, имевшие отношение к первой жене лорда Тансора, леди Лауре, которая, уже состоя в браке с милордом, провела довольно долгое время за границей, словно предвосхищая длительное пребывание мисс Картерет на Континенте после смерти Феба Даунта.
— За границей? — переспросила я.
— Похоже, главным образом она проживала в бретонском городе Ренн. Странный эпизод. Очень странный.
— Боюсь, я по-прежнему не понимаю, — сказала я.
— Я тоже, дорогая моя, — улыбнулся мистер Роксолл. — Но чутье подсказывает мне, что сей факт имеет важное значение, хотя мы, увы, не сможем сделать никаких выводов ни из него, ни из прочих интересных обстоятельств, обсуждавшихся в разговоре с инспектором Галли, покуда туман не начнет рассеиваться, а я надеюсь и верю, что такое рано или поздно произойдет.
По давней традиции, установившейся еще в XIV веке — после того, как 31 декабря Черная смерть унесла старшего сына семейства, — Дюпоры не праздновали Новый год, и миледи с удовольствием соблюдала эту традицию. В любом случае ужин в канун нового, 1877 года получился на редкость скучным.
Никаких гостей, разумеется, не было, и я не особо старалась произвести приятное впечатление. Миледи же, напротив, находилась в превеселом расположении духа и, вопреки своему обыкновению, щебетала без умолку, перескакивая с одной пустяковой темы на другую, снова и снова перечисляя места, где намеревалась побывать со мной, и людей, с которыми хотела меня познакомить. Она настолько утомила меня своей болтовней, что под конец я чуть не выла от досады.
Мистер Рандольф отсутствовал неизвестно где, а его брат сидел погруженный в угрюмое раздумье, лишь изредка отпускал колкие замечания и бросал на нас с миледи мрачные взгляды.
После ознакомления с третьим Разъяснительным Письмом мистер Персей стал предметом моего повышенного внимания, хотя я старалась не выдавать своего интереса. Незаметно наблюдая за ним, молча поглощающим ужин, я вспоминала нашу недавнюю встречу в церковном портике, когда молодой человек рассердился на меня, что я пресекаю все его попытки «протянуть мне руку дружбы», как он выразился. Я сожалела, что не выказала большей готовности к сближению, но здесь уже ничего не могла поправить. Впрочем, его вспышки раздражения и его подозрения относительно моих чувств к мистеру Рандольфу вселяли в меня известную надежду, ибо могли свидетельствовать не столько об уязвленной гордости, сколько об огорчении, вызванном моей холодностью. Я думала также о надписанном экземпляре «Мерлина и Нимуэ», преподнесенном мне мистером Персеем, — сейчас, по прошествии времени, я допускала, что сей жест имеет больше значения, чем мне показалось поначалу. Возможно, завоевать любовь мистера Персея Дюпора будет не так трудно, как я думала, хотя брак с ним по-прежнему представлялся делом неосуществимым. Все же теперь у меня появилась надежда, что он обладает чувствительным сердцем и я занимаю в нем хоть какое-то место.
— Как поживает мистер Роксолл? — спросила миледи после ужина, когда мы с ней перешли в гостиную.
— Обыкновенно поживает, — раздраженно буркнула я, не отвлекаясь от изучения ковра под ногами.
— Право слово, Алиса, — расстроенным тоном промолвила она, — вы сегодня весь вечер чем-то недовольны. Что могло испортить вам настроение сейчас, когда нам с вами предстоит столько интересного? Или вы не хотите ехать в Лондон?
