И поддержали их сребролукий Феб-Аполлон, сестра его Артемида-девственница, и Афина-Тритогенейя, Защитница Городов, и Гестия, и другие.
Когда же спросили Вакха-Диониса о его мнении, и высказал мнение свое кудрявый бог — взашей прогнал его Зевс-Отец, вместе с булькающим мнением его, ибо грозил Семейный совет превратиться в очередную попойку.
«Быть посему, — решил Громовержец. — Примет участие сын мой в войне между Фивами и Орхоменом. Но и Семья пусть стоит в стороне, не участвуя в распре! В деле увидеть героя хотели — смотрите, но горе тому, кто вмешается в схватку! Все свободны.»
И поклялись собравшиеся на Олимпе боги черным Стиксом, что будут лишь зрителями в войне смертных.
Все это Лукавый изложил Амфитриону.
— Еще раз спасибо, Гермий, — был ответ. — Это то, что я хотел знать: исход войны зависит только от нас, людей. И все-таки ты прав — слишком много совпадений. Неожиданный приступ у Алкида, отсутствие рядом Ификла, появление минийцев… нет, сперва Ификл, потом минийцы, и только затем приступ… ах, да, еще Арей по Киферону шляется, сатиров пинает! Слушай, Гермий, а там поблизости никого больше не видели?
— Тебе одного Арея мало?
— Ну пусть не из богов — из смертных или еще каких?!
— Да что ты ко мне пристал?! Мало ли кто там был — сатиры, нимфы, пастухи, козлы с козами, старуха эта с внуком, которого Ификл спас, потом я там был с Паном и Дионисом!.. Хватит?!
— Стой! Какая еще старуха?
— Ификл твой по дороге бабку какую-то встретил… только она-то тут при чем?! Бабка себе и бабка…
— Вопросы здесь задаю я! — как на допросе пленника, рявкнул побагровевший Амфитрион.
И осекся.
— Ну, ты понимаешь, — совсем невпопад закончил он извиняющимся тоном.
Но опешивший Гермий, видимо, и впрямь что-то понял — или притворился, что понял — и принялся вслух припоминать уже успевшие улетучиться из головы подробности Ификлова рассказа.
— Звали, звали ее как?! — чуть ли не выкрикнул Амфитрион под конец воспоминаний Килленца. — Ификл тебе сказал?
— Сказал, — растерянно ответил Лукавый. — А я забыл.
— Вспомни, Гермий, постарайся!
— Далась тебе эта старуха! Ну, шла себе из Фив на Киферон, родню, небось, проведать хотела… братьев, говорит, в детстве лечила, животики у них, проглотов, болели!.. еще Илифий от родильного ложа гоняла…
— Галинтиада! — резко выдохнул Амфитрион. — Галинтиада, дочь Пройта!
— Точно, Галинтиада! — обрадовался Гермий. — А… что?
— Пока ничего. Еще одно совпадение. Вот что мне интересно — Галинтиада говаривала, что служит Гекате… скажи-ка, Гермий, вы знаете своих постоянных служителей?
— Конечно. Не всех, но многих.
— Тогда не откажи в любезности, спроси у Гекаты, что ей известно о жрице Галинтиаде, дочери Пройта из Фив?
Гермий как-то странно покосился на собеседника, но тем не менее кивнул.
— И еще, — продолжил лавагет. — Еще одна странность, о которой ты забыл…
— Какая?
— Почему Алкид не убил минийцев?
— Что ж тут странного? — недоуменно пожал плечами Гермий, в упор глядя на Амфитриона.
Седого, грузного смертного пятидесяти лет, с лицом, состоящим из впадин и складок шелушащейся кожи, со вздувшимися венами на волосатых голенях и коряво сросшимся бицепсом правой руки, некогда разрубленной чьим-то мечом.
— Если бы эти минийские ублюдки, — глаза Амфитриона на миг вспыхнули опаляющим пламенем, — оскорбили МОЕГО отца, Алкея из Микен, то я бы их убил! И, клянусь подмышками Афродиты, ни одна зараза никогда не узнала бы, почему послы Орхомена исчезли на Кифероне, так и не добравшись до Фив!
— Даже боги? — то ли в шутку, то ли всерьез спросил Лукавый.
Амфитрион не ответил.
Глаза его потухли, напрягшееся было тело обмякло — и Гермий вдруг ни с того ни с сего вспомнил, что именно сидящий пред ним человек двадцать лет тому назад внял мольбам измученного Креонта, чьи поля опустошала чудовищная Тевмесская лисица, от которой приходилось откупаться шестнадцатилетними юношами, ибо никто и никогда не мог настигнуть чудо-лису; именно Амфитрион-Изгнанник, на полгода исчезнув из Фив, неведомо какой ценой уговорил Кефала-охотника отдать ему своего чудо-пса, рожденного не от суки, от которого не могла уйти ни одна дичь — и, вернувшись к Креонту, натравил невозможное на невозможное.
Никому не встречались с тех пор преследователь и преследуемая. Поговаривали, что Зевс превратил обоих в камни — да только где те камни?..
И не любил Амфитрион, когда люди называли его работу подвигом.
7
Бурлит гордый Орхомен, пеной через край перехлестывает…
Возвращение искалеченных послов вызвало у минийцев взрыв негодования, по силе сравнимый разве что с извержением вулкана, под жерлом которого раздувает свой горн Гефест, бог-хромец. Наиболее горячие и пустые головы, а также родичи пострадавших, призывали немедленно выступить походом на Фивы, фиванцев истребить поголовно, а город разграбить и сжечь, развалины засыпав солью, дабы и чертополох не рос на месте, где стояли семивратные Фивы.
К чести орхоменского басилея Эргина, сына Климена, следует сказать, что его голова не была ни горячей, ни пустой. И Эргина мало трогали вопли и призывы, пусть даже его собственный племянник Прокл звался теперь Проклом-Одноруким и кричал громче всех.
Война неизбежна и даже в некотором роде полезна. Это правда. Но такое серьезное дело требует тщательной подготовки, опять же благословения богов и выяснения, что замышляет противник… не исключено также, что Фивы в последний момент струсят, подобно зарвавшемуся щенку, и опять согласятся на любые требования, выдвинутые Орхоменом, как это уже было однажды — только сейчас им сотней коров в год не отделаться!
Жрец Арея после приношения воинственному Эниалию сообщил Эргину, что Арей благословляет доблестных орхоменцев на битву. «А чего еще можно ожидать от бога войны?» — про себя пожал плечами благоразумный Эргин; тем более, что другие боги упорно молчали, не отзываясь и игнорируя моления жрецов.
Бессмысленно дымились внутренности черного барана, полет птиц только сбивал с толку гадателей — и басилей, готовясь к войне, не спешил выступать.
Вскоре лазутчики принесли вести из Фив. Прорицатель Тиресий-слепец объявил во всеуслышание, что глашатаи дерзкого Орхомена оскорбили самого Громовержца, за что и были справедливо покараны Алкидом. Орхомен забурлил гораздо круче, Эргин-басилей еще раз пожал плечами — чего, собственно, ждать от Тиресия, уроженца Фив и местного патриота? — потом приказал объявить измышления слепца лживой фиванской пропагандой и продолжил неторопливо готовиться к войне.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
