— И мсье де Косье заинтересовался тобой? — кивнул Сударый.
— Что-то мне не очень верится… — заметил Переплет. Ему явно хотелось добавить: «…в эти россказни», но стойкая вежливость Ухокусая уже отчасти передалась ему.
— Что было дальше? — спросил Сударый.
— Остаток дня и всю ночь Барберий провел в ателье, крепко связанный. Первые два часа он изводился от неизвестности. Но потом напряжение отпустило его, и он незаметно для себя заснул, хотя и лежал на полу в дальней комнате и веревки по-прежнему обвивали его тело. Покуда он отдыхал, я, получив некоторую свободу, обошел дом, но так и не добавил себе ни одного уха. Даже домового не удалось укусить, он сразу почувствовал меня и очень осторожничал, а прочие все спали и были неприкусаемы. Тогда я пошел на улицу, но и там охота не заладилась: совершив всего один укус, я был принужден вернуться перед рассветом, потому что Барберий проснулся и сразу стал думать о бритве. Утром господин Косье велел своим слугам переносить все сеансы на следующий день, а сам стал смешивать разные оптографические зелья. К десяти часам он закончил, приказал перенести Барберия в студию и, убедившись, что я по-прежнему зажат в руке пленника, сделал подряд пять снимков — в точности как вы, господин молодой мастер оптографии.
Сударому хотелось сказать, что его зовут Непеняем Зазеркальевичем, длинное и слишком пышное обращение угнетало его, но он подумал, что, наверное, у предметного призрака есть какие-то свои резоны использовать вместо имен подобные обороты, и не стал прерывать рассказ.
— Потом он удалился, забрав пластины, заперся и вышел только через два часа. Проверив веревки, которые стягивали Барберия, он велел ослабить их, но не спускать с пленника глаз, а потом куда-то ушел и отсутствовал до самого вечера. Барберий провел еще один беспокойный день. Он залежался, был голоден, и короткое забытье на лежанке, куда его поместили, не могло заменить освежающего сна. Несколько раз он принимался обдумывать планы побега, но размышления его заканчивались жестокими и, по счастью, бесплодными мечтаниями о том, как я начну, вращаясь, точно падающее семечко клена, летать по ателье и убью всех слуг господина Косье, а потом перережу веревки, и мы с Барберием пойдем дальше скитаться по свету и избавляться от меня. Когда за окном уже стали сгущаться сумерки, господин Косье вернулся и, уединившись с Барберием, сказал ему: «Я начинаю догадываться, с чем тебе пришлось иметь дело. Должно быть, это ужасно — бродить без приюта, нося при себе страшного демона?»
Тронутый теплотой его голоса, Барберий стал рассказывать о своей судьбе — почти все, что он поведал вам в том пустом доме, только рассказ его получился длинней и бессвязней, потому что мысли его путались от пережитых волнений и голода. Я явственно чувствовал, что господину Косье стоило больших трудов внимательно слушать его с сочувственным видом. Наконец он спросил: «Ты ведь хочешь избавиться от своего демона, правда?» Барберий ответил, что это его заветная мечта, и господин Косье продолжил: «В таком случае приходи ко мне через десять дней».
После этого он кликнул двух слуг, они развязали Барберия, дали ему немного времени, чтобы размял затекшие мышцы, и выпроводили за дверь. Последовавшая неделя была невыносимой. Скрытый в глубинах разума безумный голос твердил, что господин Косье непременно обманет, донесет в полицию и отберет бритву. Каждую минуту он ждал, что его выследят и схватят, совершенно потерял сон, и мне никак не удавалось по-настоящему поохотиться: он непрерывно вспоминал обо мне. Не могу объяснить, почему он не уехал из города, ведь внутренний голос все время звал его сделать это. Но та часть Барберия, которая оставалась наверху, поверила господину Косье и с нетерпением ждала свободы от «демона». Он остался. Подстрекаемый подспудными опасениями, он взялся следить за господином Косье — очень неумело, зато убедился, что тот ходит не в полицию, а в библиотеку. Это его успокоило. Наконец, выдержав всего семь дней, но убежденный, что назначенный срок вышел, Барберий пришел в ателье. Господин Косье очень обеспокоился, но виду не подал, принял гостя ласково и поселил в небольшой каморке, пообещав, что уже через два дня все будет готово. Пока же он предложил Барберию библиотечную книгу, в которой описывались нелепые и страшные старинные ритуалы примитивной магии. Книга захватила несчастного безумца. Ужасные вещи, написанные в ней, потрясли его и без того воспаленное воображение. В тот же вечер, беседуя с пришедшим проведать его господином Косье, он упомянул об особенно впечатлившем его ритуале кровавой жертвы. Господин Косье закивал и сказал, что тоже выбрал этот путь. Я был возмущен, но ничего не мог поделать: окрыленный надеждой, Барберий в то же время не переставал бояться грядущей свободы и думал обо мне непрестанно. Впрочем, я ведь еще не подозревал о настоящей ловушке и думал, что оба они говорят о старинном ритуале всерьез…
— Несмотря на всю свою эмоциональную восприимчивость? — спросил Персефоний.
— Да, — не стал отрицать Ухокусай. — Главное чувство, которое обуревало господина Косье, — это желание заполучить меня. В сравнении с ним другие были мелки, и я не замечал их. Признаться, в тот вечер я был ближе всего к тому, чтобы переменить хозяина. Я так устал от Барберия, что обязательно воспользовался бы случаем оставить его, но, к сожалению, в мыслях господина Косье я не был чем-то определенным, он думал обо мне даже не как об «ожившей» бритве, а просто как о некоем объекте исследований, лишенном определенных качеств и свойств. Потом он ушел, а Барберию принесли ужин, в который, как оказалось, было подмешано снотворное. Думаю, господин Косье догадывался о противоречивых желаниях своего гостя. Я наконец освободился и в тот вечер перекусал четыре уха, включая правое у хозяина ателье. Слуги его пришли в ужас, но господин Косье только посмеивался, говорил, что его ожидания оправдываются, а завтра ритуал будет исполнен и предметный призрак окажется в его власти. Убежденный, что эта ужасная сцена ни к чему не приведет, я покинул дом, чтобы поохотиться, но охотничьего азарта не было, и я до самого утра провисел на фонарном столбе, предаваясь тягостным мыслям. Я бы отдал все, если бы что-нибудь имел, за возможность не возвращаться, но с первыми лучами солнца Барберий сбросил оковы тягостного сна и я ощутил страстный зов его больной души. К столбу, на котором я устроился, как раз приближался фонарщик с гасильником, и мне пришло в голову сыграть с ним шутку; он уже тер глаза, недоумевая, откуда взялся второй фонарь там, где он всегда видел только один, а я готов был сменить облик, прикинувшись полной луной, как вдруг словно черный водоворот засосал меня, и я вернулся в каморку. Там, склонившись над еще не проснувшимся по-настоящему Барберием, стоял господин Косье и что-то шептал, держа в руках вот эту самую бутылку. Увидев мое появление, он сбился и тут же начал читать заклинание снова. Прежде чем Барберий протер глаза, я уже был запечатан в бутылке. Остальное мне неведомо, но, судя по тому, что рассказал вам призрак Барберия, господин Косье уговорил его сохранить в тайне свою роль в «освобождении» и осуществил бессмысленный ритуал, чтобы сумасшедший поверил, будто он сам, своими силами прогнал от себя демона. Думаю, расчет оказался верен, и спустя какое-то время Барберий убедил себя, будто так все и было. Но это лишь мои догадки, потому что сам я с тех пор возвращался к жизни нечасто и ненадолго, чтобы служить объектом исследований, и не видел ничего, кроме лаборатории.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
