карает нас за святотатство.
Фету прожил долгую жизнь, дольше почти всех. Каждый раз, когда показывался корабль, он радушно приглашал на остров всех, кто находился на борту, в надежде, что среди них окажется тот, кого он ждет. Но возвращения не случилось. Наконец однажды утром он умер, с ним рядом была Алула. Она вернулась в деревню в слезах и рассказала, что Фету скончался от одного из загадочных новых недугов еще до того, как они успели совершить переход. Линия прервалась, однако Алула, как его любимица, провозгласила себя новым мудрецом.
Я тогда был юношей, на пороге зрелости. Уже несколько лет изучал искусство переходов. Фету был искусным учителем, и умер он, как раз когда я готовился к первому самостоятельному переходу. Алула сказала, что из почтения к Фету никто не будет совершать переходов на протяжении двенадцати лун. У нас не было такой традиции, но она стала новым мудрецом, и к решению ее отнеслись уважительно. Алулы побаивались — слишком у нее был несдержанный нрав. Даже намек на оскорбление ввергал ее в ярость, которая не утихала по несколько дней. Когда минули двенадцать лун, молодые люди, утратив аппетит к докуке учения, так к нему и не вернулись. Наука переходов была забыта, и совершить самостоятельный переход я так и не смог.
После охотников на тюленей стали приходить другие чужаки, им нужен был китовый ус и сандаловое дерево. Они задерживались у нас на день-два, если спешили, иногда — на несколько недель, если сами нуждались в отдыхе, а судно — в ремонте. Они заигрывали с женщинами, торговали; порой напивались и время от времени на острове звучал мушкетный выстрел — сердца у нас падали. Случалось, что кто-то из наших уходил на судне и возвращался много лет спустя или не возвращался вообще. Бывало, что кто-то совершал переход в тело чужака и покидал остров. Если такое происходило, Алула реагировала иначе, чем Фету. Она требовала, чтобы после такого перехода старое тело принесли в жертву. После жертвоприношения она изгоняла из деревни семью совершившего переход, отправляя их жить в дальнюю часть острова, где хлебных деревьев росло меньше. Мы научились скрывать переходы.
Следующей нашей бедой стала смерть Отаху — легкие его, как и у многих других в то время, медленно наполнялись водой, пока он не утонул изнутри. Перед смертью Отаху назначил своей преемницей любимую дочь Фаяваю — в соответствии с традицией.
Первый чужак остался на острове и поселился среди нас, когда я только обзавелся семьей. Очень ему понравилась наша жизнь, такая легкая в сравнении с жизнью моряка, вот он и спрыгнул за борт, когда судно отчалило, и поплыл к берегу. Мы приняли его как родного. Он женился, завел детей, но несколько лет спустя уплыл, вернулся в свои далекие края. После него были и другие. Они привносили свои обычаи, мы их усваивали.
Потом появились миссионеры, дюжина французов-священников. Я к тому времени успел стать дедом. Они захватили это место, для нас священное, уничтожили древние священные статуи на могилах. На их месте возвели миссию, обнесли ее стенами. Они учили нас, как одеваться, как сажать овощи, как читать их священную книгу. Они снова и снова требовали, чтобы мы отказались от своего Закона, взамен обещая нам Небеса. Некоторые согласились, особенно те, кто страдал от новых болезней, принесенных чужаками. Они переселились в миссию. Но странная одежда, которую им приходилось носить, стесняла тело, овощи не вызревали, а священная книга не содержала смысла. Более того, на территории миссии запрещалось петь наши песни и танцевать наши танцы. Оттуда уходили обратно к нам, и мы все ждали, когда миссионеры уедут.
Алула была уже глубокой старухой. Все эти годы она читала нам проповеди о твоем переходе в тело Жубера и переходе Коаху в тело Робле. С каждым рассказом ярость ее пылала все ярче: во всех наших бедах она винила тебя и твою дерзость. Люди же продолжали чахнуть и умирать от странных новых болезней, снадобий от которых мы не знали.
Искусство перехода хирело со смертью каждого старика. Алула и сама совсем состарилась и под конец целыми днями лежала. Все знали, что с ее смертью уйдет последний хранитель науки переходов. Алулу умоляли совершить перед смертью еще один переход. Наконец она шепотом попросила, чтобы к ней привели ребенка, самого сильного и здорового ребенка на острове. Мехеви тогда было всего пять лет. Был он мальчишкой наглым и вздорным, но при этом сильным и никогда не болел. Когда его к ней привели, Алула указала на кусок ткани-тапа, в который был завернут некий священный предмет. Мехеви выяснил, что это нож из китовой кожи, с тончайшей резьбой, изображавшей старинные истории о богах. По знаку Алулы все, кроме нее и Мехеви, вышли из хижины. Наконец и Мехеви явился на свет дня, руки у него были мокрыми и красными. На лице сияло выражение страшного триумфа, которое я никогда не забуду. В одной руке он держал нож. С ножа капала кровь. В другой руке у него были глаза Алулы — он вырезал их, как того требует традиция. Новый вождь Фаявая подошла и уважительно склонилась перед ним, остальные последовали ее примеру. Мехеви стал нашим новым мудрецом.
Все теперь сходились на том, что Закон нарушен безвозвратно. Люди естественным образом разделились на два лагеря. Представители одного все еще боялись Закона, считали, что мы не должны иметь ничего общего с чужаками и их образом жизни, что Закон следует соблюдать даже ревностнее прежнего. Они помнили древние пророчества и, глядя, какие болезни терзают многих из нас, полагали, что пророчества начали осуществляться. Представители другого считали, что Закон устарел, пора отказаться от старого образа жизни и перейти к новому. Чужаки показали нам, что такое отсталость и изоляция. Нужно жить новой жизнью, которую нам предлагают, повернуться спиной к прошлому и с надеждой смотреть в будущее.
А потом пришли французские военные корабли. Три судна, сделанные из камня и выдыхающие дым, приблизились к нашему берегу. Они казались образами из кошмара — ничего общего с судами, на которых чужаки приходили раньше. Моряки подошли на шлюпках к берегу, и адмирал объявил остров владением Луи-Филиппа, короля французов. Огромные мушкеты на борту кораблей грянули в ознаменование этой победы. Впоследствии мы узнали, что название им пушки, а не мушкеты, да и палки в руках у солдат-французов теперь называются не мушкетами, а винтовками.
Целая толпа военных высадилась на остров, они начали строить пристань, казармы и тюрьму. Через
