и обрекли немцев на голод, было гротескным искажением фактов. Они не оказали бы значительного влияния на немецкий уровень жизни, даже если бы немцы действительно заплатили все эти суммы из собственных карманов, а не из иностранных кредитов, как это было на самом деле.
Вот цифры, характеризующие рост капитала в Германии за 1925–1929 гг. Прирост составил, в млн рейхсмарок[117]:
С сентября 1924 г. по июль 1931 г. Германия в соответствии с планами Дауэса и Янга выплатила по репарациям 10 821 млн рейхсмарок. После чего платежи прекратились. За тот же период сумма кредитов, предоставленных иностранцами частным лицам и государственным учреждениям Германии, составила примерно более 20 500 млн рейхсмарок. К этому можно прибавить приблизительно 5000 млн рейхсмарок прямых иностранных инвестиций в Германию. Очевидно, что Германия не страдала от нехватки капитала. Если этих доказательств недостаточно, можно добавить, что за тот же период Германия инвестировала за рубежом примерно 10 000 млн рейхсмарок[118].
Репарационные платежи не были причиной экономических трудностей Германии. Но если бы союзники настояли на их уплате, они могли бы серьезно помешать перевооружению Германии.
Кампания против уплаты репараций завершилась полным фиаско союзников и столь же полным торжеством не желавшей платить Германии. Источником того, что немцы все-таки заплатили, были иностранные кредиты, от погашения которых Германия позднее отказалась. Так что иностранцы, по сути дела, сами себе заплатили.
Поскольку вопрос о репарациях может возникнуть и в будущем, важно знать основные причины предыдущей неудачи. С самого начала переговоров союзникам мешала их приверженность ложным современным этатистским концепциям денежной политики. Они были убеждены, что платежи создают опасность для сохранения денежной стабильности в Германии и что Германия не сможет платить, пока ее платежный баланс не станет «благоприятным». Их волновала надуманная проблема «трансфертов». Союзники были склонны принять немецкую точку зрения, согласно которой «политические» выплаты имеют совершенно иные последствия, чем платежи по коммерческим операциям. Запутавшись в противоречиях меркантилистских софизмов, союзники не зафиксировали в мирном договоре общую сумму репараций, оставив этот вопрос для будущих переговоров. По этой же причине они оговорили поставки натурой, внесли пункт о «защите трансфертов» и, наконец, в июле 1931 г. приняли мораторий Гувера{110}, в результате чего все выплаты прекратились.
Однако поддержание кредитно-денежной и валютной стабильности не имеет ничего общего с платежным или торговым балансом. Денежной стабильности может угрожать только одно – инфляция. Если страна не эмитирует дополнительные бумажные деньги и не расширяет кредит, никакие проблемы в сфере денежной стабильности ей не грозят. Чтобы выплачивать репарации, не обязательно иметь превышение экспорта над импортом. Здесь, скорее, обратная причинная связь. Сам факт выплат по репарациям создает избыточный экспорт. Никакой проблемы «трансфертов» не существует. Если правительство Германии аккумулирует средства для выплаты репараций (в рейхсмарках) с помощью налогов, каждому немецкому налогоплательщику приходится снижать потребление отечественной или импортной продукции. Во втором случае высвобождается то количество валюты, которое в противном случае было бы истрачено на потребление. В первом случае цены на отечественную продукцию снижаются, что ведет к росту экспорта и, как следствие, обеспечивает дополнительный приток валюты. Таким образом, собирая внутри страны для выплаты по репарациям сумму в рейхсмарках, правительство автоматически получило бы нужную для платежа сумму в валюте. И все это, разумеется, никак не зависит от того, являются ли платежи «политическими» или коммерческими.
Выплаты по репарациям и в самом деле могли бы чувствительно ударить по немецкому налогоплательщику. Ему пришлось бы снизить свое потребление. В любом случае, кто-то должен оплатить причиненный ущерб. То, что не оплатили агрессоры, пришлось оплатить жертвам агрессии. Но жертвам никто не сочувствовал, тогда как сотни писателей и политиков по всему миру проливали крокодиловы и настоящие слезы о судьбе немцев.
Возможно, с политической точки зрения было бы разумнее выбрать иной метод ежегодных платежей Германии. Например, можно было бы привязать сумму ежегодных выплат к величине будущих расходов Германии на вооруженные силы. На каждую рейхсмарку, истраченную на немецкую армию и флот, можно было бы взимать репарации с некоторым повышающим коэффициентом. Но любая схема оказалась бы столь же неэффективной, потому что союзники были загипнотизированы меркантилистскими заблуждениями.
Приток платежей из Германии по необходимости сделал платежный баланс стран-получателей «неблагоприятным». Их импорт превышал экспорт именно потому, что они получали выплаты по репарациям. С точки зрения меркантилистских заблуждений такой результат выглядел тревожным. Союзники одновременно хотели заставить Германию платить, но при этом не получать платежи. Они сами не знали, чего хотят. Зато немцы очень хорошо знали, чего они хотят. Они хотели не платить.
Германия жаловалась, что установленные другими странами торговые барьеры затрудняют выплаты по репарациям. Сетования были вполне обоснованными. Германия была бы права, если бы действительно пыталась за счет роста экспорта получить средства для выплаты репараций. Но реально выплаты осуществлялись из сумм, предоставленных иностранными кредиторами.
Заблуждения союзников были столь велики, что они обвинили немцев в невыполнении договора о выплате репараций. Скорее, им следовало винить собственные меркантилистские предрассудки. Мирный договор был бы выполнен, если бы в странах Союзников нашлось достаточное число влиятельных людей, способных опровергнуть возражения, выдвигавшиеся немецкими националистами.
Иностранные наблюдатели совершенно не поняли роли Версальского договора в нацистской пропаганде. Ядром этой пропаганды была не несправедливость договора, а легенда о «ноже в спину». Война в очередной раз доказала нашу непобедимость. При желании мы могли бы наголову разбить все другие народы. Но евреи нанесли нам удар в спину. Нацисты упоминали Версальский договор только для того, чтобы продемонстрировать предельную низость евреев.
«Ноябрьское злодеяние, – говорили они, – принудило к капитуляции нас, страну победителей. Наше правительство выплачивает репарации, хотя никто не в силах заставить нас делать это. Наши еврейские и марксистские правители подчиняются требованию договора о разоружении, потому что хотят, чтобы мы выплатили эти деньги мировому еврейству». Гитлер нападал не на договор. Он нападал на тех немцев, которые в парламенте проголосовали за его принятие и теперь возражали против одностороннего разрыва обязательств. Для националистов легенда о «ноже в спину» была достаточным доказательством того, что у Германии есть силы для аннулирования мирного договора.
Многие критики Версальского договора из союзных и нейтральных стран утверждали, что было ошибкой давать Германии повод для обиды. Они заблуждались. Даже если бы мирный договор оставил Германии все ее европейские территории, не заставил отказаться от колоний, не заставил платить по репарациям и не наложил ограничения на перевооружение, новой войны все равно не удалось бы не избежать. Немецкие националисты были нацелены на завоевание жизненного пространства. Они стремились к автаркии. Они пребывали в полной уверенности,
