единой польской таможенной зоны натолкнулись на репрессии со стороны пруссаков. В то же время русские вмешались в ситуацию вооруженной силой, расширив свои покровительственные сети и поддержав противников реформ. К 1767 году содружество разделилось на два вооруженных лагеря.
Именно на фоне углубляющейся анархии в Польше Фридрих II в сентябре 1768 года выдвинул первое предложение о разделе Польши. Приобретение части Польши было одной из давних мечтаний Фридриха - он размышлял на эту тему в "Политическом завещании" 1752 года, где знаменито описал Польшу как "артишок, готовый съесть лист за листом", - и периодически возвращался к ней в последующие годы.100 Особый интерес для него представляла территория, известная как "Королевская Пруссия", которая находилась под властью польской короны с 1454 года. Королевская Пруссия была западной половиной древнего княжества Пруссия, название которого бранденбургские курфюрсты и короли приняли для себя после 1701 года. Небольшая часть Королевской Пруссии уже находилась под прусским управлением благодаря сложной системе арендных отношений, восходящей к началу XVIII века.101 И все же было бы преувеличением называть Фридриха единственным или главным архитектором раздела.102 Именно австрийцы откусили небольшой первый кусочек от польского пирога, захватив и оккупировав в 1769-70 годах сначала Спиш, архипелаг польских анклавов на севере Венгрии, а затем прилегающие территории Новы-Тарг и Новы-Сонч. И именно Россия, чье все более агрессивное вмешательство в польские дела больше всего подрывало автономию и мир в Речи Посполитой. Это, в свою очередь, вызывало обоснованное беспокойство по поводу распространения российской власти на запад и усиливало опасения, что беспорядки в Польше могут в конечном итоге втянуть три региональные державы в крупный конфликт.103
В 1771 году, когда в Польском королевстве начались волнения, Россия и Пруссия пришли к принципиальному соглашению о разделе; в следующем году к ним присоединилась Австрия. Конвенция о разделе от 5 августа 1772 года оправдывала этот акт хладнокровного хищничества почти комически циничной преамбулой:
Во имя Пресвятой Троицы! Дух раздробленности, смуты междоусобной войны, столько лет сотрясавшие Царство Польское, и анархия, с каждым днем набирающая новую силу [...] дают справедливые основания с опасением ожидать полного разложения государства...104
Наименьшая доля досталась Пруссии, которая приобрела 5 процентов территории Содружества (русские получили 12,7 процента, а австрийцы - 11,8 процента). Помимо собственно Королевской Пруссии, пруссаки присоединили две соседние территории: округ Нетце, длинную речную долину, примыкающую к южной границе Западной Пруссии, и епископство Эрмланд на востоке. Этот региональный агломерат охватывал территорию, которая все еще отделяла Восточную Пруссию от основных провинций монархии Гогенцоллернов; его приобретение имело огромное стратегическое значение. Кроме того, эта территория имела большое экономическое значение для региона, поскольку тот, кто контролировал ее, мог задушить польские торговые пути через Данциг и Торн (оба из которых оставались польскими) на Балтику.
Юридическое обоснование вторжения в Силезию было достаточно слабым; в случае с Королевской Пруссией не могло быть и речи о каком-либо подлинном обосновании аннексии, помимо интересов безопасности прусского государства. Пруссаки выдвигали различные причудливые утверждения о том, что наследственные права Бранденбурга на присоединенные территории были узурпированы в давние времена рыцарями Тевтонского ордена и Речью Посполитой и что таким образом они просто возвращают себе давно утраченное наследие.105 Эти утверждения были торжественно подтверждены в различных официальных документах, но трудно поверить, что кто-то в прусской администрации воспринял их всерьез. Стоит также отметить, что Фредерик не использовал - даже во внутренней переписке - этнические аргументы при обосновании своих притязаний на королевскую Пруссию. В ретроспективе это может показаться удивительным, учитывая, что присоединенные территории включали значительные районы преимущественно немецкого (т. е. немецкоязычного протестантского) расселения. Германоязычные протестанты составляли около трех четвертей городского населения Королевской Пруссии и округа Нетце вместе взятых и около 54 % населения в целом. В конце XIX и XX веков немецкие националистические историки приводили это немецкое этническое присутствие в Королевской Пруссии в качестве основания для ее законной аннексии.106 Однако это глубоко анахроничный взгляд. Представление о том, что у Бранденбурга-Пруссии была "национальная" миссия - объединить немецкую нацию под властью Германии, было совершенно чуждо франкоязычному Фридриху Великому, который, как известно, пренебрежительно относился к современной немецкой культуре и верил в примат государства, а не нации.
Гораздо большее значение для укрепления самодовольства узурпаторов имело всеобщее (и характерно просвещенное) предположение, что их правление установит более справедливую, процветающую и эффективную администрацию, чем та, что была известна в регионе до сих пор. Прусские взгляды на польское управление были в целом крайне негативными - пресловутое выражение "польское управление" использовалось - и до сих пор используется в некоторых кругах - для описания хаотичного или неупорядоченного состояния дел. Польская шляхта (szlachta) считалась расточительной, ленивой и небрежной в управлении землей. Польские города осуждались за их запущенное состояние. Польское крестьянство считалось томящимся в глубочайшем рабстве и несчастье под игом властной шляхты. Таким образом, прусское правление означало бы отмену личного крепостного права и освобождение от "польского рабства".107 Все это, несомненно, были тенденциозные и корыстные обоснования. Представление о том, что запись о небрежной опеке может ослабить права собственности, а акты узурпации и аннексии могут быть узаконены с помощью просвещенной апелляции к идее "улучшения", уже было общим местом в империалистической политической культуре Великобритании и Франции, и оно хорошо служило пруссакам на их новых польских землях.
Фридрих переименовал свою новую провинцию в Западную Пруссию и на протяжении последних четырнадцати лет своего правления вмешивался в ее внутренние дела более активно, чем в дела любой другой провинции своего королевства. Это было отражением его низкого отношения к местной польской администрации.
что он принял относительно централизованный подход, отбросив традиционные органы местного управления и навязав чужеродную когорту чиновников, взятых в основном из берлинской и восточно-прусской бюрократии. Из всех окружных комиссаров, назначенных на должности в Западной Пруссии после аннексии, только один был уроженцем этой провинции; большинство остальных были восточными пруссаками. Это явно контрастировало с ситуацией в Силезии тридцатью годами ранее.
В Силезии также была проведена масштабная административная реструктуризация, но по возможности были предприняты усилия по сохранению преемственности на уровне местной элиты; в частности, реформированная судебная система была почти полностью укомплектована коренными силезцами.108 Должность силезского провинциального министра также обеспечивала Силезии особое место в берлинской квазифедеральной правительственной системе. Провинциальный министр, своего рода вице-король с широкими полномочиями, подчинявшийся только самому королю, мог разрешать ключевые конфликты интересов с учетом особых условий провинции. В отличие от этого, в Западной Пруссии не было авторитетного центра, способного обеспечить хотя бы минимальную степень самоуправления. Самым высокопоставленным западнопрусским чиновником после 1772 года был президент палаты Иоганн Фридрих Домхардт, но он не контролировал фискальную администрацию провинции,
