– Сейчас приложу к спине.
Дэвид что-то пробормотал, возможно, проклятье. Мелани шлепнула сверток на оголенную поясницу. Большое тело выгнулось, на шее вздулись жилы, губы скривились, обнажив зубы.
– Прости, – прошептала Мелани. – Не знаю, что еще…
– Оставь… – зарычал Дэвид. – Пока.
Голова запрокинулась, тело по-прежнему скручивала судорога.
Мелани сидела рядом и ждала. Через некоторое время его конечности перестали дергаться. Лицо расслабилось, все еще багровое и разгоряченное. Наконец несчастный согнул ноги и свернулся в позе эмбриона.
– Как ты? – рискнула спросить она.
– Как гребаный… ужасно.
– Подобное часто случается?
– Бывают… приступы.
– Наверняка можно что-то сделать. Упражнения, лекарства…
Дэвид ничего не сказал, но его взгляд метнулся к дорожной сумке. Озадаченная Мелани встала и открыла баул. Внутри нашла пузырек с оранжевыми таблетками. «Напроксен», прочитала она. Дата выпуска почти годичной давности, но упаковка выглядела непочатой.
– Дэвид, я не понимаю.
– Это артрит, – пробормотал он, уставившись в угол. – Мой позвоночник рассыпается. Иногда я просыпаюсь ночью от того, что мышцы настолько сильно сжимают ребра, что невозможно дышать. Если очень повезет, то после приступа все же удается заняться делом. Но случаются дни, вроде этого, когда боль сбрасывает с небес на землю. И чем помогут гребаные таблетки?
– Боишься, да? – погладила его по щеке Мелани. – Боишься, что начав принимать таблетки, тем самым наконец признаешь… что у тебя хроническое заболевание, которое будет мучить тебя всю оставшуюся жизнь.
– Нет, черт возьми! Боюсь, что приму эту чертову таблетку, но мне не станет лучше. Ничего не изменится, надежды рухнут, и что потом, Мелани? На что надеяться тогда?
– Ох, Дэвид, – прошептала она. – Ох, мой дорогой, у тебя ведь артрит, а не рак.
Затравленный взгляд на его постаревшем лице просто убивал. Он явно страдал, Мелани крепко обняла беднягу, прижала его голову к груди и принялась баюкать.
– Они много раз назначали ей химию, – хрипло бормотал Дэвид. – Так много раз, и так ничего и не добились, а мы все отдраивали и отдраивали дом, и тоже ничего не добились. Абсолютно ничего.
– Я понимаю, понимаю.
– Я мечтал, чтобы отец мной гордился. Мечтал, чтобы чертовски гордился.
– Дэвид, послушай, но ведь отец по-настоящему тебя любит.
– Черт побери, Мелани, я жил бейсболом. А оказался ни на что не годным. И никогда не стану тем, кем хотел. Никогда.
– Ах, Дэвид, – прошептала она, – ни один из нас не станет.
В конце концов боль утихла. Мелани свернулась калачиком рядом на полу, продолжая гладить его волосы, шею, плечи. А потом ощутила тепло мужской кожи и могучие мышцы, напрягшиеся под ее пальцами. Подняла голову. Взглянула в бездонные родные глаза и вдруг оказалась на спине, и они снова занялись любовью, яростно, с неутолимой страстью.
Потом лежали молча, переплетая пальцы снова и снова и слушая сердцебиение друг друга. Слова были не нужны.
– У меня есть имя и адрес акушерки, – наконец произнес Дэвид долгое время спустя.
– Отлично.
Оба встали и оделись.
* * *
Адрес привел их в прелестный пригород, гораздо лучше выглядевший, чем Мелани ожидала от местожительства женщины, когда-то помогавшей Расселу Ли Холмсу. Скромное жилище типа ранчо располагалось в одном из новых бурно растущих пригородов Хьюстона, где каждый четвертый дом выглядел точно так же, разве что по-другому окрашен. Пышные, хорошо ухоженные дворики. Молодые саженцы тянулись к солнцу, маскируя строения на заднем плане.
Несколько детей на грязных велосипедах бросали на них любопытные взгляды, когда Дэвид затормозил. Он в долгу не остался, упредительно стрельнул глазами, и ребятишки умчались прочь. «Что-то особенное есть в агентах ФБР, – подумала Мелани. – Их опознаешь с расстояния в сто двадцать футов».
Риггс открыл для нее дверцу. Мелани глубоко вздохнула, затем решительно зашагала к калитке впереди Дэвида.
Женщина, открывшая после второго стука, снова обманула ожидания Мелани. Удобные бежевые брюки, застиранная белая рубашка, грязь на коленях и садовая лопатка в руке. Серебристо-белые волосы забраны под соломенную шляпу – в общем, вылитая любимая бабуля, вплоть до теплых голубых глаз и запаха свежей выпечки в воздухе.
– Чем могу помочь? – вежливо поинтересовалась она и даже улыбнулась незнакомым визитерам.
Очень приветливо, но Мелани не ответила на улыбку.
– Миссис Эпплби? – мрачно спросил Дэвид.
– Да, сэр, – дружелюбно кивнула та. – Сразу скажу, что я счастливая пенсионерка. И не нуждаюсь ни энциклопедиях, ни в новомодных религиях. В моем возрасте все, что нужно – пакет семян подсолнечника и побольше внуков… только не выдавайте меня дочери.
Риггс улыбнулся, потом спохватился и снова превратился в профессионала. Мелани решила, что миссис Эпплби и Дэвида тоже застала врасплох.
– Прекрасно вас понимаю, мэм, – заверил он. – Поверьте. На самом деле я специальный агент ФБР Дэвид Риггс и прибыл сюда расспросить вас о беседе с Ларри Диггером три недели назад.
Ронда Эпплби промолчала, но приветливая улыбка стала настороженной. Она с любопытством посмотрела на Мелани, потом на Дэвида и его удостоверение.
– Понятно. Ну что ж, пожалуй, придется пригласить вас в дом. Сейчас принесу чай со льдом.
Хозяйка провела их через скромный, но со вкусом оформленный дом, на задний дворик, на загляденье живописный. Огромные пальмы и буйно цветущие кусты обрамляли участок. Грязь на коленях, скорее всего, из тенистого уголка, где миссис Эпплби что-то высаживала, когда они приехали. Она указала на стеклянный столик, за которым гости и расселись, и отрегулировала желтый с синим зонтик от солнечных лучей.
Они пробормотали вежливые комплименты садику. Садовница вежливо поблагодарила и вернулась в дом за кувшином чая со льдом и большой тарелкой печенья.
– Овсяное. Испекла сегодня утром.
Дэвид посмотрел на Мелани. Та молча согласилась. Эта женщина наслаждается своей спокойной жизнью, а они собираются засорять ее мозги воспоминаниями о Расселе Ли Холмсе.
– Вы работали акушеркой? – приступил к делу Дэвид.
– Да, – бодро кивнула миссис Эпплби. – Уже десять лет на пенсии. И, да, тридцать лет назад мы периодически обслуживали бедные районы, где люди не могли позволить себе врача, лекарства или больницу. Тогда мы принимали больных независимо от дохода. Еще до образования Организации медицинского обеспечения.
– Ларри Диггер вас выследил? – надавил Дэвид.
– Да, выследил, но скажу честно, мне было наплевать и на него, и на его вопросы. Грехи отцов на них и заканчиваются. Каждый ребенок имеет право на собственную жизнь и защиту от досужего любопытства. Я действительно не считаю правильным искать и преследовать бедное дитя из-за отца-убийцы.
– Что же вы сказали Ларри Диггеру?
– Ну, разумеется, у него при себе была фотография Рассела Ли Холмса. И, да, я узнала этого человека. Тогда он ничего не значил. Если коротко – хотя и ненавижу так говорить – но все безответственные испарившиеся отцы похожи один на другого. Никто из них не продержался до самых родов, и могу заверить, что таковых было большинство. Многие появляются, отдают женщину и уходят напиваться со своими дружками, пока их жены или подруги выдавливают на грязные простыни их потомков. Роды – обязанность женщин, и такие папаши чертовски в этом уверены и не хотят принимать участие в разрешении от бремени.
– Где это было?
Дэвид достал блокнот и приготовился записывать, но миссис Эпплби покачала головой.
– Этого пригорода больше не существует. Тогда там теснились обычные трущобы, мэрия давно повелела снести этот район бульдозерами ради строительства жилья для среднего класса. Прогресс, знаете ли.
Дэвид отложил блокнот.
– Миссис Эпплби, я понимаю ваше нежелание повесить на ребенка грехи отца. Честно говоря, почти не сомневаюсь в личности потомка Рассела Ли Холмса, и меня это ничуть не беспокоит. Однако нам требуется подтверждение, мы должны точно выяснить, что сказал вам Ларри Диггер. На прошлой неделе он, видите ли, был убит.
