и не умрёшь, но оно отняло у меня все силы, и к тому времени, когда мне показалось, что у меня уже достаточно сил, чтобы снова сесть, был ранний вечер. Края окон слегка порозовели, и я почувствовала, как прохладный вечерний ветерок пробирается из-под входной двери и по коридору в нашу сторону.
Я села с тяжелой головой, а Джин Ён с лёгкостью принял сидячее положение. Я задумалась, был ли он рядом всё это время, или я просто забыла о том постоянном тепле, которое наконец-то остановило мою дрожь.
Я посидела там, где сидела, несколько минут, пытаясь решить, есть ли у меня возможность — или, может быть, просто мотивация — встать. Был ли смысл вставать? Была ли какая-то причина не ложиться снова?
Я не столько вздохнула, сколько набрала воздуха в лёгкие, а затем снова выдохнула. Может быть, я могла бы встать и решить, что приготовить ужин. Зеро, должно быть, уже проголодался.
Вместо этого я обнаружила, что смотрю на Джин Ёна, откинувшись на спинку дивана, пока он не повернул голову и не встретился со мной взглядом. Одна его бровь вопросительно приподнялась.
— Ничего, — сказала я. Я схватила его за плечо и с его помощью поднялся на ноги, и он позволил мне это, тихо рассмеявшись. Я на мгновение застыла на месте, но моя рука уже лежала на его плече, поэтому я немного повернулась и наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку. — Просто спасибо, — сказала я.
Я оставила его там и побрела на кухню, гадая, буду ли я вечно чувствовать себя привидением в собственном доме или это просто результат слишком долгого сна. Мой мозг пытался заставить меня думать об Атиласе, когда я пошла приготовить себе чашечку кофе, поэтому я оставила чайник в покое и просто выпила чашку воды. Я была жива и не знала как, потому что Атилас определённо пытался…
Я отогнала и эту мысль, швырнула чашку с оставшейся в ней водой в раковину и вернулась в гостиную. Джин Ён всё ещё сидел на диване, когда я спустилась на ковёр, и почувствовала смутный намёк на Зеро на заднем дворе. Я оставила их обоих там, где они были, оставила пустое кресло Атиласа в гостиной, а сама вышла во внутренний дворик, чтобы попытаться немного прийти в себя.
Соседка поливала свой двор перед домом, и это было в некотором роде приятно и нормально, поэтому я оставалась на месте гораздо дольше, чем ожидала. Было слишком тяжело зайти внутрь и увидеть кресло Атиласа таким пустым и ужасным. Здесь, за пределами дома, всего на полчаса или около того можно было поверить, что такие вещи, как поливка газона в пижаме, зевая и срывая сорняки, и выбрасывание их на грядку, вместо того чтобы избавиться от них должным образом, — реальный мир. Настоящий, сонный и безопасный.
Я опёрлась ногами о перила веранды и задумалась, сможет ли прохладный ветерок, дующий в комнату, как-то справиться с ощущением жара и жалости, которое в данный момент поселилось прямо во мне и время от времени поднималось вверх, заставляя моё лицо чувствовать себя горячим и напряжённым.
Я и не подозревала, что из-за жары у меня на глазах выступили слёзы, пока Джин Ён не вышел, держа по мороженому в каждой руке.
Он сунул мне одно мороженое и сказал:
— Ешь, — и сел рядом со мной, чтобы съесть своё.
Я сморгнула слёзы, с удивлением обнаружив их на глазах, и спросила его:
— Что ты сделал?
— Я ничего не сделал, — сказал он с виноватым видом. — Если ты не хочешь мороженое…
Я неожиданно для самой себя тихо рассмеялась, и, поскольку мне показалось, что от этого мне стало немного легче, я пошла ещё дальше и лизнула своё мороженое.
— Не это. В смысле, когда всё стало… ну, знаешь, в полном бардаке. Когда твой друг привёл твою команду в то место, чтобы их осушили вампиры. Что ты сделал?
— Я сделал и другие вещи… очень грязные, — сказал он. — То, что я сделал… тебе не следует делать.
— Я не собираюсь становиться берсерком и убивать людей, если это то, о чём ты беспокоишься.
Ухмылка Джин Ёна была очень острой и совсем не весёлой.
— Я не убивал людей, — сказал он. — Не человеческих людей. Хайион позаботился об этом.
— Да, он умеет заботиться о людях, — сказала я, и тут я снова была готова расплакаться. Я обвиняюще сказала: — Блин, ты должен был подбадривать меня.
— Тебе не следует сейчас быть весёлой, — сказал он. — А теперь достаточно грустить.
Я немного подвинулась, и, возможно, это было случайно, но я так не думала: я обнаружила, что прижимаюсь к теплу его руки. Я могла бы отодвинуться, когда поняла, что натворила, но вместо этого осталась на месте. Это было нормально — позволить себе немного успокоиться, не?
— Знаешь, что самое худшее? — спросила я, откидываясь ещё немного назад, чтобы пнуть перила. Я била их достаточно сильно, чтобы ослабить планки перед собой, и это приносило удовлетворение, поэтому я продолжала это делать. — Я чувствую, что даже не могу ненавидеть его по-настоящему.
— Старика?
— Да. Я узнала его — и полюбила. Как я могу ненавидеть того, кого понимала и любила? Проблема в том, что я тоже не думаю, что смогу его простить. Он сказал мне… он давным-давно тоже просил меня не прощать его. Наверное, он знал, что однажды это произойдёт.
— У этого человека были планы внутри планов, — согласился Джин Ён. Он искоса взглянул на меня и сказал: — Хайион не говорил, что ты должна простить его. Я этого не говорил. Почему ты так говоришь?
— Без понятия, — сказала я, в последний раз пнув планку, чтобы окончательно её выбить. Я позволяю этой ноге опуститься обратно на пол внутреннего дворика, тяжелой и бесполезной. — Просто…Я понятия не и имею.
— Может быть, — сказал Джин Ён, с большой аккуратностью и серьёзностью облизывая своё мороженое, — может быть, это потому, что ты недовольна.
— Нет, я думаю, это потому, что я хочу иметь возможность делать что-то одно из этих вещей: ненавидеть его или простить.
— Я думаю, ты недовольна. Что-то крутится у тебя в голове, и ты не можешь от этого избавиться.
Я немного повернулась, чтобы посмотреть на него, и подложила руку, в которой не держала мороженое, под другую, согревая рёбра и с этой стороны.
— Ты пытаешься затеять драку? — спросила я. — Если ты думаешь, что я не буду отвлекаться на драку, блин, ты, наверное, прав. Что ты имеешь в виду, когда говоришь,
