магию Лии, но теперь все стало ясно. Камень реагировал на него.
— Невыносимо сияет. Мать Шафараз сказала, что это зависит от силы шамана. Она показывала мне его в тот день в клинике.
— Так вот кто тебе рассказал про мою маму… Но я не шаман, Сахана, – сказал Алкид. – И вот еще один момент. Если бы я взялся накладывать на тебя вашнирские чары, у меня бы это точно вышло не так коряво. Я еще подумал, что шаманы совсем вырождаются и работорговля до добра не доводит. Их великие тайны для меня детские фокусы с монеткой.
— Ты не можешь мне этого доказать, – спокойно сказала женщина.
— Я и не очень-то должен, – бровь Алкида поползла вверх. –Ты принадлежишь мне и есть только одна причина, по которой мы продолжаем что-то обсуждать.
— Какая же? – ехидно спросила Сахана, обдумывая то, что услышала.
— То, что я тебя очень сильно люблю. И мне не все равно, что ты будешь думать обо мне или сколько будешь плакать, когда решишь, что тебя никто не слышит.
Алкид снова схватил ее и поцеловал, ожидая привычного отклика, но она осталась холодной и растерянной. Он вдруг понял, что начинает злиться. То ли на нее, то ли на себя. Даже тогда в подвале, она боялась, но отвечала на поцелуи и ее тело отзывалось на его желание. Сейчас же натыкаясь на эту пустоту, Алкид испытывал неприятное чувство. Он некоторое время пытался понять, что же это. И наконец понял – он терял контроль над ситуацией. Сахана вытекла из его рук, как будто бы была сделана из воды и оказалась на другом конце комнаты.
— Ты сделал достаточно… Я больше не могу верить тебе… – Сахана сцепила руки, а потом бессильно бросила их. – Я обращусь к правителю Севера – оспорю эту сделку и не буду больше твоей рабыней.
Алкид смотрел на нее с большим сочувствием и сожалением, он не знал, что сказать и как уладить то, что уже сделано, но он все еще был в своем праве. И имел силы ее удержать.
— Ты принадлежишь мне. Никто не станет разбираться, кто похитил тебя, вашниры, рагласиане или я. Правитель Севера ни за что не пересмотрит твои условия, иначе придется разбираться в сотнях и тысячах дел других рабынь. А возможно, защищать женщин от любых посягательств.
— Ты так говоришь, чтобы я молчала! – понимая верность его слов закричала Сахана, давая волю чувствам. – Я добьюсь справедливости для себя, я не просто крестьянка, которой хватились утром, или дикарка, пойманная в лесу.
Алкид шагнул к ней и за руку притянул к себе, она завизжала и ударила его свободной рукой несколько раз. Он схватил ее за запястья и крепко зафиксировал, без труда удерживая извивающуюся женщину.
— Ты знаешь, что я прав. У тебя нет возможности стать свободной никогда. Однажды попав в рабство, ты навсегда рабыня.
Сахана до этого момента с легкостью переносила свое положение. С самого первого дня она понимала всю безнадежность ситуации и предпочла адаптироваться к ней, а не сопротивляться. С ней прекрасно обращались, она много отдыхала, работала в хороших условиях, Алкид был с ней нежен и заботлив, она впервые в жизни была влюблена: все это заставляло ее думать, что она почти счастлива, а с небольшими «но» можно ужиться.
Сейчас же вся лавина подавленного недовольства, каждая минута унижений и компромиссов с собой, рухнули на нее всей тяжестью, и она сначала зарычала от злости и отчаяния, как пойманный в ловушку зверь, а затем закричала, продолжая рваться из его рук, заставляя его сжимать ее запястья до боли.
— Есть только одна единственная возможность, – Сахана почувствовала, как воздух вокруг нее застывает, густеет, фиксируя ее тело, будто мягкий кокон. Ее носочки оторвались от пола, и она зависла в воздухе, без малейшей возможности пошевелиться.
— Какая? – спросила она, с ужасом глядя на мужчину, который сделал это с ней. «Неужели, он убьёт меня и смерть освободит меня от его власти?» – мелькнула паническая мысль.
— Я могу дать тебе свободу. Могу отпустить тебя и вернуть тебе твою жизнь – любой вариант твоей жизни, который ты выберешь, – Алкид едва заметными движениями рук управлял ее телом, она была к нему максимально близко, как и когда он держал ее, но теперь мужчина совсем не прикасался к ней.
— Что должно произойти, чтобы ты так поступил? – спросила она.
Алкид придвинулся к ее лицу так близко, что вышел из фокуса ее зрения, зато она чувствовала его губы в паре миллиметров от своих, его каждый вздох.
— Я должен знать, что смогу жить без тебя. А сейчас все наоборот. – Его губы накрыли ее, поцелуй был таким жадным, будто бы им Алкид доказывал ей свою любовь. Будто бы именно так он хотел рассказать ей, как из инструмента для лечения сестры и игрушки в постели, она неожиданно стала для него воздухом в легких, кровью в венах, заняла мысли в его голове.
— Было бы очень благородно, если бы я отпустил тебя сейчас, и ты сама приняла бы решение, верить мне или нет. Так не будет, Сахана. Я не благородный человек, я жестокий мужчина, который любит, чтобы все играли по моим правилам. У меня есть власть в этом доме, на этой земле и над тобой тоже. У меня есть сила, какой вероятно обладаю я один. Но я теряю тебя.
Воздух вокруг нее рассеялся, и она упала в его руки.
— Мне не так страшно, что ты возненавидишь меня. Намного страшнее, если я больше никогда тебя не увижу.
Эти слова отозвались в сердце Саханы болью. Она верила ему даже, если все с самого первого дня было хитрым фарсом, выгодным для Алкида, ведущим к его целям. Возможно, он дергал за ниточки и реальность отзывалась, готовая потакать его капризам как добрая нянька. Но в его любовь хотелось верить.
Для Саханы же эта реальность оказалась лабиринтом, по которому она предсказуемо шла в нужном направлении, уверенная, что сама выбирает, куда повернуть и сколько времени идти. Наивно думая, что от нее зависит, то куда она наконец придет, но пришла она именно туда, где ее уже ждали. Неужели и сейчас она отреагирует на его слова так, как он задумал? Купится на их красоту?
Слезы наконец-то полились из глаз ручьями. Она оплакивала
