Мы подтянули фланги к центру; наша армия сгрудилась в каплеподобную массу, чей тонкий хвост щекотал ноздри Гектору, а голова откатывалась назад.
Тевкр оставался в укрытии под щитом брата, размеренно и точно посылая свои стрелы в цель. Увидев, что Гектор замешкался, он усмехнулся и в очередной раз натянул тетиву. Но Гектор был слишком хитер, чтобы пасть от стрелы, которой наверняка стоило ожидать из окружения Аякса. Одну за другой Гектор отражал стрелы щитом, это разозлило Тевкра и заставило его совершить ошибку. Он высунулся из-за щита брата. Гектор этого ждал. Его копья давно закончились, но он схватил камень и запустил его с силой, достойной копья. Камень ударил Тевкра в правое плечо, и он упал на землю, словно жертвенный бык. Слишком занятый врагами, чтобы это заметить, Аякс продолжал сражаться. Ах, наконец-то! Когда голова Тевкра показалась над человеческим месивом и он пополз по телам умерших и раненых под защиту Аякса, мой крик облегчения был подхвачен дюжиной глоток. Но теперь он стал бременем, которое брату пришлось тащить; троянцы наступали.
Я в отчаянии оглянулся назад, чтобы увидеть, сколько нам оставалось до нашей стены, и ахнул: наши задние шеренги уже перебирались через насыпь.
Одиссею с Агамемноном удалось сохранить спокойствие. Отступление обошлось без больших потерь, и мы укрылись за стеной — под защитой своего каменного города. Было уже слишком темно, чтобы Гектор мог последовать за нами. Его войска остались на дальнем краю рва за частоколом, посылая нам вслед ругань и насмешки.
Глава двадцать пятая,
рассказанная Одиссеем
Собрание в доме Агамемнона в ту ночь не отличалось особым весельем; мы просто сидели, восстанавливая силы, чтобы выдержать следующий день. У меня болела голова, горло саднило от боевых кличей, бока лишились кожи в тех местах, где терла кираса, несмотря на стеганый хитон. Пострадал каждый из нас, хотя и не сильно — ссадины, колотые и резаные раны, мелкие порезы… Кроме того, нас отчаянно клонило ко сну.
— Возмутительное поражение, — в могильной тишине произнес Агамемнон. — Возмутительное, Одиссей.
Диомед встал на мою защиту:
— Как Одиссей и предсказывал!
Нестор утвердительно кивнул. Бедный старик. Сейчас он выглядел на свои годы, и неудивительно. Он потерял в битве двоих сыновей. Пронзительным голосом он сказал:
— Отчаиваться пока рано. Победа придет. И сегодняшнее поражение сделает ее слаще.
— Знаю, знаю! — воскликнул Агамемнон.
— Кто-то должен пойти и рассказать Ахиллу новости. — Тон Нестора был понятен только тем из нас, кто был посвящен в наш план. — Он с нами, но если мы будем держать его в неведении, он может выступить преждевременно.
Агамемнон злобно посмотрел на меня:
— Одиссей, это твоя идея. К Ахиллу пойдешь ты.
Я устало побрел прочь. Заставив меня пройти вдоль всего ряда домов, Агамемнон по-своему на мне отыгрался. Но по мере того, как я шел, в покое и безопасности, силы начали ко мне возвращаться. От этой небольшой дополнительной прогулки я отдохнул больше, чем мог бы, проспав целую ночь. Поскольку каждый, кто меня видел, мог предположить, будто после сегодняшнего поражения Агамемнон послал меня умолять Ахилла вернуться, я открыто прошел в мирмидонские ворота, за которыми увидел мирмидонян и прочих фессалийцев, сидящих то тут, то там со скорбными лицами, алчущих битвы, страдающих от беспомощности.
Ахилл сидел в своем доме, грея руки над пылавшей жаровней, и казался таким же измученным и напряженным, как и любой из нас, кто провел эти два дня в сражении. Напротив него с каменным лицом сидел Патрокл. После появления Брисеиды это не особенно меня удивляло. Отношения между Диомедом и мной были настолько же дружескими, насколько они были чувственными, это было целесообразно и приносило нам обоим невероятное удовольствие. Но если бы кому-то из нас приглянулась женщина — прекрасно. Ни трагедии, ни чувства предательства. Патрокл же любил, он считал себя в безопасности, навеки лишенным соперников. Тогда как Ахилл, подобно всем мужчинам, страсти которых не имели отношения к плоти, не отдал ему себя без остатка. Человек, созданный исключительно для любви мужей, Патрокл считал себя несправедливо обиженным. Бедняга, он любил.
— Что тебя ко мне привело? — хмуро спросил Ахилл. — Патрокл, найди для царя еды и вина.
С благодарным вздохом я уселся в большое кресло и дождался, пока Патрокл выйдет.
— Я слышал, дела плохи, — тут же произнес Ахилл.
— Как мы и ожидали, не забывай. Гектор держал троянцев в кулаке, но Агамемнон не смог сделать того же с нашими воинами. Отступление началось почти в тот же момент, что и ропот: все приметы против нас, по левую сторону неба пролетели тучи орлов, троянская крепость искупалась в золотом свете, и так далее. Разговоры о приметах всегда плохо кончаются. Мы пятились, пока Агамемнон не приказал укрыться за укреплениями на ночлег.
— Я слышал, вчера Аякс бился с Гектором.
— Да, их поединок длился больше восьмой части дня — безрезультатно. Тебе не о чем беспокоиться, друг мой. Гектор твой.
— Но воины гибнут напрасно! Позволь мне выступить завтра, пожалуйста!
— Нет, — жестко ответил я. — До тех пор, пока армии не будет грозить полное уничтожение или не начнут гореть корабли, из-за того что Гектор ворвется к нам в лагерь. И даже тогда ты прикажешь Патроклу вести войска — ты не должен вести их сам.
Я сурово посмотрел на него:
— Ахилл, ты поклялся в этом Агамемнону.
— Будь спокоен, Одиссей, я не нарушу клятвы.
Потом он склонил голову и погрузился в молчание. Так мы и сидели, когда вернулся Патрокл, Ахилл — согнувшись, а я — полусонно глядя на его золотые волосы. Патрокл приказал слугам поставить на стол еду и вино и встал рядом, как ледяной столб. Ахилл бросил быстрый взгляд на него, потом на меня.
— Передай Агамемнону, что я отказываюсь взять свои слова обратно, — произнес он церемонным тоном. — Передай, пусть он ищет другого, кто вытащил бы его из беды. Или пусть вернет Брисеиду.
Я хлопнул себя по бедру, якобы рассерженный.
— Как тебе будет угодно.
— Одиссей, останься и поешь. Патрокл, ступай спать. Но не в этом доме!
Патрокл вышел за дверь.
Может, мне и удалось бы уснуть, но, когда я шел обратно, я чувствовал себя настолько бодро, что меня потянуло совершить какое-нибудь озорство, и я отправился в лощину, где все еще находилось мое шпионское поселение. Большинство лазутчиков из тех, которые не жили в Трое постоянно, сидели за остатками ужина; Терсит с Синоном тепло меня приветствовали.
— Есть новости? — спросил я, усаживаясь рядом.
— Только одна, — сказал Терсит. — Я собирался тебя искать.
— А! Так говори.
— Сегодня вечером, как только закончилась битва, прибыл новый союзник — дальний родственник Приама по имени Рес.
— Сколько воинов он привел?
Симон негромко рассмеялся.
— Ни одного. Рес — громогласный пустозвон. Он называет себя союзником, но правильнее будет назвать его беженцем. Собственный народ вышвырнул его вон.
— Хе-хе, — откликнулся я и стал ждать продолжения.
— Рес правит упряжкой из трех великолепных белых коней, о которых говорится в предсказании троянского оракула. Согласно оракулу, они — бессмертные дети крылатого Пегаса, быстрые, как Борей, и неукротимые, как Персефона, до того как ею завладел Аид. Если они выпьют воды из Скамандра и пощиплют троянской травы, то Троя никогда не падет. В предсказании говорится, что таково обещание Посейдона, который вообще-то на нашей стороне.
— И раз Посейдон на нашей стороне, они уже выпили воды из Скамандра и пощипали троянской травы?
— Они пощипали травы, но не стали пить из Скамандра.
Я усмехнулся.
— Разве их можно за это винить? Я бы тоже не стал.
— Приам послал набрать пару кадок выше по течению, — сказал Синон, тоже усмехаясь. — Он решил устроить из этого принародную церемонию завтра на рассвете. А до тех пор лошадей будет мучить жажда.
— Очень интересно. — Я встал и потянулся. — Я должен увидеть этих легендарных созданий собственными глазами. Тройка белых коней добавила бы моему образу определенной, э-э, утонченности.
— Немного утонченности тебе бы не помешало, — хихикнул Синон.
— Даже намного больше не помешало бы, — прибавил Терсит.
— Спасибо на добром слове! И где мне искать эту бессмертную упряжку?
— Точно узнать не удалось. — Терсин нахмурился. — Нам известно только, что их держат на равнине с троянской армией.
Диомед и Агамемнон с Менелаем ждали у моего дома; я важно прошествовал к ним, словно наслаждался обычной прогулкой, и улыбнулся Диомеду. Он узнал мой хитрый взгляд, и у него заблестели глаза.
— С Ахиллом все в порядке, — сообщил я Агамемнону.
