из зала.
Фарнак проводил его взглядом:
– Непомерные амбиции обычно ломают судьбу, а высокое самомнение превратит даже великого в неудачника.
Раздался сигнал трубы. Все подбежали к окнам. На площадь акрополя въезжала кавалькада всадников, и среди них – Митридат VI Евпатор.
Как неукротимый вихрь, в зал ворвался царь Понта. Львиная грива поседевших волос Митридата была перевязана белой лентой. Его сопровождали Гипсикратия, Диафант и Менофан.
– Мои дети! Мы снова вместе! Как же я соскучился! Где Махар? Диафант, найди!
Подошел к Фарнаку, обнял, выразительно посмотрел на него:
– Делая серьезные дела, выбирай дорогу, которая не приведет в тупик! Впереди, мой сын, столько замыслов! – Повернувшись к Клеопатре Понтийской, возвестил: – Ты, как всегда, неотразима, – обнял ее, чмокнув в щечку, – от тебя исходит великолепный аромат, запах какого‑то сказочного нектара!
– Отец, я так счастлива, что ты добрался живой и невредимый…
– Милая, мои убийцы посрамлены, у моих врагов будет возможность раскаяться, а моим друзьям не время оплакивать меня! – Увидев на ее руке золотой перстень с аметистом и династической эмблемой понтийских Митридатидов (шестилучевая звезда над полумесяцем), растрогался: – Фамильный перстень! Он защитит тебя, носи как талисман.
Поцеловав младших детей в лоб и потрепав их по щеке, царь наконец остановился возле Ксифара и, уставившись на юнца немигающим взглядом удава, недовольно произнес:
– Твоя мать Стратоника предала меня. Будет справедливо, если ты умрешь.
Гипсикратия, изменившись в лице, немедленно отреагировала:
– Великий царь, он всего лишь ребенок, который любит своего отца. Подари и ты частичку любви – прости его!
Ксифар, отстающий в развитии, немного заторможенный, смотрел на отца, ничего не понимая. Царь зло сказал:
– Я всегда всех прощаю, даже достойных казни. Где его мать?
Менофан доложил:
– Она в Египте.
Взглянув мельком на Гипсикратию, Митридат отрезал:
– К этому вопросу мы еще вернемся.
Вошел Диафант с напряженным лицом:
– Государь, твой сын Махар мертв! Принял яд.
– Жаль, уж было собрался простить!
Раздалось бормотание Ксифара:
– Раз – испугает, два – убегает, кто не спрятался, чудовище пожирает…
– Что?! – Царь в крайнем гневе вперился взглядом в мальчика.
Гипсикратия схватила Ксифара за руку и вывела из зала. Проводив недобрым взглядом курчавого подростка, Митридат, пройдясь перед строем детей, сел на трон:
– Греческий мир меня обожествляет, сравнивая с Дионисом, поэты называют Гераклом, а историки – продолжателем дел великого Александра Македонского.
Я задумал немалое: вновь очутиться перед римлянами и воевать с ними уже из Европы, тогда как Помпей еще в Азии. Боспор – плацдарм для наступления. Я соберу огромное войско и пойду с ним через Фракию, Пеонию и Македонию, вторгнусь, перейдя Альпы,
в Италию. Сыновья мои, вы мне поможете: поедете к живущим по соседству варварам, возьмете в жены скифских царевн, а ты, моя любимая Эвпатра, выйдешь замуж за Тасия.
На лице Фарнака отразился скепсис. Относясь к грандиозным планам отца неодобрительно, он осознавал бессмысленность военных действий, которые приведут лишь к упадку торговли, чрезмерным поборам с населения, злоупотреблениям сборщиков налогов. А еще придется вооружить ненадежных рабов и пленных, скупленных у пиратов. Он повернул голову к окну и вновь ощутил опасность морской блокады,
созданной римлянами.
А Митридат, распаляясь, перешел на крик, вселяя уверенность в детей и подзадоривая самого себя:
– К моему походу присоединятся скифы, кельты, галлы – все, кто ненавидят римлян!.. – Но вдруг осекся, почувствовав упадок сил, и проговорил: – Ну, мои дорогие, идите. Мне надо отдохнуть с дороги…
Глава 28
Добить Митридата в Таврике, как призывал римский сенат, никакого желания у Помпея не было. В донесении в Рим он писал: «Рассчитываю победить деспота в открытом сражении». К горе Арарат приближаться тоже боялся. Хватит того, что на пути из Албании во время переправы через Аракс драконий перстень вел себя с чудинкой – то вспыхнет ярко-красным, то серебристо-серым, а то фиолетово-синим. Теперь главнокомандующий увлекся сирийским походом, где никто не оказывал сопротивления его потрепанной армии: защитники городов, завидев римское войско, сдавались немедленно, и легионеры, бодро марширующие по дорогам Азии, были довольны: тяготы опасного похода на Кавказ сильно вымотали.
Свою новую резиденцию Помпей обосновал в столице Сирии Дамаске, который многие называли «матерью городов». Старейший город на земле, древний как камень, цветущий оазис в пустыне, видел разных захватчиков. Фараон Тутмос III, одержав победу в Мегиддо, присоединил Дамаск к Египту. Иудейский царь Давид, победив арамеев, захватил Дамаск, но его сын, царь Соломон, город не удержал: слуга Соломона (арамей) объявил себя царем и возглавил победоносный мятеж. Потом были ассирийцы, снова иудеи, вавилоняне, персы, эллины, набатеи, армяне… Теперь Дамаск захватили римляне.
Во дворце сирийских царей, в роскошных комнатах, которые занимал Кассий, хозяйничала красавица-армянка Рипсимэ. Она смотрела на римлянина и думала: «Как пленить Кассия, чтобы он на мне женился? Одной красоты мало, нужно показать свой ум!». Изощренный женский ум – это то малое, что делает красавицу незаурядной, а некрасивую желанной. Гибкий юный ум Рипсимэ был очень изобретательным:
– Милый, ты надеваешь парадные доспехи?
– О, дорогая, сегодня важный день. Будет решаться судьба Сирии, – сообщил Кассий, закрепляя меч на поясе.
– Решая судьбу Сирии, вспомни, что эту страну называют «землей первой крови», – как бы невзначай сказала девушка.
Кассий заинтересованно посмотрел на нее:
– Ну, продолжай… Мне интересно.
Рипсимэ неповторимым обликом, гибкой фигурой и тайной в глазах создавала ощущение восточной сказки. В образе римской матроны она выглядела величественно: длинные, обрамлявшие лицо, локоны, темно-зеленая туника без рукавов из легкой шелковой ткани, изящный леопардовый пояс, восточные драгоценности – золотое ожерелье, изумрудные серьги и нефритовые браслеты. Все в ней олицетворяло гармонию и безмятежность. Зеленый – это цвет самой природы, его часто выбирают гении.
Рипсимэ кокетничала, показывая всем видом, что ей не хочется говорить о страшном, но все же «сдалась» и поделилась знанием:
– Милый, Дамаск – опасное место. Недалеко отсюда совершилось первое преступление на земле: убийство Каином своего родного брата Авеля.
Кассий не мог отвести взгляда от ее упругой груди, но все же, преодолев желание, поднял глаза и рассеянно спросил:
– Как это случилось?
– О, Кассий, дело было так. Авель был пастухом и пас овец, а Каин стал земледельцем. Однажды они принесли богам жертву, Авель – лучшие части ягнят, а Каин – плоды земли. Боги обратили внимание на дары Авеля: с неба упал огонь, а дары Каина боги не приняли. Огорчился Каин и убил Авеля. И было Каину пророчество богов: «Ты проклят! Когда будешь возделывать землю, не станет она давать тебе свои силы. Будешь изгнанником и скитальцем!».
– Я не верю в пророчества. Сегодня умрут все, кто встал на пути у римлян к мировому господству.
– Милый, не спеши, обдумай решение. Пророчество богов судьба обычно исполняет.
– Рипсимэ, чем же закончилась твоя история?
– Древние истории никогда не досказывают до конца. Спустится на землю вечер, загорится огонь в свечах, раздастся звон золота, и польется рассказ девушки, который, как крепкий напиток, разбудит воображение.
Обожающими глазами смотрел Кассий на очаровательную
