«Ныне я остался клинком непарным».
Эскши звонила ему с Анкай, и Д’йирхва говорил с женщиной, матерью детей своего «лезвия», долго — Люнеманн разрешил. Она, могучая, сама потерялась в страхах и искала поддержки: если не женской стойкости, то ярости воина причаститься, вкусить чужой силы.
Странный человек Л’тхарна. Не в таком воины древности обрели бы вождя и опору. Малорослый, слишком красивый, не любящий нападать первым, он носит двадцать девять кос, больше, чем любой из живущих — и он же прошёл через все унижения, какие можно вообразить воину. Казалось, в нём нет мощи и твёрдости, а одно лишь терпение. Казалось, это они, соратники и советники — его защита.
Стоило потерять его — и стали они как растения, лишившиеся воды.
Долго ли петь ревнителям древней чести о чудах кровопролития и светочах гибели, чьи волосы обильно смачивались влагой жизни врагов? Им уже давно не хватает сил даже для состязаний друг с другом. Безумной матери вольно рычать о выродках — у Л’тхарны была честь, своя собственная, неведомая этим лишённым ума! Новая. Иная.
От этой мысли сердца мечутся в золотых тисках, и клыки прохватывают губы до крови.
Священными клинками его стали мысли, проникающие сквозь тьму. Он был как невидимая стена перед пламенем. Как броня, скованная из мудрых слов.
Странный человек.
Любимый.
Был?!
«Ныне я остался клинком непарным» — возвращается, вонзая лезвия между сердцами.
Вспыхивает дар памяти.
…Цмайши, мать, теперь лишившаяся рассудка, сама некогда была надёжным щитом. Перед Второй войной, когда на верфях союзников-чийенкее вновь росли се-ренкхры и ймерх’аххары, когда молодые воины состязались за право командовать отрядами, за право оказаться на острие атаки, ворваться на борт корабля х’манков и отомстить ненавистным мягкопалым врагам, Цмайши была самодержицей: не старейшиной женщин, но Той, Что Всевластна — как изначальная Мать Ймерхши. Тогдашний верховный вождь бледнел перед нею. Это она, Цмайши, точно любимую дочь, взращивала войну; и уже виделось, как разгорается на горизонте свет победы — великой победы, что сотрёт всё бесчестие, выпавшее на долю человеческой расы.
Она любила сказание о Ш’райре. Как и теперь; но теперь громче звучат строки о дитяти ужаса, что принесёт конец миру, и о вечном величии Ймерхши, что останется восседать молча, когда окончится время.
В ту пору сладки были слова о подвигах Ш’райры, мудрости учителя Х’йарны и доблести вождя богов Цйирхты.
И о Л’йартхе, парном клинке.
Ш’райра, смертерожденный, к обители Х’йарны подошёл.
Он, Ш’райра, словно женщина огромен, исполнен мощи.
Убийца гордый, жесток как пустыня.
Он у врат Х’йарны молодого воина увидел.
Тот словно клинок строен, как сталь дорогу заступает.
«Кто ты, что к Х’йарне победителем войти хочешь?» — спрашивает.
…сказитель перемежает слова глухим рычанием; он стар и искусен, и эхо грозного клокота в глотках героев разносится по обширному дому Цмайши, затаиваясь в закоулках. Мужчины встряхивают косами, брякают зажимы, свидетельствующие о победах, холодок радости течёт по хребтам: будет война, будет схватка! Х’манки будут разбиты, месть охладит тысячи обожжённых сердец.
…Не вернётся никто.
Но пока бой впереди, он — надежда, он — грядущее чудо. Воины радостны и светлы. Не звезда Порта сияет над ними — Аххар, золотое солнце Кадары. Слава старых времён разносится над крышами родовых домов, улыбаются молодые женщины. Много новых героев будет зачато после победы.
Воин говорить не стал больше, засмеялся, лезвия выдернул.Ш’райра, смертерожденный, зарычал грозно, в бой устремился.Три дня сражались они, три ночи шла битва.На четвёртой заре утра Ш’райра пал на колени.«Ты, должно быть, сам Ймерх Ц’йирхта, — так сказал он. —Нет, кроме бога войны и бога смерти, в этом мире сильнейших».Молодой воин тогда ответил:«Имя мне Л’йартха аххар Тарши аи Х’йарна!»Ш’райра, сын бога смерти, впервые потерпевший поражение, смотрит на Л’йартху.
Д’йирхва, как ни юн, уже знает, кто его отец. Во чреве величайшей из женщин зачат он Т’нерхмой, «парным лезвием», неразлучным спутником Р’харты, вождя людей. Он знает и то, что называли Р’харту подобным беспощадному Ш’райре, а отец был как Л’йартха, прекрасен, мудр и насмешлив.
Сказитель умолкает, прежде чем перейти к новой повести — о войне меж людьми и богами. Кто-то в стороне склоняется над экраном, проверяя, работает ли старая техника, идёт ли запись. Цмайши довольна, зеленоватые глаза её искрятся, и прекрасна она сейчас, точно юная женщина с первым выводком у сосцов. Имена её дочерей Месть и Ярость, Война и Победа — славные, сладкие имена.
Д’йирхва смотрит на сына величайшего из людских вождей.
Грива Л’тхарны опускается ниже рукояток священных клинков; редкостный драгоценный цвет, оттенок артериальной крови, точно косы воина уже смочила влага чужой жизни. Чёрная кайма на веках… но не поймать взгляд. Глаза сына Р’харты опущены.
…Он ничем не отличался от прочих, так же надеялся на победу и месть, и Цмайши, видя в Л’тхарне отражение своего великого брата, ждала от него подвигов. Но тот миг…
Ш’райра поднимается. Ш’райра подходит к Л’йартхе.Он тело друга на руки поднимает.Он рычит, ревёт, точно слова позабыв.Ярость в его сердцах поселяется.Ярость красная в левом сердце, ярость чёрная в правом.В главном его сердце место одному горю.
Даже боги не могли одолеть Ш’райру в битве, но хитростью погубили они Л’йартху — и величайший из смертных сам пришёл к ненавистному отцу, чтобы склониться смиренно, чтобы предложить собственную жизнь в обмен на жизнь друга.
Бог смерти отказал.
Ш’райра не обнажает клыков, когтей не выпускает.
Ш’райра говорит:
«Мать моя поднялась на небо своей мощью.Она тебя для зачатия взяла.Я в материнской утробе своих братьев пожрал.Сестра моя Шакхатарши матери сильнее.Я сильнее тебя, отец мой!Ныне я остался клинком непарным,У меня в теле тоска вместо крови.Три сердца моих как три раны отравленные.Я тебе, отец, не косы отрежу.Я тебе отрежу кончики пальцев, разобью зубы.Воистину опозоренным пребудешь, стыд узнаешь».Й’керхна явное видит, он отступает,Сын его обликом ужасен, наделён мощью.Одному лишь Ймерх Ц’йирхте с ним равняться.
Д’йирхва поводит ушами. Звенят серьги, подарок «второго лезвия». Они рано обменялись серьгами, рано украсили ножи новыми насечками, ещё не узнав друг друга толком. Перед первой большой войной подростки торопятся жить. Старые воины посмеивались над ними…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
