— Не помню, — всё смешалось. И были эти события, и не было их. Где грань между правдой и вымыслом? — Не плачь, мама. Я уже себя чувствую хорошо. Папа, ты как?
Вот у кого действительно поднималось давление, так это у отца. Он улыбнулся, показывая большой палец вверх.
— Солнце, ну ты нас и испугала, — серьезно сказал и погладил меня по голове, пока мама смахивала слезы с лица.
— А я тебе бульончик из домашней курочки сварила, — мама засуетилась, вытягивая из сумки баночку с бульоном и упаковку с йогуртом. — Федор Михайлович, — она посмотрела на доктора, — разрешил такую еду принести.
— Спасибо, мама, папа, что пришли.
— Федор Михайлович, — обратился отец к врачу, тот подошел ближе к нам, — а долго еще Карине здесь находиться?
— Если всё будет нормально, то в отделении реанимации и интенсивной терапии ещё сутки подержим, понаблюдаем, а затем переведем в неврологическое или терапевтическое отделение, если в неврологии мест не будет. Давайте ещё пять минут и на сегодня хватит. Карине Евгеньевне нужен покой.
Пять минут растянулись в пятнадцать, но и они закончились, и врач попросил посетителей на выход.
В тишине палаты под действием лекарств я заснула. И во сне мне снились мои мужья, какие-то обрывки наших разговоров… События, произошедшие с момента нашего знакомства… Проснулась в холодном поту и с трясущимися руками. Слёзы двумя дорожками катились из глаз. Я отказывалась верить в то, что всё произошедшее было плодом моей больной фантазии. Одно я для себя решила точно, что как только восстановятся физические силы, нужно покинуть больницу, а дальше уж разбираться — где сон, а где явь. Рассказывать что-то кому-либо не стоит.
В часы вечернего посещения пациентов проведать меня пришел еще один гость. Я обернулась на звук открывающейся двери. В проеме стоял Денис, мой парень. Помедлив, он подошел ко мне.
— Привет… Ты как? — спросил он и подтянул к кровати стул, который я даже не заметила.
— Нормально, — я скользила взглядом по знакомым чертам лица и в душе ничего не ёкало. Но я помнила, что раньше, до того как стала женой берсайцев, я его любила. Сейчас для меня он был чужим человеком.
Он прикоснулся к моему лицу, погладил по щеке. Прикосновение было неприятным, и я отстранилась.
— Ты обижаешься на меня? — с грустью спросил он.
— За что мне на тебя обижаться? За розыгрыш? — доктор что-то упоминал об этом.
— Так ты помнишь? — он тяжело вздохнул. — Это шутка была. Я не думал, что тебе станет плохо. Кто же знал, что ты по дороге на работу головой треснешься?!
Я помолчала, разглядывая его помятое заросшее щетиной лицо, все тот же конский хвост, стянутый резинкой. Когда я встретила Дениса на Терре, у него была короткая стрижка.
— В чем был розыгрыш, Денис? Я плохо помню тот день.
— Ну, как же, я хакнул твой электронный проездной билет и тебя не пустили в метро. Тебе пришлось идти пешком, и ты грохнулась на льду на этих своих ходулях. Если бы не я, то ты бы спокойно доехала.
— У меня, что денег не было заплатить?
— Нет. Я постарался, — он виновато повесил голову.
А я рассмеялась. Бред! Полнейший бред.
— Денис, ты что, маленький ребенок?
Дверь снова отворилась, и зашел незнакомый врач.
— О, если смеетесь, то дело к выписке! — бодро вскрикнул он и подошел к нам. — Молодой человек, вынужден вас попросить оставить нас. Меня ждут другие пациенты, а мне обязательно нужно поговорить с… — он заглянул на титульный лист истории болезни, которую держал в руках, — …Кариной Евгеньевной.
Денис нехотя встал и потянулся на прощание поцеловать меня. Моя ладонь прикрыла меня от его посягательств. Недовольно поджав губы, оглядываясь на нас с доктором, он ушел.
— Я завтра приду! — от двери крикнул он.
— Не стоит, — тихо сказала ему в ответ и перевела взгляд на врача.
— Поссорились? — заметил он. — Милые бранятся, только тешатся.
Врач оказался психиатром. Действительно нужный специалист для моего состояния. Только я не намерена была делиться с ним … Чем? Сном, фантазией или реальной историей? Я уже сама сомневалась в себе, но что-то не позволяло отпустить ситуацию.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Осмотр прошел без неожиданностей. К психически нездоровым людям меня не причислили. Выспросив всё о режиме и условиях работы, отношениях в семье, с Денисом, врач оставил запись в карточке «острая реакция на стресс», дал свои рекомендации и удалился.
Лежа на кровати, перед сном я постаралась разложить по полочкам всё, что помню. «Сон» не забывался, не стирался из памяти, как это обычно бывает. Воспоминания — вот, как я могла охарактеризовать то, что крутилось в голове, переплетая все события. Несколько моментов я так и не могла прояснить — почему на мне нет эларов, хотя они интегрированы с моей молекулярной структурой и снять их невозможно (да и не помню я когда я успела сделать на запястьях татуировки, если все-таки эларов не было), куда делось время (на Земле прошло три дня, а я провела в обществе инопланетян больше двух месяцев) и почему я не погибла во время взрыва транспортника (если он был)?
Покрутившись, встала и выглянула в коридор. На посту сидела медсестра и заполняла листы назначения. Рядом с ней лежал планшет, которым я попросила воспользоваться. Мне нужно было убедиться, что я на Земле, а не на Терре.
Полистав новости на медийных сайтах, убедилась, что да, я на Земле.
Следующий утром меня перевели в неврологическое отделение, и через пять дней я настояла на выписке, не выдержав окружения четырехместной палаты.ъ
Глава 39 Я схожу с ума
Из-за рождественских каникул выходить на работу не нужно было ещё целую неделю. Это время было для меня как никогда кстати. Сомневаюсь, что я смогла бы включиться в рабочий процесс.
У меня не было желания кого-либо видеть и с кем-либо общаться. Было одно-единственное желание — забиться в угол, и снова и снова переживать события, хранившиеся в моей памяти, отрешившись от окружающей реальности. Меня поглотила апатия. Насколько я всегда была деятельной, настолько сейчас стала инертной.
После выписки родители настояли, чтобы я пожила у них, но эта идея оказалась неудачной. Я всеми фибрами души стремилась к одиночеству, чтобы без внешних раздражителей, в виде бесконечной заботы мамы, которая старалась меня растормошить и привлечь к какой-нибудь деятельности, будь то приготовление обеда или уборка, разложить всё по полочкам. Для меня всё также открытым оставался вопрос: вымысел или реальность всё то, что не отпускает меня. Вопросы без ответов. Мозг не отдыхал ни днём, ни ночью. Мыслей было столько много, что я начинала ими захлёбываться, и вот тогда подрывалась с постели, выпутавшись из-под одеяла, и металась из угла в угол.
Мои то ли сны, то ли воспоминания, всё больше обрастали деталями. Все чётче мысленно представлялись события. Чтобы как-то справиться с объёмами информации, я стала делать в блокноте короткие пометки, как вехи для памяти. Старалась зарисовывать лица, хотя ни разу не художница. Каждый такой листок был покорёжен от моих высохших на страницах слёз, капавших, размывая чернила, пока я рисовала или записывала. А самое главное, будоражащее сознание, — это чувства к каждому из мужчин, и мои эмоции на те или иные события. Неужели во сне можно пережить такую гамму чувств, а проснувшись, так чётко помнить? Это сводило с ума.
Я перестала есть и плохо спала, сверкая с утра красными белками глаз с потерянным видом. И только большим усилием воли заставляла приводить себя внешне в порядок, чтобы не расстраивать родителей. Но мне это удавалось плохо. Несколько раз, когда мне удавалось уснуть, просыпалась от того, что меня тормошили, мама или папа.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
В таком режиме прошла практически неделя. Первой не выдержала мама:
— Карина, что происходит? Ты сама не своя. С какими иностранцами ты связалась? — обеспокоенно и напористо спросила она меня за завтраком в воскресенье, когда я нехотя ковыряла гречневую кашу в своей тарелке.
