И Гейрфресса потеряла это. Любой скакун или лошадь имели тенденцию вздрагивать, когда что-то или кто-то умудрялся попасть в их слепую зону, потому что эти слепые зоны были небольшими, и они не привыкли к тому, что это происходило. И все же половина мира Гейрфрессы погрузилась во тьму в тот день, когда коготь шардона разорвал ее правую глазницу. Этого было бы более чем достаточно, чтобы превратить низшее существо в нервное, вечно настороженное и осмотрительное существо, но не Гейрфрессу. Абсолютная смелость ее могучего сердца отказывалась отступать даже после потери половины ее мира, и он почувствовал, как ее мягко забавляет его собственная реакция на ее бесстрашие. Потому что, он знал, она искренне не видела этого таким образом. Просто так оно и было, и все, о чем она когда-либо просила мир, - это встретить его на своих ногах.
- И тебе хорошего дня, девочка, - пророкотал он, протягивая руку, чтобы обнять ее за шею, когда она положила подбородок ему на плечо. Он не мог слышать ее мысленный голос так, как мог слышать голос Уолшарно, но ему и не нужно было. Она была там, на задворках его разума и в глубине его сердца, светящаяся тем же бесстрашным духом, теперь старше и прочнее, но все та же, которую он почувствовал в тот ужасный день, когда они встретились.
<И для меня тоже>, - сказал Уолшарно достаточно громко, чтобы Базел слышал его так же ясно, как и Гейрфресса. Жеребец наклонился вперед, нежно покусывая основание шеи своей сестры в знак приветствия, и ее оставшееся ухо расслабилось в ответ на ухаживающую ласку. Затем она подняла голову и соприкоснулась с ним носами.
- А кто будет присматривать за Шарнофрессой и Гейроданом, пока ты шляешься без дела? - насмешливо спросил Базел, и Гейрфресса фыркнула.
Она оставалась без постоянной пары, которую большинство скакунов находили к тому времени, когда были в ее возрасте, но внесла свою лепту, чтобы помочь восстановить табун Уорм-Спрингс. Ее дочери Шарнофрессе, "Дочери Солнца" на старом контоварском, одной из почти неслыханных светло-игреневых лошадей, которые так редко рождались у скакунов, было четыре с половиной года, а ее сыну Гейродану, "Рожденному ветром", было почти два, и он собирался стать точной копией своего дяди Уолшарно. Скакуны взрослели немного медленнее, чем лошади, но Шарнофресса уже некоторое время жила сама по себе, а Гейродан, безусловно, был достаточно взрослым, чтобы доверить заботу и надзор за ним остальному табуну, пока его мать была в отъезде.
<Она говорит, что Гейродан, вероятно, даже не заметил ее ухода>, - сухо сказал Уолшарно Базелу. - <Не могу решить, что больше, ее радость от его независимости или раздражение.>
- В конце концов, не так уж сильно вы отличаетесь от нас, двуногих, не так ли? - сказал Базел, снова дотрагиваясь до ее шеи сбоку. - И не могла бы ты рассказать нам сейчас, чему мы обязаны честью твоего присутствия?
Гейрфресса мгновение смотрела на него, затем фыркнула и покачала головой в жесте отрицания, которому скакуны научились у своих двуногих товарищей. Он снова посмотрел на нее, навострив уши, затем покачал головой. Если это не так, значит, это не так, и он ничего не мог с этим поделать. Кроме... - "Привет, принц Базел", произнес другой голос, и он замер.
Всего мгновение он стоял очень, очень неподвижно. Затем он повернулся, и только тот, кто хорошо его знал, мог распознать настороженность в его ушах, напряженность его взгляда.
- И вам доброго дня, госпожа Лиана, - сказал он.
***
<Гейрфресса знала, что она была там, ты понимаешь>, - пробормотал Уолшарно из конюшни, когда Базел поднимался по внешней лестнице в отведенные ему покои в восточной башне Хиллгарда. Восточная башня была его домом уже почти семь лет, и его ноги знали дорогу, не нуждаясь в указаниях мозга. Что было даже к лучшему, поскольку сейчас его мозгу было о чем подумать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
<Конечно, и я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду>, - сказал он своему далекому спутнику и услышал мягкий смех Уолшарно в глубине своего чрезмерно занятого мозга.
<Брат, твой секрет в безопасности со мной, но вряд ли это секрет от меня>, - сказал ему Уолшарно. - <И, конечно же, несмотря на то, как сильно ты старался, это тоже не может быть секретом от тебя, не так ли?>
<Я не>
Базел остановился, стоя на лестнице, отвернувшись от башни, чтобы посмотреть на заходящее солнце, и сделал глубокий, раздвигающий легкие вдох.
<Это не то, что могло бы случиться, брат>, - мягко сказал он.
<Почему нет?> - Тон Уолшарно был искренне любопытным... и глубоко любящим. Очевидно, что скакун не понимал всех бесчисленных причин, по которым этого не могло произойти, но зато скакуны на протяжении веков обнаружили, что многие вещи, которые делали человеческие расы, не имели для них большого смысла.
<Прежде всего, - сказал Базел значительно более едко, - я хочу быть градани, а она хочет быть человеком, да, и cотойи в придачу! Я думаю, что будет не больше половины, в худшем случае не больше двух третей от всех воинов cотойи в мире, которые будут охотиться за моими ушами. И после этого она хочет быть дочерью Теллиана и Хэйнаты. Было бы прекрасно, если бы такой, как я, вдвое старше ее, и даже больше, дошел до того, что таким образом нарушил их доверие! Да, и она дочь лорда-правителя Уэст-Райдинга! Разве это не заставило бы таких, как Кассан и Йерагор, сесть и снова начать точить эти кинжалы?
<Я думал, что "девы войны" сами принимают решения о подобных вещах>, - сказал Уолшарно. В тоне жеребца не было иронии, только простая задумчивость. <И разве их устав не освобождает их от каких-либо отношений с их родными семьями? Я никогда по-настоящему не понимал, как именно эта часть должна работать, она должна быть для двуногих, но как кто-то может обидеться или расстроиться из-за ее отношений с Теллианом и Хэйнатой, если у нее их больше нет? Юридически, я имею в виду?>
<Есть вопросы закона, а затем есть вопросы обычаев, и, наконец, есть вопросы сердца>. -Голос Базела звучал мягче, чем раньше. - <Что бы ни говорил закон, есть те, кто быстрее плевка использовал бы обычай против Теллиана, если бы такой, как я, женился на такой, как она. И меня совершенно не интересует, совсем не интересует, что также может сказать закон, Уолшарно. По уставу или нет, эта девушка будет дочерью их сердец, пока Исвария не заберет их обоих, и я не разобью эти сердца. Для нее это лучше, чем для меня, и к тому же безопаснее.>
Он покачал головой, прижав уши.
<Сомневаюсь, что эта мысль когда-либо приходила ей в голову, а если и приходила, то это были всего лишь фантазии молодой девушки, когда у нее было достаточно горя и беспокойства для дюжины девушек вдвое старше ее! Да, и когда она сделала не больше, чем обратилась за советом к более взрослой и мудрой голове.> - Его губы сжались, вспоминая разговор на вершине другой башни этого самого замка. - <Я не имел права думать то, о чем я думал тогда, и я был бы нехорошим парнем, если бы воспользовался такой молодой девушкой, которая ничего не сделала, кроме как поплакала у меня на плече, так сказать. И это все, что было, Уолшарно. Ничего, кроме девушки, страдающей от боли, и глупого градани, думающего о вещах, о которых ему не следовало думать, когда она была так молода. Да, и я знал, что она была слишком молода для меня, чтобы думать о чем-то подобном! И, несмотря на то, что, по правде говоря, мой череп немного толще, чем у большинства, он не настолько толст, чтобы считать, что она думала обо мне глубже, чем это ... и хорошо, что она не должна была этого делать. Нет.> - Он снова покачал головой. - <Нет, есть вещи, которые могут быть, и вещи, которые не могут, и все желания в мире не могут превратить одно в другое, брат.>
<Думаю, ты ошибаешься>, - мягко сказал ему Уолшарно, - <но скакуны думают не так, как двуногие. Возможно, это просто одна из тех вещей, которые мы не очень хорошо понимаем. Но независимо от того, готов ты признаться в этом даже самому себе или нет, этот твой выбор тяжел на твоем сердце, брат.>
