А что до встреч, то бывает, конечно, всякое… Ведь вот, скажем, дойдет Забежкин сейчас до Садовой, а на Садовой, вот там, где черная личность сапоги гуталином чистит, — дама вдруг… Черное платье, вуалька, глаза… И подбежит эта дама к Забежкину… "Ох, — скажет, — молодой человек, спасите меня, если можете… Ко мне пристают, оскорбляют меня вульгарными словами и даже гнусные предложения делают…" И возьмет Забежкин даму эту под руку, так, касаясь едва, и вместе с тем с необыкновенным рыцарством, и пройдут они мимо оскорбителей презрительно и гордо… А она, оказывается, дочь директора какого-нибудь там треста.
Или еще того проще — старичок. Старичок в высшей степени интеллигентный идет. И падает вдруг. Вообще головокружение. Забежкин к нему… "Ах, ах, где вы живете?" Извозчик… Под ручку… А старичок, комар ему в нос, — американский подданный… "Вот, — скажет, — вам, Забежкин, триллион рублей…"
Конечно, все это так, вздор, романтизм, бессмысленное мечтание. Да и какой это человек может подойти к Задбежкину? Какой это человек может иметь что-либо вообще с Забежкиным? Тоже ведь и наружность многое значит. А у Забежкина и шея тонкая, и все-таки прически никакой нет, и нос загогулиной. Ну, еще нос и шея куда ни шло — природа, а вот прически, верно, никакой нету. Надо будет отрастить в срочном порядке. А то прямо никакого виду.
И будь у Забежкина общественное положение значительное, то и делу был бы оборот иной. Будь Забежкин квартальным надзирателем, что ли, или хотя бы агрономом, то и помириться можно бы с наружностью. Но общественное положение у Забежкина не ахти было какое. Впрочем, даже скверное. Да вот, если сделать смешное сравнение, при этом смеясь невинно, если бухгалтера Ивана Нажмудиновича приравнять щуке, а рассыльного Мишку — из союза молодежи — сравнить с ершом, то Забежкин, даром что коллежский регистратор бывший, а будет никак не больше уклейки или даже колюшки крошечной.
Так вот, при таких-то грустных обстоятельствах мог ли Забежкин на какой-нибудь романтизм надеяться?
Но однажды приключилось событие.
Однажды Забежкин захворал. То есть не то чтобы слишком захворал, а так, виски заломило это ужасно как.
Забежкин и линейку к вискам тискал, и слюнями лоб мазал — не помогает. Пробовал Забежкин в канцелярские дела углубиться.
Какие это штаны? Почему две пары? Не есть ли это превышение власти? Почему бухгалтеру Ивану Нажмудиновичу сверх комплекта шинелька отпущена, и куда это он, собачий нос, позадевал шинельку эту? Не загнал ли, подлая личность, на сторону казенное имущество?
Виски заломило еще пуще.
И вот попросил Забежкин у Ивана Нажмудиновича домой пораньше уйти.
— Иди, Забежкин, — сказал Иван Нажмудинович, и таким печальным тоном, что и сам чуть не прослезился. — Иди, Забежкин, но помни — нынче сокращение штатов…
Взял Забежкин фуражку и вышел.
И вышел Забежкин по привычке на Невский, а на Невском, на углу Садовой, помутилось у него в глазах, покачнулся он, поскреб воздух руками и от слабости необыкновенной к дверям магазина прислонился. А из магазина в это время вышел человек (так, обыкновенного вида человек, в шляпе и в пальто коротеньком) и, задев Забежкина локтем, приподнял шляпу и сказал:
— Извиняюсь.
— Господи! — сказал Забежкин. — Да что вы? Пожалуйста…
Но прохожий был далеко.
"Что это? — подумал Забежкин. — Чудной какой прохожий. Извиняюсь, говорит… Да разве я сказал что-нибудь против? Да разве он пихнул меня? Это же моль, мошкара, мошка крылами задела… И кто ж это? Писатель, может быть, или какой-нибудь всемирный ученый… Извиняюсь, говорит. Ах ты штука какая! И ведь лица даже не рассмотрел у него…"
— Ах! — громко сказал Забежкин и вдруг быстро пошел за прохожим.
И шел Забежкин долго за ним — весь Невский и по набережной. А на Троицком мосту вдруг потерял его из виду. Две дамы — шли — шляпки с перьями — заслонили, и как в Неву сгинул необыкновенный прохожий.
А Забежкин все шел вперед, махал руками, сиял носом, просил извинения у встречных и после неизвестно кому подмигивал.
"Ого, — вдруг подумал Забежкин, — куда же это такое я зашел? Каменноостровский… Карповка… Сверну", — подумал Забежкин. И свернул по Карповке.
И вот — трава. Петух. Коза пасется. Лавчонки у ворот. Деревня, совсем деревня!
"Присяду", — подумал Забежкин и присел у ворот на лавочке.
И стал свертывать папиросу. А когда свертывал папиросу, увидел на калитке объявление:
"Сдается комната для одинокого. Женскому полу не тревожиться".
Три раза кряду читал Забежкин объявление это и хотел в четвертый раз — читать, но сердце вдруг забилось слишком, и Забежкин снова сел на лавку.
"Что ж это, — подумал Забежкин, — странное какое объявление? И ведь не зря же сказано: одинокому. Ведь это что же? Ведь это, значит, намек. Это, дескать, в мужчине нуждаются… Это мужчина требуется, хозяин. Господи, твоя воля, так ведь это же хозяин требуется!"
Забежкин в волнении прошелся по улице и вдруг заглянул в калитку. И отошел.
— Коза! — сказал Забежкин. — Ей-богу, правда, коза стоит… Дай бог, чтоб коза ее была, хозяйкина… Коза! Ведь так, при таком намеке, тут и жениться можно. И женюсь. Ей-богу, женюсь! Ежели скажем, есть коза — женюсь. Баста. Десять лет ждал — и вот… Судьба… Ведь ежели рассуждать строго, ежели комната внаймы сдается, — значит, квартира есть. А квартира — хозяйство значит, полная чаша." Поддержка… Фикус на окне. Занавески из тюля. Занавесочки толковые. Покоя… Ведь это же ботвинья по праздникам!.. А жена, скажем, дама — солидная, порядок обожает, порядком интересуется, и сама в сатиновом капоте павлином по комнате ходит, и все так великолепно, все так благородно, и все только и спрашивает: "Не хочешь ли, Петечка, покушать?" Ах тут штука какая! Хозяйство ведь. Корова, возможно, или коза дейная. Пускай коза лучше — жрет меньше.
Забежал — открыл калитку.
— Коза! — сказал он задыхаясь. — У забора коза. Да ведь ежели коза, так и жить нетрудно. Ежели коза, то смешно даже… Пускай Иван Нажмудинович завтра скажет: "Вот дескать, слишком мне тебя жаль, Забежкин, но уволен ты по сокращению штатов…" Хе-хе, ей-богу, смешно… Удивится, сукин сын, поразится до чего, ежели после слов таких в ножки не упаду, просить не буду… Пожалуйста. Коза есть. Коза, черт меня раздери совсем! Ах ты вредная штука! Ах ты, смех какой!.. А женскому-то полу плюха какая, женский-то пол до чего дожил — не тревожиться. Не лезь, дескать, комар тебе в нес, здесь его величество мужчина требуется…
Тут Забежкин еще раз прочел объявление и, выпятив грудь горой, с необыкновенной радостью вошел во двор.
У помойной ямы стояла коза. Была она безрогая, и вымя у ней висело до земли.
"Жаль, — с грустью подумал Забежкин, — старая коза, дай бог ей здоровья".
Во дворе мальчишки в чижика играли. А у крыльца девка какая-то столовые ножи чистила. И до того она с остервенением чистила, что Забежкин, забыв про козу, остановился в изумлении.
Девка яростно плевала на ножи, изрыгала слюну прямо-таки, втыкала ножи в землю и, втыкая, сама качалась на корточках и хрипела даже.
"Вот дура-то", — подумал Забежкин.
Девка изнемогала.
— Эй, тетушка, — сказал Забежкин громко, — где же это тут комната внаймы сдается?
Но вдруг открылось окно над Забежкиным, я чья-то бабья голова с флюсом, в платке вязаном, выглянула во двор.
— Товарищ, — спросила голова, — вам не ученого ли агронома Пампушкина нужно будет?
— Нет, — ответил Забежкин, снимая фуражку, — не имею чести… Я насчет, как бы сказать, комнаты, которая внаймы.
— А если ученого агронома Пампушкина, — продолжала голова, — так вы не ждите зря, он нынче принять никак не может, он ученый труд пишет про что-то.
Голова обернулась назад и через минуту снова выглянула.
— "Несколько слов в защиту огородных вредителей"…
— Чего-с? — спросил Забежкин.
— А это кто спрашивает? — сказал агроном, сам подходя к окну. Здравствуйте, товарищ!.. Это, видите ли, статья: "Несколько слов в защиту огородных "вредителей"… Да вы поднимитесь наверх.
— Нет, — сказал Забежкин пугаясь, — я комнату, которая внаймы…
— Комнату? — спросил агроном с явной грустью. — Ну, так вы после комнаты… да вы не стесняйтесь…
Третий номер, ученый агроном Пампушкин… Каждая собака знает…
Забежкин кивнул головой и подошел к девке.
— Тетушка, — спросил Забежкин, — это чья же, например, коза будет?
— Коза-то? — спросила девка. — Коза эта из четвертого номера.
— Из четвертого? — охнул Забежкин. — Да это не там ли, извиняюсь, комната сдается?
— Там, — сказала девка. — Только сдана комната.
— Как же так? — испугался Забежкин. — Не может того быть. Да ты что, опупела, что ли? Как же так — сдана комната, ежели я и время потратил, проезд, хлопоты…
— А не знаю, — ответила девка, — может, и не сдана.
— Ну, то-то — не знаю, дура такая. Не знаешь, так лучше и не говори. Не извращай событий. Ты вот про кур лучше скажи — чьи куры ходят?
