— Ползите к своему Раллику и передайте ему, что гильдии не нравится его щедрость относительно наших секретов. Он поймет. Ну, ступайте!
Муриллио встал на колени, ибо только так можно было протиснуться в узкий лаз. К счастью, дальше лаз расширялся и выводил наружу. Дверь за ним закрылась. Пачкая богатое одеяние, Муриллио сделал несколько шагов и выбрался на свежий вечерний воздух. Башня Советника находилась совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Дорожка с остатками каменных плит вела к темной входной арке. Что находилось внутри — разглядеть было невозможно.
Дорожка давным-давно поросла кустарником. Муриллио шел осторожно, чтобы не зацепиться и не порвать свой великолепный плащ. Так он добрался до арки.
Муриллио поднялся с явным намерением последовать совету, однако Раллик с силой ухватил его за полу плаща и выразительно замотал головой.
— С этим не шутят.
— Благодарю за предупреждение, — язвительно бросил Муриллио, снова усаживаясь.
Раллик отмахнулся от прилипчивых комаров, потом спросил:
— И как наши успехи?
— Можешь убедиться. — Он достал из плаща изящный свиток, перевязанный голубой ленточкой. — Госпожа Орр прислала с самым надежным из ее слуг. Два приглашения на празднество к Симталь, как и обещала.
— Мило. У Крюппа нос не вытянулся от зависти?
— Он пока не знает. Кстати, днем я его видел. Похоже, наш толстяк был озадачен странным требованием Крокуса. — Муриллио задумался. — Правда, все сплетни и новости имеют странное обыкновение стекаться в мозг Крюппа. Но, думаю, вряд ли этот коротышка подозревает, что мы завариваем кашу.
— О каком это странном требовании Крокуса ты сказал? — спросил Раллик.
— Сам до сих пор удивляюсь. Вчерашним вечером я заглянул в «Феникс». Представляешь, Крюпп возвращал Крокусу последний навар мальчишки. Не думаю, чтобы наш сопляк решил выбраться из-под прикрытия Крюппа — тогда бы об этом сразу стало известно.
— А-а, разные драгоценные штучки. Где Крокус их позаимствовал?
— У Дарле, — ответил Муриллио, сам удивляясь своим словам. — И стянул он их не из какой-то гостиной, а у младшей дочери сановника. Каково? Это все равно что поцеловать Геддерону! Девица не пропускает ни одного бала. За ней целый рой богатеньких хлыщей увивается, разодетых в фижмочки-кружавчики. А наш оборванец распихал их всех локотками и влез к ней прямо в спальню! Думал, наверное: выгодно сбудет навар, разживется деньгой. А вместо этого втюрился по уши. Уж не знаю: то ли вернуть награбленное решил, то ли оставить себекак память. Но скажу одно: из всех несбыточных мечтаний Крокусу достались самые скверные.
— Кто знает, — задумчиво произнес Раллик. — Может, не такие уж безнадежные. Если сказать его дядюшке…
— Думаешь подтолкнуть мальчишеские бредни в нужном направлении? Впрочем, почему бы и нет? Мамот будет доволен.
— Не торопись, — возразил ассасин. — Крокус, может, и желает сделаться образованным человеком и обзавестись манерами. Но здесь любая магия бессильна. Парню придется круто менять свою жизнь, а на это уже нужны нешуточные силы. Одно дело охать и вздыхать, и совсем другое — прекратить шляться по улицам и забыть про воровское ремесло.
— Видно, я напрасно сую нос не в свои дела. Тоже спаситель юных душ! — язвительно бросил Муриллио.
— Не такое уж плохое это занятие, — на удивление мягко сказал Раллик.
В тоне друга не было и намека на издевку. Муриллио вздохнул.
— Просто мы забыли, как когда-то нас самих распирало от надежд и мечтаний.
— Зато теперь мы знаем, что некоторые мечтания уводят слишком далеко. Иногда на тот свет. Крокус очень высоко замахнулся. Лучше предостеречь его сейчас, пока молодцы Дарле не чикнули ему по горлу и не скинули в сточную канаву… Но ты прав, мы забыли. Крюпп, наверное, вообще не помнит, когда был юнцом.
— А вот здесь ты ошибаешься, — усмехнулся Муриллио. — Крюпп помнит все и постоянно шерстит свою память. Он опасается, что его раскроют.
— Раскроют? — насторожился Раллик.
Муриллио сейчас занимали иные мысли. Но уловив настороженность друга, он повернулся к ассасину и беспечно улыбнулся.
— Да. Раскроют и убедятся, что Крюпп всего-навсего болтун. И чего он про себя разные небылицы плетет? Скользкий он — наш дорогой друг Крюпп.
Раллик тоже усмехнулся. Лягушачий концерт в пруду сделался нестерпимо громким. Комары совсем остервенели.
— Ты прав. Крюпп и впрямь скользкий. Ассасин встал.
— Пора. Каруту надо закрывать лавку.
— Идем.
Они покинули террасу. Между ног вились клубы тумана. Уходя, Муриллио еще раз оглянулся на арку. Никаких духов или призраков он не увидел, только стену тьмы. Как ни странно, эта тьма пугала его сильнее, чем сонм извивающихся теней.
Кабинет Барука заливало яркое утреннее солнце. Оно струилось через широкое окно, а поскольку створки окна были приоткрыты, вместе с солнцем внутрь попадал и теплый ветер, принося с собой звуки и запахи улицы. Алхимик еще не одевался. Накинув халат, Барук сидел на высоком табурете за столом. Перед ним лежала расстеленная и закрепленная по углам карта. Правая рука алхимика то и дело тянулась к изящной серебряной чашечке, чтобы обмакнуть туда кисть.
На карту ложились все новые и новые красные мазки. Барук закрашивал генабакийские земли, что уже находились под властью Малазанской империи. Вся северная часть континента превратилась в одно сплошное красное пятно. Маленькая чистая полоса к югу от Чернопсового леса обозначала войска Каладана Бруда, две полоски потоньше — Малиновую гвардию. Всех их сдавливало красное кольцо, которое затем превращалось в жирную красную полосу, тянущуюся до самого Крепыша и оканчивающуюся у северной кромки Талинских гор.
Сейчас Барук старательно отмечал на карте южную границу малазанских захватов. Голоса, доносившиеся с улицы, сделались слишком уж громкими и назойливыми.
«Опять дорогу чинят», — решил алхимик, слыша скрип лебедки и брань рабочих, которым докучали зеваки.
Потом голоса смолкли, а следом раздался не то громкий щелчок, не то хлопок. От неожиданности Барук подпрыгнул и локтем опрокинул чашечку. Красные чернила хлынули на карту. Алхимик отпрянул и вполголоса выругался. Красный ручеек накрыл Даруджистан и теперь двигался на юг, к реке Катлин. Барук встал с табурета и, схватив тряпку, принялся вытирать перепачканные руки. Он был изрядно встревожен. Случившееся никак не назовешь досадной оплошностью и не спишешь на собственную неловкость. Это знак, и очень дурной знак. Барук прошел к окну и высунул голову.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
