Вечером Иисус перебрался в Чикаго. Зашел в первый попавшийся ночной ресторан. Устроившись в углу, он посматривал на автоматизированную кассу, вделанную в нишу стены и похожую на пульт управления космического корабля: так много здесь разноцветных кнопок, каких-то приборов и видеофонов. За пультом красовалась сияющая физиономия хозяина ресторана. Она казалась знакомой. Однако Иисус никак не мог припомнить, где он видел этого крупного жизнерадостного человека.
Когда посетителей, а большинство из них, видимо, были завсегдатаи, набралось почти полный зал, хозяин нажал одну из кнопок. Из стены по краям ниши выступили две большие, в полтора человеческих роста цветные фотографии. На левой можно было видеть хозяина ресторана с унылым выражением лица и без обеих ног. Внизу подпись: “До исцеления”. На правой хозяин стоял на обеих ногах во весь свой недюжинный рост и, ухмыляясь, показывал пальцем вниз, где кокетливо искрились буквы: “После чудесного исцеления”.
Иисус вспомнил Гамбургский госпиталь и широколицего здоровяка, которому он вернул ноги, потерянные в автомобильной катастрофе. Предприимчивый немец решил воспользоваться популярностью человека, отмеченного божественной благодатью, разбогатеть за океаном. В этом он, очевидно, преуспел. Ресторан его отличался великолепием и роскошью. Особенно поражал огромный куполообразный потолок. Искусное освещение создавало иллюзию бесконечного голубого неба, в котором летали белоснежные ангелы и взмахами своих крыльев озонировали и вентилировали воздух.
“Браво, земляк”, — с легкой иронией одобрил Иисус, неравнодушный к остроумной выдумке. Немного повеселев, он стал присматриваться к публике. Здесь были в основном люди довольно обеспеченные: мелкие предприниматели, высокооплачиваемые служащие, богемная молодежь. Посетители много пили, а наркотики употребляли почти в открытую. До Иисуса доносились обрывки разговоров, и в душу его вновь начала заползать тоска. Стандартные и безликие фразы, которыми лениво обменивались мужчины и женщины, выявляли глубокий внутренний вакуум и равнодушие друг к другу. И привело их сюда чувство пустоты и стадности — этот противовес некоммуникабельности.
“А я — то хотел вернуть им интеллектуальные тревоги и чистые, идеальцые радости, — с сарказмом размышлял Иисус. — Этих нравственных мертвецов не воскресит никакое чудо. Они способны только опошлять Христа и создавать вокруг его чудес ореол рекламной сенсации”.
С потолка, с этих ангельских голубых высот полились тихие, нежные аккорды. Иисус вздохнул и откинулся на спинку кресла, ожидая услышать небесную музыку — что-нибудь из Баха или Шопена. Но через секунду он вздрогнул и съежился, как от удара. Сверху обрушилась джазовая истерика: раздирающий уши грохот, поросячий визг, скрежет металла и беспрерывные обезьяньи вопли. Симфония ужаса и душевного распада.
Люди выбегали на середину зала и начинали извиваться и топтаться в потном блудливом плясе.
Подавляя тошноту, Иисус припоминал, что где-то уже видел нечто похожее. Ах, да! Шабаш ведьм в фильме “Бог в преисподней”. Но, кажется, не только в фильме. Когда Иисус учился в университете, ему приходилось наблюдать в микроскоп хаотическое движение и судороги амеб, инфузорий и прочих простейших микроорганизмов. То же самое — здесь…
“Протоплазма, лишенная разума, — Иисус зябко передернул плечами. — Буйство сытой и бездуховной протоплазмы. Так что же такое человек? — вопрошал он себя, глядя на извивающихся людей. — Дергающаяся амеба? Или дух, равновеликий космосу?”
Иисус закрыл глаза и, стараясь забыть окружающее, отдался размышлениям — занятию, всегда для него сладостному. В своем воображении он увидел пещеру с низким закопченным сводом и первобытного человека, сидящего у костра. С волнением уставился этот волосатый Прометей на огонь, на только что похищенный им у неизвестности обжигающий клочок таинственной стихии. В его голове с крепким, как грецкий орех, черепом и еще не развитым мозгом молниями метались вопрошающие мысли о неразгаданном мире. Боже мой! — вздыхал Иисус. — Как все это было прекрасно!.. Вспоминались слова Гегеля: самый последовательный физик — это животное. “Верно, — согласился Иисус, — человек в противоположность животному — существо по природе своей трансцендентное и метафизическое. Едва он встал с четверенек и взглянул вверх, как пробуждающийся дух его начал рваться за пределы осязаемого физического мира. Он начал думать! Думать о причинах громов и молний, о движении небесных сфер, о тайне всего сущего, о Боге… За маленьким лбом с развитыми надбровными дугами копилась тогда великая духовная энергия, породившая Платона и Ньютона, Шекспира и Достоевского. И это было только началом, только началом… Неужели сейчас дух человеческий, не успев расцвести, отцветет и угаснет в сумерках сытости?”
Иисус открыл глаза и увидел иную, насыщенную электронной техникой пещеру с высоким голубым сводом и летающими ангелами. Разница между двумя пещерами — исходной и конечной — огромная. Но люди! Нравственно они вновь встали на четвереньки.
Это конец! Иисуса охватило отчаяние, граничащее с ужасом. Да, это конец! Спираль разума круто и необратимо повернула вниз — туда, в глубины миллионолетий, где червеобразная протоплазма копошилась в сумеречных водах палеозойского океана, в тепловатом иле. Круг замыкается, дух человеческий гаснет. Люди без мысли погружаются в уюты технической цивилизации, в этот своего рода первобытный электронный ил…
Страшные, апокалипсические мысли — видения Иисуса были прерваны самым неожиданным и пошлым образом: к нему на колени села полуголая, вспотевшая от пляски девица.
— Красавчик! — защебетала она. — Почему один? О чем задумался? Думать вредно.
Брезгливо отворачивая нос от пьяной девицы, Иисус старался вежливо избавиться от нее.
— Уйди, — проговорил он. — Блудница…
— О! — захохотала девица. — Какое слово! Прямо Евангелие.
Она внимательно вгляделась в него и весело воскликнула:
— Смотрите! Как он похож на Иисуса Христа!
Опасаясь, что его узнают в этом вертепе, Иисус в сердцах обозвал девицу ведьмой, решительно оттолкнул ее и бросился к выходу. Сзади услышал удивленный возглас девицы:
— Иисусик, постой! Куда же ты?
Выскочив на улицу, Иисус оглянулся. И только сейчас заметил над рестораном крупные неоновые буквы, горящие багрово дьявольским огнем. Бог даже зашатался от неслыханного надругательства и кощунства: этот вертеп, этот нравственный ад, где бездуховность праздновала свое торжество, назывался — “Христос воскрес”.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
