Афанасий заприметил небольшой холм, достаточно далекий от лагеря, чтоб выставить там дозорного, но и вполне близкий, чтоб оттуда можно было наблюдать за тем, что творится в стане врага. Стараясь не хрустнуть веткой и не зашуршать кустами, Афанасий двинулся к подножью холма, затем лег на землю и пополз, не обращая внимания на букашек и гадов, на которых все время натыкались его руки. Оставалось только молиться, чтоб среди них не оказалось особо зубастого или особо ядовитого.
Каждые пару-тройку саженей он замирал, выставив голову над травой на манер ящерицы. Прикладывал ухо к теплой влажной земле. Если дозорных больше двух, то здесь, в глухом месте, должны они вести себя, как глухари на току. Наверняка шумят, храпят, топочут, байки скабрезные травят, и подобраться к ним проще пареной репы. А там уж дело техники. Он поудобнее расположил ножны кинжала на поясе.
Но возился в земле и стирал колени купец зря. Не оказалось никого на подступах к лагерю, разбитому на большой поляне, видимо заранее присмотренной для ночлега.
В центре ее в вытоптанном кругу земли горел большой костер. Его языки жадно облизывали куски мяса и целые тушки животных, кои жарили над ним плохо различимые люди. Вернее, не то чтоб люди, а как-то так. Иные были почти нормальных человеческих размеров и стати, а иные какие-то маленькие, скрюченные, с большими головами, посаженными на короткие шеи. И двигались как-то странно. Бочком. Помогая себе при хождении руками. Эти больше рылись в корзинах с фруктами и кореньями, поставленными подальше от костра.
Ближе к холму, на самой границе отбрасываемого костром света, устроено было лежбище. Завернувшиеся в тряпье фигуры вповалку храпели на ветках, наломанных с соседних деревьев. Чуть поодаль, справа, находился оружейный парк. Несколько кургузых пушек-полумортир на грубо сработанных деревянных лафетах с парой маленьких колесиков. Отлиты они были лет пятьдесят тому, не меньше, и, скорее всего, не в этих краях и достались Хануману в качестве воинского трофея. А может, он их просто украл.
Рядом с орудиями стояло несколько телег с огненным припасом и ядрами, а также три клетки шагов десять в длину и четыре-пять в ширину. Собраны они были из толстых деревянных шестов, связанных разлохмаченными лианами. Каждая клетка была поставлена на пару цельнодеревянных, без спиц, колес, насаженных на деревянную ось. Поскольку никаких дополнительных опор не было, телеги упирались оглоблями в землю, отчего стояли под углом. Тем, кто проводил в них ночь, должно быть, приходилось несладко.
Невдалеке от клеток был раскинут шатер, когда-то белоснежный, теперь же неопределенного цвета. Захватанный лапами, в радужных разводах от жира и копоти. Там наверняка расположился обезьяний бог или кто там этим отрядом руководит. Очень умно. Его телохранители приглядывали одновременно и за шатром, и за пленниками. А дальше еще одно лежбище — для младших воевод, похоже. И ветки помельче наломаны, и тряпки, в которые они кутались, не такие засаленные.
А дозорных что, совсем, что ль, не выставили? Вообще никого не боятся? Хотя кого им тут бояться? Городов на многие версты вокруг нет. Разве что мужиков из деревни. Но те опаснее мотыги в руках отродясь ничего не держали.
По прикидкам Афанасия, в лагере находилось около трех сотен обезьянцев. Ни одной лошади или даже самого завалящего ишака. Видимо, тягловые работы тут выполняли сами солдаты. Вполне в духе мест, где лошади ценятся дорого, а люди не ставятся ни во что.
«Опять время тянешь, — одернул себя Афанасий, — дело надо делать». Стал прикидывать. Если тут вот сползти да той вот балочкой пробраться к тем деревьям, а из-за них вон к тем кустам, можно оказаться в непосредственной близости от клеток. Потом от стражи зависит. Если бодрствует, отвлечь чем-то. Жаль, коней нет, или лучше — буйволов, их ежели б напугать, побежали б сломя голову. Такое б в лагере устроили, что любо-дорого. Но раз нет, придется что-то сочинять на месте. А вот что собак нет, это славно. Не то давно б учуяли и подняли лай. Хорошо бы удалось тихо освободить детишек и в лес. И бегом в Парват, под защиту тамошних воинов. Ладно хоть в плен взяты одни мальчишки, девчонок нет. Случись что, визжать не станут.
Успокаивая и ободряя себя, Афанасий сполз с холма и, стараясь держаться подальше от отблесков костра, стал обходить лагерь. Несколько раз под его ногами с сухим треском ломались ветки. Уже почти у самых пушек он влетел в неширокий ручеек, из-за которого и встало тут на ночевку войско обезьяньего бога. Замер, от страха цепенея, — вдруг кто-нибудь услышал плеск, с которым он выбирался из воды? Но никто в лагере не всполошился, даже ухом не повел в его сторону. Осмелев, он вылез из ручейка, присел на кочку, вылил воду из сапог, обулся и продолжил путь.
На всякий случай он обошел клетки по широкой дуге, прислушиваясь и приглядываясь. Вокруг стояла мертвая тишина. Даже пленники не стенали, хотя какое-то движение за прутьями он все же заметил. Не спят. Конечно, уснешь тут, когда неизвестно, что ждет тебя завтра. А интересно, сколько их там? Вот дурень, не догадался в деревне спросить. Хотя клеток всего три шутки. Значит, больше пары дюжин быть не может никак.
А вот и шатер военачальника. Освещен изнутри парой светильников. Теней на пологе не видно, значит, тоже все угомонились. А стражник у входа? И здесь нет? Ну прям не поход воинский, а княжий выезд.
Афанасий вытащил из ножен кинжал и, пригибаясь, подобрался к первой клетке. Даже издалека было видно, что она пуста, — отбрасываемые костром сполохи просвечивали ее насквозь. Стараясь не выходить из ее ажурной тени, купец подкрался к следующей. Что в ней, разглядеть не удалось, вся она была обмотана лианами, видать для крепости. Сквозь их волокна шибал в ноздри острый звериный дух. Неужели пацаны успели так запаршиветь?
Он приблизил лицо к прутьям и… отпрянул. Огромная лапа с растопыренными когтями саданула по деревяшкам с той стороны, отчего вся конструкция чуть не развалилась. Из клетки послышалось шипение, исполненное нечеловеческой злобы и ярости. Блеснули желтые глаза.
Свят, свят, свят! Афанасий перекрестился. Неужели демона какого поймали да заточили в такую клеть хлипкую? Ракшасами их тут вроде зовут. «Ополоумели совсем», — думал он, прислушиваясь к звукам лагеря. Не проснулся ли кто, не бежит ли поднимать воинов на битву с пришлыми?
Вроде нет, тихо все. Следующая клетка. Ага, вот и парни. Сидят, прижали маленькие мордочки с блестящими глазками к прутьям. Смотрят. Они-то его давно заприметили, не то что стража.
— Потерпите, сейчас я вас освобожу, — пробормотал он, примеряясь, как бы ловчее и незаметнее разрезать стягивающие прутья канаты, да еще так, чтоб не упало ничего.
