Как мех, так и бархат порознь оказывают на меня описанное влияние. Первый гораздо сильнее второго. Сильнее всего действует комбинация обоих. Предметы дамского туалета из бархата и меха, когда я вижу или ощущаю их без их носительницы, возбуждают во мне половое чувство; в том же смысле действует, хотя менее интенсивно, мех в виде покрывала, к женскому платью не относящегося, так же как бархатная и плюшевая мебель и портьеры. Изображения туалетов из бархата и меха вызывают у меня большой эротический интерес, да и само слово «меха» производит на меня магическое впечатление и порождает эротические образы.
Шуба настолько является для меня объектом полового интереса, что мужчина, одетый в соответствующие меха, производит на меня неприятное, досадное впечатление, впечатление скандала, подобно тому, например, как на нормального человека должен действовать вид одетого в костюм балерины мужчины. Также и вид старой, некрасивой женщины в роскошной шубе мне противен, потому что возбуждает во мне противоречивые ощущения.
Эта эротическая страсть к мехам и бархату совершенно отлична от эстетического наслаждения. Мне свойственно весьма тонкое понимание красивого дамского туалета, особенно я люблю кружева, но это — отношения чисто эстетического характера. Женщина в кружевном туалете (или вообще одетая красиво и элегантно) может быть прекраснее, но женщина, носящая мой фетиш, гораздо привлекательнее при прочих равных условиях. Мех только тогда производит на меня вышеописанное впечатление, когда волос у него густой, нежный, гладкий, довольно длинный и стоящий, так называемый остевой. Я ясно замечал, что впечатление зависит именно от этих свойств. Я совершенно равнодушен не только к обыкновенным, так сказать, простым, грубым, лохматым мехам, но также и к таким, которые обычно считаются хорошими и ценными, но у которых остевой волос или удаляется при отделке (морская собака, соболь), или короток от природы (горностай), или, наконец, слишком длинен и лежит (обезьяна, медведь). Специфическое действие оказывает только стоячий остевой волос у соболя, куницы, скунса и т. п. Бархат также должен иметь густые, тонкие, стоячие волоски (волокна), чем, я полагаю, и объясняется его действие. Последнее, вероятно, зависит от того определенного впечатления, которое тонкие кончики волоса производят на осязательные нервы. Но каково взаимоотношение между этими ощущениями и половой жизнью, для меня непонятно. В особенности я должен отметить, что красивые волосы у женщины мне нравятся, но не играют большей роли, чем другие прелести, и что прикосновение к мехам у меня не вызывает мыслей о женских волосах. (Осязательные впечатления в обоих случаях совершенно не схожи.),
Вообще никаких иных представлений у меня не возникает. Меха сами по себе будят сладострастие, почему — мне совершенно непонятно. Одно эстетическое впечатление, красота благородного меха, к которой каждый более или менее восприимчив, которая со времени Рафаэлевой Форнарины и Елены Фоурмент Рубенса многочисленными художниками избиралась как фон или рамка женской красоты и которая играет такую большую роль в моде, то есть искусстве и науке женской одежды, — это эстетическое впечатление, как я уже говорил, ничего не объясняет. Так же как на нормального человека, эстетически действует прекрасный мех, я воспринимаю цвета, ленты, драгоценные камни и всякие иные украшения. Эти предметы при искусном применении выгодно оттеняют женскую красоту и, следовательно, при определенных условиях могут косвенно вызвать сладострастный эффект. Но никогда они не производят на меня того непосредственного, сильного, сладострастного впечатления, которое вызывает мой фетиш.
Хотя применительно ко мне, как, вероятно, и ко всем фетишистам, необходимо провести самую строгую границу между эстетическими и половыми чувствами, тем не менее это мне не препятствует ставить моим фетишам целый ряд эстетических требований в смысле формы, покроя, цвета и т. п. О требованиях моего вкуса я мог бы еще больше сказать, но кончаю об этом, так как тема моя иная. Я хотел лишь обратить внимание на то, каким образом эротический фетишизм осложняется проявлениями эстетических запросов.
Подобно тому как эротическое действие моих фетишей не объясняется ссылкой на эстетику, так же не объясняется оно и существованием какой-либо ассоциативной связи с представлением о теле их носительницы. Это ясно из того, что, во-первых, фетиш оказывает на меня свое действие и вне связи с живым существом, просто как предмет, и, во-вторых, гораздо более интимные предметы (лифчик, рубашка), несомненно вызывающие ассоциации, действуют на меня гораздо слабее.
Фетиши, следовательно, имеют для меня самостоятельную сладострастную ценность. Каким образом — это для меня загадка.
Такими же эротическими фетишами, как меха и бархат, для меня являются перья на дамских шляпах, на веерах (прикосновение дает сходное впечатление легкого, своеобразного щекотания). И, наконец, подобно фетишам, но в значительно более слабой степени действуют другие гладкие ткани — атлас, шелк, между тем как шершавые ткани, шершавое сукно, фланель меня просто отталкивают.
В заключение я еще хочу упомянуть о прочитанной мной когда-то статье Карла Фогта, где автор рассказывает об одном микроцефале, который чрезвычайно обрадовался при виде шубы, набросился на нее и стал ее гладить.
Я далек от мысли объяснить широко распространенный фетишизм мехов как атавистический возврат к вкусам покрытых шерстью прародителей человечества. Упомянутый кретин просто отдался со свойственной ему непосредственностью приятному осязательному впечатлению, которое может быть вне всякой связи с половыми ощущениями; точно так же многие совершенно нормальные люди любят ласкать кошек, даже поглаживать бархат и меха, не испытывая при этом никакого полового возбуждения».
В литературе встречаются некоторые относящиеся сюда случаи.
Наблюдение 123. Мальчик, 12 лет, испытал сильное половое возбуждение, когда ему пришлось покрыться лисьей шубой. С этого времени он стал мастурбировать, употребляя для этой цели мех, или брал с собой в кровать лохматую собачонку, причем происходила эякуляция, иногда сопровождавшаяся истерическими припадками. Сновидения, в которых ему представлялось, что он, обнаженный, завернут в мягкую шубу, вызывали ночные поллюции. Ни мужчины, ни женщины его не возбуждали. Мальчик стал неврастеником, страдал манией преследования; ему казалось, что все замечают его половую аномалию, испытывал отвращение к жизни и в конце концов помешался. Он был весьма сильно отягощен наследственно, половые органы являли неправильности развития, имелись и другие анатомические признаки вырождения (Тарновский, указ. соч., с. 22).
Наблюдение 124. С, большой любитель бархата. Красивая женщина привлекает его нормально, но особенное возбуждение им овладевает при половых сношениях с лицом, одетым в бархат. Достойно внимания, что при этом возбуждение обусловливалось не столько видом бархата, сколько прикосновением к нему. С. говорил мне, что, если ему удается провести рукой по бархатному лифу женщины, он возбуждается сильнее, чем когда-либо (Молль, указ. соч., с. 127).
Следующий случай мне был сообщен врачом.
В доме терпимости один из посетителей был известен под именем «бархат». Он одевал симпатичную ему девушку в черное бархатное платье и удовлетворял свои желания одним лишь потиранием своего лица кончиком бархатного платья; больше он не прикасался к женщине.
Другое сведущее лицо утверждало, что страсть к мехам, бархату и перьям наблюдается преимущественно у мазохистов (см., например, выше, наблюдение 50)1.
Совершенно своеобразным случаем фетишизма тканей представляется следующий, где страсть сочетается с потребностью испортить предмет обожания, потребностью, являющейся в таком случае или элементом садизма, направленного против женщины как носителььи-цы данной ткани, или безличным предметным садизмом, неоднократно наблюдавшимся у фетишистов. Такая страсть позже была предметом следующего странного уголовного случая.
