— Ничего, клянусь, — ответил припертый к стене Хоппи.
— Почему тебя так неожиданно заинтересовал этот процесс?
— Просто он интересный.
— Интересным он был уже три недели, но прежде ты о нем даже не вспоминал. Что происходит, Хоппи?
— Ничего, успокойся.
— Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы не видеть, что тебя что-то гнетет.
— Успокойся, прошу тебя. Посмотри: ты взвинчена, я взвинчен. Из-за этой штуки мы оба вышли из себя. Мне очень, жаль, что я принес ее.
Милли допила свое шампанское и села на край кровати. Хоппи сел рядом. Мистер Кристано из министерства юстиции решительно настаивал, чтобы Хоппи заставил Милли показать фальшивку всем, кому она доверяет в жюри. Хоппи было страшно даже подумать о том, как он скажет мистеру Кристано, что этого скорее всего не будет. Но, с другой стороны, как мистер Кристано может проверить, показала ли Милли эту проклятую бумаженцию своим приятелям?
Пока Хоппи размышлял об этом, Милли начала плакать.
— Я хочу домой, — произнесла она сквозь слезы дрожащими губами.
Хоппи обнял жену и крепко прижал ее к себе.
— Прости, — сказал он. Она заплакала еще сильнее.
Хоппи самому хотелось заплакать. Свидание, если не считать секса, оказалось напрасным. Если верить мистеру Кристано, процесс закончится очень скоро, всего через несколько дней. Было совершенно необходимо убедить Милли в том, что должен быть вынесен только оправдательный вердикт. Поскольку встречаться они могут крайне редко, Хоппи придется рассказать ей ужасную правду. Не сейчас, не сегодня, но во время следующего «личного визита» уж точно.
Глава 29
Полковник никогда не менял привычек. Как добрый солдат, он каждое утро вставал точно в половине шестого, делал пятьдесят взмахов руками и приседаний, потом быстро принимал холодный душ и в шесть выходил к завтраку, который должен, черт возьми, состоять из крепкого кофе и кучи свежих газет, но здесь… Здесь он съедал тост с джемом, разумеется, без масла, и сердечно приветствовал каждого из коллег, появляющихся в столовой. Все они были заспанные и норовили поскорее вернуться с чашкой к себе в комнату, чтобы, попивая кофе, без посторонних посмотреть новости по телевизору. Было тяжелым испытанием начинать день с того, чтобы через силу приветствовать полковника и отвечать на поток его речей. Чем дольше находились они в изоляции, тем более энергичным становился полковник еще до рассвета. Некоторые присяжные специально не выходили раньше восьми — было известно, что в это время он ретировался в свою комнату.
В среду утром, в четверть седьмого, Николас, наливая себе чашку кофе, поздоровался с полковником и коротко обсудил с ним погоду, потом вышел из столовой и тихонько прошмыгнул по пустому, все еще довольно темному коридору. Из нескольких комнат уже доносились звуки работающих телевизоров. Кто-то разговаривал по телефону. Николас отпер свою дверь, быстро поставил кофе на туалетный столик, достал из ящика стопку газет и вышел из комнаты.
С помощью ключа, который он стянул со щитка над стойкой администратора, Николас вошел в комнату номер 50, принадлежавшую полковнику. В воздухе стоял тяжелый дух дешевого лосьона после бритья. У стены аккуратным рядком выстроилась обувь полковника. Одежда была тщательно развешана в шкафу — без единой складочки. Николас опустился на колени, приподнял край постельного покрывала и положил под кровать принесенные им газеты и журналы, среди которых был и экземпляр вчерашнего «Магната».
Тихо выйдя из комнаты, он вернулся к себе и через час позвонил Марли. Имея в виду, что Фитч прослушивает все ее разговоры, он сказал лишь:
— Дорогая, здравствуй.
На что она ответила:
— Вы не туда попали.
И оба повесили трубки. Выждав пять минут, он набрал номер сотового телефона, который Марли прятала в платяном шкафу. Они подозревали, что Фитч не только подключился к ее телефону, но и снабдил квартиру «жучками» — «оборудование по полной программе», как он любил выражаться.
Через полчаса Марли вышла из дома и, найдя автомат в переулке, позвонила Фитчу. Подождав немного, пока ее соединят, она услышала:
— Доброе утро, Марли.
— Привет, Фитч. Послушайте, я бы хотела поговорить по телефону, но знаю, что вы все записываете.
— Вовсе нет, клянусь.
— Да ладно вам. На углу Четырнадцатой и Набережного бульвара, в пяти минутах ходьбы от вашего офиса, есть кафе. Справа от входа в него висят три автомата. Подойдите к среднему. Я позвоню туда через семь минут. Поторопитесь, Фитч. — Она повесила трубку.
— Сукина дочь! — прорычал Фитч и, отшвырнув аппарат, метнулся к двери. В коридоре он гаркнул: — Хосе! — И, выбежав из дома с черного хода, оба прыгнули в машину.
Как и ожидалось, когда Фитч подбегал к телефону, он уже звонил.
— Привет, Фитч. Послушайте, Херрера, номер седьмой, начинает действовать Николасу на нервы. Думаю, сегодня мы с ним распрощаемся.
— Что?!
— То, что вы слышали.
— Марли, не делайте этого!
— Но этот парень действительно его достал. Да и всех от него уже тошнит.
— Но он на нашей стороне!
— Ах, Фитч, все они будут на нашей стороне, когда придет время. Так или иначе, будьте на месте ровно в девять, увидите волнующее представление.
— Нет, послушайте. Херрера жизненно важен для… — Фитч оборвал себя на полуслове, услышав щелчок и гудки на другом конце провода. Он в ярости стал дергать трубку, словно хотел оторвать ее от аппарата и выбросить на улицу. Потом отпустил и внезапно успокоился. Не ругаясь, не стеная, очень тихо и медленно он вернулся к машине и велел Хосе ехать обратно в офис.
Что бы Марли ни замышляла, предотвратить это он не мог.
* * *
Судья Харкин жил в районе порта, в пятнадцати минутах езды от суда. По очевидным причинам номер его телефона не значился в телефонном справочнике. Кому приятно, чтобы осужденные преступники звонили вам из тюрьмы днем и ночью?
Когда в кухне зазвонил телефон, судья Харкин, целуя жену, принимал из ее рук последнюю на дорогу чашку кофе. Трубку сняла миссис Харкин.
— Это тебя, дорогой, — сказала она, передавая трубку Его чести, который, поставив кофе и кейс, взглянул на часы.
— Алло, — сказал он.
— Судья, простите, что беспокою вас дома, — произнес нервный голос почти шепотом. — Это Николас Истер. Если вы скажете, чтобы я повесил трубку, я так и сделаю.
— Не надо. Что случилось?
— Мы еще в мотеле, готовимся к отъезду, и, ну, словом, я думаю, что должен поговорить с вами еще до начала заседания.
— А что стряслось, Николас?
— Мне очень неприятно, что пришлось вам звонить, но я боюсь, что кое-кто из присяжных с подозрением относится к нашим разговорам в вашем кабинете и моим запискам.
— Может, вы и правы.
— Поэтому я и подумал, что лучше мне позвонить вам домой, чтобы они не узнали об этом.
— Ну давайте попробуем. Если я решу, что разговор следует прекратить, мы так и сделаем. — Судье было очень любопытно, как находящемуся в изоляции присяжному удалось раздобыть номер его домашнего телефона, но он решил пока что об этом не спрашивать.
— Это касается Херреры. Думаю, он читает кое-что из того, что не значится в вашем списке разрешенных изданий.
— Например?
— Например, журнал «Магнат». Я вошел сегодня рано утром в столовую, он сидел там один и, увидев меня, попытался спрятать его. Это что, какой-то деловой журнал?
— Да. — Харкин читал вчерашнюю колонку Баркера. Если Истер говорит правду — а почему, собственно, ему не верить? — то Херрера сегодня же будет отправлен домой. Чтение любого несанкционированного издания является основанием для отставки присяжного, а может, и для обвинения в неуважении к суду. Чтение же статьи Баркера во вчерашнем «Магнате» может стать причиной объявления суда несостоявшимся. — Вы думаете, что он с кем-то обсуждал ее?
— Сомневаюсь. Как я уже сказал, он попытался скрыть от меня журнал. Это-то и вызвало у меня подозрение. Не думаю, что он с кем-нибудь обсуждал статью. Но я буду внимателен.
— Хорошо, вы займитесь этим, а я первым делом вызову мистера Херреру сегодня утром и допрошу его. Может быть, мы обыщем его комнату.
— Пожалуйста, не говорите ему, что доносчик — я. Я и так чувствую себя подлецом.
— Хорошо, хорошо.
— Если кто-то из присяжных прознает, что мы с вами разговариваем, мне перестанут верить.
— Не беспокойтесь.
— Я просто нервничаю, господин судья. Мы все устали и очень хотим домой.
— Все уже почти кончено, Николас. Я тороплю адвокатов, как могу.
— Я знаю. Простите, господин судья. Только сделайте так, чтобы никто не догадался, что я здесь играю роль стукача. Сам не верю, что делаю это.
— Вы делаете все правильно, Николас. И я вас за это благодарю. Увидимся через несколько минут.
