— Нет, — вдруг категорично сказала она. — Я туда не ездила. Я никогда там не была, — и посмотрела на него холодным взглядом.
Он тогда ужасно испугался, вдруг она поймала его на вранье и теперь не поверит ни одному его слову. Он описывал ей дорогу к аэродрому ее отца. Но она не стала его слушать. В тот вечер она не сказала ему больше ни слова, отвернулась к окну и даже не попрощалась, когда он, просидев рядом с ней еще час, наконец сказал, что уходит.
Он спустился вниз ужасно расстроенный, к нему тут же подскочила Ниночка, и он рассказал ей о том, что случилось. К тому времени все уже привыкли к его волшебным рассказам о путешествиях в разные города и страны, и Вера с Милой частенько даже подслушивали под дверью — теперь уже не потому, что не доверяли, а потому, что им самим было жутко интересно.
— Похоже, я провалился, — вздохнул он. — Но я думал, она обрадуется, Ниночка, она вспомнит. Я же говорил правду.
— Ой, у меня было то же самое, — вздохнула Нина. — Я однажды нашла большой альбом про старые самолеты, про кукурузники, да. Мама и тетя Мила часто рассказывали мне маленькой про дедушкин самолет, то есть прадедушкин, конечно. Так вот. Я тоже думала, бабушка обрадуется, что мы с ней будем рассматривать там картинки, она вспомнит своего папу, и ей будет приятно, а она тогда захлопнула книгу, накричала на меня и выставила за дверь. Представляете?
Леонид усвоил урок. На следующий день в дверь позвонил курьер из кондитерской и отдал Вере большую коробку с пирожными. Там были «паштел де ната». Вера сразу догадалась, чьих рук это дело, и набрала его номер:
— Николай Иванович, — сказала она.
— Да, Верочка, — отозвался он.
Теперь это имя-отчество стало у них кодовым словом, когда они задумывали какой-то сюрприз для Лидочки.
— Что прикажете делать с коробкой? Насколько я поняла, сегодня вы с мамой летали в Лиссабон?
— Да, дорогая, ты правильно поняла, — рассмеялся он. — Поставь незаметно к ней в комнату парочку пирожных. А я приеду сразу после работы, думаю, к восьми. Скажи, маме можно немного алкоголя? Я хотел привезти бутылочку мадеры.
— Немножко можно, главное, не привозите сушеной трески.
К восьми все семейство уже было в сборе. Леонид Сергеевич был снаряжен двумя маленькими старинными рюмочками и отправился в комнату к Лидочке с мадерой и странным белым платочком. Все остальные прилипли к двери.
— Добрый вечер! Ты позволишь мне войти?
Они уже перешли на «ты», как добрые старинные друзья.
— Входи-входи! — радостно сказала Лидочка. Она была в темно-зеленом платье, волосы собраны в пучок, в ушах серьги. Она ждала его, она наряжалась. Он быстро посмотрел на стол — там стояла тарелка. Пустая, с крошками, он улыбнулся про себя и не подал виду.
— Ты забыла у меня свой платок, — сказал он. — Но это моя вина, я заторопился в аэропорту.
— Да, — неуверенно кивнула она.
— Вот, — он протянул ей белый платок, вышитый какими-то мелкими цветами и буквами.
— Платок, — повторила она, задумчиво взяла его в руки и стала рассматривать, осторожно проводя пальцем по вышивке.
— Да-да, — он быстро сел на стул и начал рассказывать, не давая ей и минуты, чтобы подумать или возразить. Он говорил и говорил очень подробно о том, как они прилетели в Лиссабон и весь день бродили там и катались на трамвайчиках, и ели пирожные.
— Они были такие вкусные! — она всплеснула руками. — Как хорошо, что ты догадался взять и с собой. Только я тебя не дождалась и все их съела.
— Ничего страшного, — сказал он. — Там внизу есть еще, мы же привезли для всех.
Они ели пирожные в Лиссабоне и пили мадеру в маленьком кафе, а потом поехали смотреть на океан и там сидели на ветру, а потом пошли ужинать и лакомились сыром и хамоном, а потом слушали фаду.
— Мы танцевали, — вдруг поправила она. — Ты забыл, мы же с тобой танцевали.
Конечно, как он мог забыть, конечно, они танцевали. Было шумно и тесно, но они танцевали. На ней было платье, нет, на ней была юбка, очень красивая, в красных цветах, верно? Точно, он запомнил, она ему очень понравилась. Она ей очень шла. А потом, на следующий день, они поехали в рыбацкую деревню…
— Подожди, — оборвала она его. — А где мы спали?
И тут он запнулся. Потому что не знал, как будет правильно. Он до сих пор был «Николаем», но ведь он был посыльным от Леонида и не знал, был ли у Лидочки роман с «Николаем» или все-таки она по-прежнему ждала Леонида. Он молчал, а она вдруг сказала:
— Неужели ты такой же, как все мужчины? Станешь делать вид, что у нас ничего не было?
Тогда он выдохнул и стал рассказывать, что они сняли номер один на двоих в крошечной гостинице, где у двери были разноцветные плитки азулежу.
— Азулежу… — повторила она как завороженная.
А наутро, когда они поехали в рыбацкую деревню, он, конечно, не мог не купить ей «платок влюбленных». После всего, что между ними случилось…
Они «путешествовали» много, каждый день. И из каждой поездки что-то привозили. У Лидии Андреевны собралась уже целая коллекция «вещественных доказательств». К каким-то из них она сильно привязывалась и рассказывала дочерям, что эта шаль с кистями — она из Испании, но там было уж очень жарко, зато паэлья была просто восхитительная (Леонид находил в Москве места, где лучше всего готовили национальные блюда, паэлью тогда привезли к ним домой прямо в огромном чане, и вся семья ела ее еще несколько дней). А вот это серьги, такие делают только в одной ювелирной мастерской в Италии. И джелатто, там делают джелатто, самое вкусное на свете. А эти подушки, господи, да, они ужасные, это просто жуткий синий цвет, но там в Мексике все цвета такие пронзительно яркие, что они не могли их не купить, там они казались вполне пристойными, надо же, а тут — просто вырвиглаз, а не цвет, вот ведь, как смешно бывает, но не уноси их, не убирай, пусть будут. Эту банку тоже не убирай, Верочка, там были печенья, шоколадные печенья с белой начинкой, да, в этой банке мятного цвета с золотом. Знаешь, где делают такие? Только в Амстердаме. И не надо хихикать, это прекрасный город, поверь, там есть не только квартал с блудницами и разные притоны, нет, там зелень, деревья, там каналы, там они взяли у друзей маленькую лодку и весь день провели на воде, а вечером ели устриц и лангустинов, и ели биск, видишь, написано на бумажке, чтобы не забыть, как называется этот суп, а потом поехали к морю, море там совсем рядом.
Вот когда пришло время разобрать «тайники» Леонида, вот для чего ему нужно было объездить за них двоих целый свет. У Лидочки были кружева из Брюгге, баночка дижонской горчицы, разумеется, из самого Дижона, и наволочки из местного универмага, коровий колокольчик и коробка из-под швейцарского шоколада, сапожки из Норвегии, а в ванной — настоящая губка, которую выловили где-то у греческих островов. В Австрии она пробовала настоящий торт «Захер», мастерски выпеченный лучшим московским кондитером, а по дому щеголяла теперь исключительно в расшитом халате из Марокко. Доктора были правы, принцип «предмет — событие» работал, но только события были ненастоящими. Для всех, кроме самой Лидочки. Для нее это были настоящие доказательства настоящей жизни, которую она жила в рассказах Леонида. Она буквально расцвела, почти не устраивала истерик и не убегала из дома. Она ждала каждого прихода Лени, ждала новых историй, новых подарков из их путешествий, но спать все равно ложилась со старой перчаткой под подушкой, с той самой перчаткой, которая к ней вернулась. И да, она вдруг как будто позабыла про аэропорт по субботам. Ей больше никуда не надо было лететь.
Он старался как мог, он и сам искренне верил во все свои рассказы. Он приносил ей духи, самые разные, чтобы она «вспоминала», как пахли их города и страны, иногда он делал их с Лидочкой героями книг, которые недавно читал, или фильмов, которые его особенно тронули. И из них тоже приносил ей подарки на память. Все теперь крутилось вокруг памяти. Была только одна вещь, которую он так и не решался ей отдать.
