В первых числах октября повезли колхозники зерно в свои закрома. Колхозники так давно не получали богатых трудодней, что Василий отступил от обычных порядков. Еще до конца хозяйственного года составил предварительный расчет и, расплатившись с государством, сразу приступил к расчету с колхозниками. Непрерывно тянулись тяжело нагруженные подводы от колхозных амбаров к домам. Дымы поднимались в небо, и в каждом доме пахло пирогами, жареным мясом, сотовым медом, полученным с колхозной пасеки. Затевались сговоры и свадьбы. Ксюша с Сережей ходили всегда вместе, но при людях смущались, не говорили друг с другом, даже не смотрели друг на другая трудно было освоиться с новым положением «объявленных» жениха и невесты.
Когда вывезли из амбаров все, что по предварительным подсчетам полагалось на трудодни, в воскресенье приступили к выдаче дополнительной оплаты лучшим бригадам. Добротные трудодни получали колхозники и в довоенные годы, но дополнительная оплата за перевыполнение плана выдавалась впервые, и Василий решил обставить это торжественно и празднично.
С утра подводы, украшенные рябиновыми гроздьями и осенними листьями, выстроились на хозяйственной площадке между фермами и амбарами. Принаряженные возчики восседали на подводах. Девчата, все, как одна, в новых туфлях и шелковых чулках, танцовали на утоптанной площадке. Дымили самокрутками старики, замужние женщины чинно сидели на скамьях, грызли каленые орехи и семечки. В гости к первомайцам пришли и колхозники из ближних колхозов. Василий был взволнован и даже немного растерян. «Еще хватит впереди дел и трудностей. Еще и хозяйственный год не кончен», — говорил он себе, и все же в этот час не покидало его такое ощущение, будто шел он к далекой цели и пришел скорее, чем думалось, и на миг растерялся: «Что- же дальше?»
В короткой речи он поблагодарил передовых колхозников, потом заиграли баяны и началась погрузка зерна, и овощей, начисленных по дополнительной оплате. На пяти возах увозили зерно и овощи Большаковы — дополнительную оплату получили и Любава, и Ксюша, и старший сын Любавы Володя, работавший пастухом. Когда дошла очередь до Сережи-сержанта, Буянов, распоряжавшийся погрузкой, улыбаясь, показал на Ксюшину подводу:
— Вместе, что ли, грузить?
Ксюша покраснела, а девчата захлопали в ладоши:
— Вместе грузитесь! Вместе! Чего им теперь делиться!
Их мешки погрузили на одну подводу, оба они уселись на воз. Сережа обнял раскрасневшуюся и смеющуюся Ксюшу.
Последними грузились воза бабушки Василисы.
— Ну, Василиса Михайловна, выбирай себе любых ярочек из колхозного стада! — сказал ей Буянов.
Василиса растерялась:
— Да что ж? Мне не все ль одно!
Авдотья пошла выбирать ей ярок, Ксюша и Сережа, соскочив с подводы, побежали помогать. Со смехом и шутками выводили они белых пушистых ярок и всем кол-хозом решали вопрос о том, достаточно ли хороши они для бабушки Василисы. Каждый старался сказать ей что-нибудь доброе, а она, притихшая и молчаливая, в своем новом черном полушалке и в новой коричневой юбке ^неподвижно стояла у подводы, и вдруг слезы потекли по ее щекам.
— Что ты, Василиса Михайловна? — встревожился Василий. — Или не угодили тебе?
Василиса плакала потому, что вспомнила Алешу, но нельзя было сказать об этом, чтобы не опечалить других, и, сердясь на себя за слезы, она ответила Василию:
— По старости я… Развспоминалась… Родиться бы мне на полсотни годов попозже! А теперь что ж!.. Позднее счастье, что поздний дождь, нивы не поправит…
— Плохую ли ты жизнь прожила, Василиса Михайловна? Дай бог каждому такую старость, как у тебя…
Она закивала головой, как бы соглашаясь с Василием и благодаря его за добрые слова, а слезы все катились по ее морщинистым щекам. Она вытирала их концами полушалка и горестно говорила:.
— Стара я… стара!
Вдруг взгляд ее упал на ярку, которую Авдотья на веревке вела из фермы. Василиса сразу перестала плакать, и на ее лице появилось выражение сердитого беспокойства:
— Куда ж ты ее, Дуняшка? Это же Белянка! Куда ты ее? Сама мне говорила, что больно хороша ярка!
— А мы тебе хороших и выбираем! — улыбнулась Авдотья. — Не плохими же тебя отдаривать за твою работу! Беляна, Беляна, ну чего упираешься, неумная ты скотина!
Авдотья от души хотела порадовать бабушку Василису и выбирала для нее лучших овец, но Василиса не только не обрадовалась, а рассердилась и даже разобиделась.
— Белянку я не отдам! — решительно заявила она, как будто ярка предназначалась не для нее, а для кого-то другого. — Белянку я от себя не отпущу! Лучшую ярку у меня уводить? Где ж это виданы такие порядки?
Она почти враждебно посмотрела на Авдотью, посягнувшую на ее богатство, деловито подошла к ней, отобрала веревку и шугнула овцу:
— Киш, киш домой, негодящая скотина!
Перепуганная многолюдным сборищем и общим вниманием, ярка с отчаянным блеяньем затрусила к овчарне, волоча за собой веревку.
— Эку моду взяли — лучших ярок уводить! — бормотала Василиса. — Разве я отдам? Разве я до этого допущу?
Авдотья растерялась:
— Бабушка Василиса, да ведь мы ее не куда-нибудь, мы ее в твой же двор хотим вести.
— Вот он, мой двор! — совсем уже сердито заявила Василиса и показала на ферму.
Общими усилиями неожиданная неприятность была улажена, и Василиса успокоилась.
Обоз двинулся. За ним с песнями пошли девчата, чинно последовали женщины, неторопливо зашагали мужчины.
— Что ж, Василиса? — говорил кто-то. — Пятьсот трудодней заработала да поголовье увеличила почти что в полтора раза сверх плана. Что заработала, то и получила!
— Да и Любава и Пимен Иванович по заслугам взяли! Они в поле первые, они с поля последние.
— Комсомольцы — те больше через Алешу поднялись. Но и то сказать, поработали лето: что будни, что праздники, все, как один, на пашне. Бывало, и не прогонишь их с поля!
Никто не позавидовал богатству колхозных передовиков, наоборот, гордились тоннами зерна и овощей так, как будто сами получили их.
(……………….)
— Предлагаю вам, товарищ Волков, привести в порядок этого председателя колхоза. В свою очередь районное руководство этого безобразного момента так не оставит. Вас, мамаша, я попрошу зайти ко мне в сельсовет для разговора лично со мной.
Василий ничего не ответил Травницкому. Лицо отца, его сухие руки, его последний, трепетный, нежный взгляд стояли в глазах, заслоняя все остальное. Молча стоял Василий, ссутулившийся, понурый и печальный.
Травницкого удивило это молчание: он помнил Борт-никова другим. Он бросил на Василия косой, быстрый взгляд, и счел его позу и молчаливость за признак бессилия и страха.
— А с вас. Бортников, спросят по партийной линии за недопустимые разговоры с колхозниками. Я лично буду свидетелем. Этому безобразию надо положить конец.
Василий не шелохнулся. Углубленный в свое большое горе, он был недосягаем для мелочных уколов Травницкого.
Через два дня после похорон, вечером, когда старухи, одетые в черное, пели что-то заунывное в Степанидиной-комнате, пришел Сережа-сержант.
— Прости, Василий Кузьмич! Не потревожил бы тебя без крайности. Да на свиноферме беда. Молоденький хряк подыхает. У Пеструхи выкидыш, и другие свиньи все полегли…
Утром Авдотья приехала вУгреньиз города, с областного совещания животноводов.
Она задержалась, в Угрене: ей надо было зайти по делам в райисполком.
Как всегда по возвращении из города, она чувствовала себя освеженной, бодрой, и десятки новых планов роились у нее в мозгу.
Доверчивая, мягкая, настойчивая и^ добросовестная, она обладала даром располагать к себе людей. У нее появились десятки новых друзей и знакомых и среди животноводов соседних районов, и среди работников областного отдела сельского хозяйства, и среди научных работников.
Последняя поездка в город дала Авдотье особенно много. Оживленная и радостная, она шла по темному коридору райисполкома.
Ей казалось по-особенному ловко и удобно в маленьких белых валенках, шерстяной платок приятно покалывал разгоревшиеся от мороза щеки. Она шла, улыбаясь и щурясь, — после яркого солнечного света коридор райисполкома казался темным. Вдруг она остановилась. За приоткрытой дверью явственно прозвучала фамилия: «Бортников». Она прислушалась. Кто-то говорил по телефону:
— Да, да! Падеж свиней на ферме вследствие преступной халатности или злого умысла со стороны председателя Бортникова. Прокурор уже выехал на место для расследования. Подтверждаю! На Бортникова необходимо наложить домашний арест. Да, да! Кроме всего прочего, он в моем личном присутствии оскорблял колхозников.
Авдотья открыла дверь и вошла в комнату. За письменным столом у телефона стоял Травницкий.
