Посадив капитана и команду каравеллы в тюремную крепость, а одноглазую красавицу — в клетку в подвале, ее благородие наместница оказала особые почести старику-великану. В одном из домов трибунала для него приготовили отдельную, очень хорошо охраняемую комнату — именно комнату, а не камеру. Прежде чем он успел в этой комнате расположиться, наместница судьи нанесла ему визит.
— Ваше благородие, — вежливо сказала она, — я высшая урядница трибунала в этой провинции, меня зовут Арма. Не знаю, знакомо ли тебе мое имя, господин, но считаю это вполне возможным.
Старик не скрывал любопытства.
— Я действительно знаю, кто ты, ваше благородие, — ответил он. — И похоже, это никого не должно удивлять. Меня удивляет другое. Ведь и ты, госпожа, знаешь, кто я.
Она кивнула, но вежливо отказалась от каких-либо объяснений, прикрывшись служебной тайной. Зато она совершенно искренне, без недомолвок, изложила старику все проблемы, накопившиеся между ней и его сыном. Рассказывая, она с явным интересом наблюдала за морщинистым и вместе с тем жестким лицом великана, отметив, что Глорм совершенно на него не похож, не считая, естественно, роста. Лицо короля гор, судя по всему, было исключительным наследием его матери… Арма с женским любопытством подумала о том, кем могла быть эта таинственная женщина, жена мудреца Шерни, мать величайшего воина в истории. Какая судьба выпала на ее долю? И насколько необычная?
— Скажу тебе, господин, так же искренне, как сказала бы твоему сыну, если бы он стоял передо мной, — закончила она. — Мне не по вкусу его возвращение в Тяжелые горы, но раз уж этого не избежать, ничего не поделаешь. Я питаю давнюю обиду на Глорма, поскольку просила его когда-то о помощи, а он даже не решился прямо отказать. Он все медлил, чего-то ждал, но так и не появился… Я осталась одна, предоставленная лишь самой себе. Но это давняя история. Сегодня Вечная империя неспособна поддерживать порядок во всем Громбеларде, так что пусть его поддерживает кто-то другой. Басергор-Крагдоб — что ж, хорошо. Речь идет о том, чтобы твой сын не слишком разошелся, ваше благородие, поскольку мне не нужны в Лонде его головорезы, которые обдерут как липку всех корчмарей, ремесленников и купцов. Их уже обдирают налоговые урядники империи, а кроме них… еще я. И хватит.
Старик смотрел на необычную женщину, о которой кое-что слышал, с не меньшим любопытством, чем она на него.
— Я велела задержать тебя, господин, по двум причинам, — продолжала она. — Во-первых, ты сопровождаешь агарскую пиратку, чье так называемое княжество для Вечной империи, ваше благородие, — как прыщ на жопе…
Он невольно улыбнулся, услышав крепкое словцо в устах надменной, пахнущей ванилью, одетой в платье за тысячу золотых блондинки — которая, однако, была когда-то разбойницей и, похоже, хотела о том напомнить.
— …поскольку невозможно сесть и не вспомнить о нем. Но в конце концов, это всего лишь прыщ. Куда хуже, что эта девица расхаживает по моему городу и убивает людей, состоящих на службе трибунала, и даже совершенно невинных, случайно подвернувшихся прохожих. И я не дала бы и серебряной монеты за то, что странный пожар, случившийся в то же время и примерно в том же самом месте, где видели нашу девицу, тоже не является делом ее рук. Речь наверняка идет о поджоге, умышленном поджоге, но нет ни одного подозреваемого. Это просто мое предположение, — призналась она. — Интуиция, предчувствие… но этого слишком мало. Я не стану обвинять ее в поджоге. Тем не менее хватит и двух убийств. Мне нужно знать, ваше благородие, действует ли эта красавица сообща с твоим сыном? Прошу быть со мной искренним. Хотя, возможно, моя просьба чересчур наивна.
Он отрицательно покачал головой и глубоко задумался.
— Нет, — повторил он. — Конечно, никто на свете не может быть уверен, не затеяли ли что-то двое других за его спиной. Однако я считаю, что этого не может быть. Взять ее с собой сюда было моей идеей… но это, похоже, не имеет никакого отношения к делу. Ты уверена, госпожа, что моя спутница виновна в преступлениях, совершенных в этом городе?
— Уверена ли я? — Она сделала широкий жест рукой, словно обводя все дома и улицы за окном. — Княжна Риола Ридарета? У меня сто свидетелей, ваше благородие, что именно княжна разбила кому-то голову посреди бела дня. О да, будет кого публично повесить… А уж женщина, к тому же молодая, всегда привлекает толпы. Разве что по Лонду ходят две таких — одноглазых, тошнотворно красивых и с Брошенными Предметами в руках… Я не ошибаюсь насчет этих Предметов?
На этот раз старик не стал ни возражать, ни соглашаться.
— Ваше благородие, чего ты от меня хочешь? — вежливо, но осторожно спросил он. — Кроме заверений, что это не мой сын прислал княжну в Лонд?
— Слова чести, не более того. Я не знаю тебя, господин, но я знаю твоего сына и потому готова поверить тебе на слово. Обещай мне, что не покинешь этого помещения, и я тотчас же отзову стражу — ты будешь моим гостем, а не пленником. Я вовсе не хочу держать тебя под арестом, ваше благородие. Раз уж ты знаешь мое имя, то тем более знаешь имя Л.С.И. Рбит, или, еще лучше, Басергор-Кобаль. Я жду, когда он сюда придет. А тогда я скажу ему все то же, что ты сам сегодня от меня услышал, и добавлю к этому королевский подарок — твою жизнь, господин, жизнь отца Басергора-Крагдоба, в подтверждение искренности моих намерений. Я освобожу тебя, чтобы Глорм и Рбит были уверены, что я им поверила и сама тоже заслуживаю доверия. Имея возможность держать тебя как гарантию их нейтралитета по отношению к Лонду, я тебя отпускаю. Можно ли убедительнее засвидетельствовать свои достойные намерения? Как ты считаешь, господин?
— Почему бы тебе не отпустить меня уже сегодня, ваше благородие?
— Потому что Рбит еще не пришел. А когда он придет, я не знаю, что он скажет. Надеюсь, он предложит договор, пакт о нейтралитете. Но он может и потребовать неизвестно чего.
— Например?
— Например, чтобы я убралась из Лонда раз и навсегда. А тогда, ваше благородие, мне все же придется припугнуть его твоей смертью. Я не намерена отсюда убираться.
Он молчал, размышляя над ее словами.
— Я дам тебе обещание, госпожа, но и у меня есть условие.
— Слушаю.
— Вместе со мной ты освободишь всех, кого схватили сегодня.
— Не может быть и речи.
— Но, ваше высокоблагородие…
— Но, ваше благородие! — прервала она его. — Ты отец моего друга, старого друга. Но я тебя даже не знаю. Я должна отпустить твоих… не знаю кого, как их назвать? Товарищей? Убийцу и княжну морских разбойников, и ко всему — ее приемного отца, тоже разбойника, настоящего короля пиратского княжества? И кого еще я должна отпустить? У меня тут есть один, который три дня назад убил жену и двух малолетних сыновей, которые защищали мать от пьяного папаши. Заступись за него, господин. Если хорошо подумать, то на его совести наверняка меньше злодеяний, чем у парочки, за которую ты просишь. Может, даже в сто раз меньше.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
