«Пьяненький мышонок». В двери торчат любопытные, еще бы, шум подняли изрядный, да еще и со стрельбой. «Ремесленник» тоже торчит, как раз на проходе, размахивает руками, тычет куда-то за спину Руппи. На уходящих никто не смотрит, и верно, чего на них глазеть, когда дюжие ребята на руках вкатывают в Собачью Щель тюремную карету с полусорванной крышей и, дружно ухая, ставят наискось, сбив при этом одно из колес. Путь кавалеристам, когда они наконец прочихаются, перекрыт. Узкие улочки очень даже полезны, а три немолодых человека, не оборачиваясь, уходят в сторону речки Лягушки.
Они не спешат. Или не могут спешить? Догнать бы, заглянуть в лицо, убедиться, что дело в выдержке, а не в болезни, но нельзя. Ты в арьергарде, ты сам настоял на том, чтобы прикрывать тыл, вот и прикрывай, а из окон уже вовсю пялятся. Хорошо, внизу народу почти нет, хотя скоро, надо думать, набегут.
5
Травная. Косой переулок. Малая Лекарская. Тихо — совсем как на Пивной получасом раньше. Никто никуда не бежит, не кричит, не зовет стражу. Трое, как и договаривались, останавливаются возле заколоченной лавочки. Руппи проходит мимо не глядя. То есть должен не глядя, но не посмотреть он просто не мог. Увидел. Физиономию Грольше...
Теперь самое сложное. Теперь нельзя оборачиваться, и спешить тоже нельзя. Медленнее, господин лейтенант, медленнее! Олаф не может бежать, никто не сможет, просидев столько под замком, а еще и раны, и больная голова...
Шум! Крики! Спокойно, это всего лишь вора поймали. Невзрачный человечишко крепко ухвачен ражим подмастерьем. Гремят железом спешащие стражники. Собирается толпа, улюлюкает тощий юнец, трясет кулаками тетка в желтой накидке. И чего бесится, не ее же обокрали? Еще одна. Сколько же в Эйнрехте злобных грымз... И прекрасно, пусть глазеют! Воришку запомнят, обычных прохожих — нет.
Банные, Новая и Старая. Небольшой проход между домиками, даже проулком не назовешь, полсотни шагов, и вот она, речка-Лягушка. Сваи от сперва сгоревшей, а потом догнившей пристани. Одуванчики. И седые, и желтые. Поднявшийся все же ветерок качает словно бы и не городские заросли, на уцелевшем бревне сидит трясогузка.
Здесь можно оглянуться, здесь можно даже остановиться. Мало ли кого ждет молодой человек? Приятеля, девчонку, жулика, облапошившего приезжего дурака... Хорошее они все-таки место нашли, тихое. Мальчишек с удочками и тех нет, глазеть некому, но и своих не видать. Слишком долго не видать. Что-то случилось?! А, показались!
Откинувший капюшон монах и двое горожан торопливо шагали к берегу, а Руппи торчал столбом среди одуванчиков и пытался проглотить запечатавший горло ком, а тот не проглатывался, хоть умри. Трясогузкам на смех! Трясогузка, впрочем, смеяться не стала, она просто улетела, когда люди переступили какую-то трясогузью черту.
Олаф старался идти быстро, но, похоже, был на пределе. Цену частому дыханью и испарине на лице Руппи теперь знал. На это его, придурка, хватило, на то, чтобы запастись хотя бы вытяжкой хвойника[7], — нет. Медик кошачий! Тропка была совсем ровной, но адмирал споткнулся, и Грольше его не очень ловко поддержал. За это уроды тоже ответят. Все, не только Бермессер с Хохвенде, но и Фридрих со своей лосихой, и вся та сволочь, что болталась по кабакам и врала. Двое уже в Закате, но Руперт фок Фельсенбург не забыл ни Михаэля фок Марге-унд-Бингауэра, ни мелкого Троттена, ни третьего, пока безымянного... Лейтенант навек запомнил и слова, и морды, а прихвостни регента и прихвостни прихвостней не из тех, кто прячется, пока хозяин в силе. Придет время, Эйнрехт назовет всех.
— Ну вот, господин лейтенант! — как-то слишком лихо и хрипло рявкнул Йозев. — Разрешите доложить, приказ выполнен... В лучшем виде.
Приказ? Не приказывал он ничего, только просил... Там, в Метхенберг, когда пришел к деду Зеппа, только пришел. Дальше они сами...
— А я все гадал, ты или нет, — тихо сказал Олаф. — Не спрашивал, глупо вышло бы, если не ты.
— Это я. — Руппи таки протолкнул проклятый комок сквозь ставшее узким горло. — Господин адмирал цур зее, нужно пройти еще немного, до лодки, и все будет хорошо.
Глава 6
Талиг. Оллария
Дриксен. Эйнрехт
400 год К.С. 3-й день Летних Волн
1
Карваль нечасто появлялся во дворце, особенно днем. Маленький генерал предпочитал докладывать об исполненном, а чем займется утром, знал самое малое с вечера. И все же возник на пороге, едва отзвонило одиннадцать. Мевен, с которым Робер прикидывал, как половчей избавиться от ненужной челяди и еще менее нужных дам и девиц, удивленно присвистнул. Он дважды приглашал Карваля присоединиться к совещанию, а заодно перекусить, но Никола сослался на загодя данное Халлорану обещание и вроде бы уехал.
— Халлоран начал поститься? — усмехнулся виконт, но, столкнувшись с хмурым взглядом, как-то подобрался. — Гадость? Какая и где?
— Монсеньор, — Карваль смотрел на Робера, — я позавчера докладывал, что барсинцы волнуются прежде всего потому, что трусят. Мы вешаем пойманных с поличным, но горожане поверили в то, что будет порядок, и теперь идут с жалобами. Я собираюсь дать им ход, ублюдки об этом догадываются.
— Само собой, но из-за этого ты бы не примчался.
— Монсеньор, то, о чем я говорю, имеет прямое отношение к сегодняшней неприятности. Прошу меня выслушать. Позавчера я распорядился повесить убийц портного, заступившегося за жену, сама она успела убежать. Женщина искала убийц три месяца. Монсеньор, она любила мужа, и она из Пуэна...
— Выяснилось, что вдова ошиблась?
— Нет, все сошлось. Даже шрам от ножниц у одного мерзавца — портной схватился за ножницы...
— Тогда в чем дело?
— Рано утром объявилась еще одна вдова со своей матерью. Они обвиняют троих людей Халлорана. Полковник отказывается их выдать. Я как раз оказался там и допросил обвиняемых — это не ызарги.
— Но женщины настаивают?
— Да, Монсеньор, только младшая не в себе, а старшая... Ей все равно, кого вздернут, лишь бы на нем был мундир. К сожалению, горожане верят вдове, и не только верят.
— Что они делают?
— Пока ничего. Человек сорок во главе со старухой не придумали ничего лучшего, чем отправиться к казармам, куда их не пустили. Там же болтаются и барсинцы, им это нравится, но пока они молчат.
— Проклятье... Мне казалось, город в порядке.
— Мне тоже, но старуха со вчерашнего вечера заводит соседей, а люди слишком долго молчали и боялись. Теперь они не успокоятся, пока не добьются своего или пока их не поставят на место.
— То есть пока не вздернут нас с вами или пока мы не начнем стрелять?
— Я прошу разрешения поднять людей Пуэна. Ваш дом и особняк Капуйль-Гизайлей под охрану уже взяты. В Ноху я тоже сообщил.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
