вибрировал и оставался неподвижным, менял очертания и сохранял абсолютную статичность. В какие-то минуты ему казалось, что это зависит от него самого, от того, как он смотрит на этот мир. Но ему не было никакого дела до мира. Он смотрел на Эфрат, и перед его взглядом открывалась бездна, в которую ему хотелось падать целую вечность.
Ее Бентли ждала их на парковке возле аэропорта. Эфрат шла, покачивая миниатюрной сумочкой из стороны в сторону, напевая мелодию, которая не была ему знакома.
— Что это? — спросил он.
— Прости?
— Что это за мелодия?
— А, это. Я написала эту песню очень давно. Хотя ее и песней толком не назовешь, это скорее слова под музыку, — она обернулась, чтобы взять его за руку, — зато это самые важные слова, которые мне тогда хотелось произнести. И мне хотелось, чтобы все их слышали. Это было так важно для меня. Вот, — она достала из сумочки телефон и в воздухе начала пульсировать музыка. Несмотря на обработку, голос Эфрат оставался узнаваемым и этот голос рассказывал всем, что ее сердце бьется в такт с Берлином. Маленькая милая иллюзия, в которую невозможно было не поверить, так убедительно звучал ее голос.
Она подошла ближе, чтобы обнять его. Положив голову ему на плечо, она продолжила:
— Тогда я восхищалась буквально всем, что проживала и переживала.
— А сейчас?
— Сейчас у меня не осталось ни ценностей, ни желаний, которые облекались бы в слова. Есть такой горизонт, из-за которого не возвращаются, — она посмотрела на поднимающееся над миром солнце, — кто знает, дорогой, может быть однажды в той комнате, в глубинах итальянского особняка, окажемся мы с тобой.
— Кто они? Эти существа?
— О, они были здесь задолго до того, как были построены наши храмы.
— Это их принято называть Первородные?
— Конечно нет, — Эфрат ухмыльнулась, — я не думаю, что с Первородными вообще можно встретиться. В привычном понимании этого слова.
— Как тогда… общаться с ними?
— Но зачем с ними общаться?
— Зачем люди хотят говорить с богами?
— А они хотят?
— Я хотел. Когда был человеком.
Неожиданно отстранившись от него, Эфрат всмотрелась в его глаза и задала всего один вопрос:
— Думаешь, ты когда-то был человеком?
— Не уверен, — ответил Рахмиэль. — Я всегда отличался от всех, кого знал. И все, кого я знал, чувствовали, что я от них отличаюсь. Никто не мог объяснить, как именно, но все это знали. Сначала это было забавно, а потом они стали понимать, что…
— Что ты можешь быть не человеком? — помогла ему Эфрат.
— Что-то в таком духе да, — согласился Рахмиэль. — Я помню тогда отец отправил меня на подготовительные курсы, чтобы я выучил язык и привык к новому городу, именно так он и сказал. Даже с какой-то надеждой в голосе.
— Так он сказал, хотя на самом деле…
— На самом деле я попал в частный вуз, куда официально может поступать любой, но его двери надежно охраняют стоимость обучения и подписи в рекомендательных письмах.
— Надо думать, подписи на твоих были очень убедительны.
— Я… я не помню, чтобы вообще привозил их, — и в его голосе звучало весьма искреннее удивление.
— А кому, — произнесла Эфрат после некоторого раздумья, — принадлежит тот университет, в котором ты учишься? Дорогой, — она сделала шаг назад, и взяла его за руки, — ты увидел мой портрет в родительском доме далеко не случайно. И уж точно не случайно ты оказался в этом городе. Все, кого это касается, знают, что это — мой город.
— Подожди, — события пролетали перед ним одно за другим, все виделось в совершенно новом свете и то, что когда-то казалось незначительным, наконец обрело смысл, — тот прием. Кто? Кто составляет список гостей для твоих приемов?
— Признаться, — Эфрат помедлила с ответом, — я понятия не имею. У меня же человек двадцать только в основном штате, они зарабатывают достаточно, чтобы не тревожить меня своим существованием и не задавать лишних вопросов. И никто из них, я уверена, никто не знает, кто я на самом деле.
— А может быть, что они… что они решили поймать серийного убийцу?
— Что?
— Ну да, — кивнул он, — сама подумай, они же люди. А вокруг тебя народ пропадает. Может быть, кто-то подсказал им, что твоя эксцентричность перешла разумные пределы? И они привели тебе потенциальную жертву, исчезновение которой не удалось бы просто так скрыть?
— Что ж, — она снова посмотрела на неспешно светлеющее небо, — тогда пора напомнить этим таинственным личностям, кто устанавливает пределы моей эксцентричности. Идем.
We're living in the darkness, we hate the day
We're hunting in the night, take your children away
Your blood is our pleasure we want your soul
You will never die as a child of the night
We're living in the darkness, we hate the day
We're hiding in the shadow, to the moon we pray
We are the creatures of the night, we want your blood
We're the seduction of evil, want to conquer your world8
Эфрат всегда вела машину под музыку. Как если бы эти процессы были неотделимы друг от друга.
— Куда мы едем… моя госпожа? — осведомился Рахмиэль, проведя долгие десять минут в тишине и в ожидании разъяснений.
— Мы едем на встречу.
— На встречу? — переспросил он. — Но я не помню, чтобы ты о чем-то с кем-то договаривалась?
— О, это будет сюрприз. — Эфрат смотрела на дорогу и улыбалась восходящему солнцу. И это была не та улыбка, которую солнце хотело бы видеть.
— Понял. — И хотя Рахмиэль ровным счетом ничего не понял, он был уверен, что приключение ему предстоит незабываемое. — А что насчет татуировок?
— Точно! Едва не забыла. Передай мне сумочку, будь добр.
— Тебе нужен телефон?
— Да.
Рахмиэль расстегнул винтажный замок той самой зеленой Versace, достал iPhone последней модели и подключил к громкой связи.
— Сири, позвони Йозефу Лехманну, — произнесла Эфрат.
— Госпожа Эфрат. — Буквально сразу же из динамиков раздался голос с другой стороны.
— Йозеф, у меня для тебя две новости.
— Я весь внимание.
— Во-первых, я все знаю.
— Я знаю, — без малейшего удивления ответил Йозеф.
— Во-вторых, я в городе.
— Но моя госпожа…
— Я знаю, ты хотел как лучше, но я поступила, как хочу.
— Да, моя госпожа, — и снова никакого удивления в голосе Йозефа не было.
— Вот еще что, — немного подумав сказала Эфрат, — помнишь ту славную и немного безумную девушку, Натали? Ту, которая делает незабываемую клубничную Маргариту.
— Да, моя госпожа, она все еще работает у меня, — как будто нехотя ответил Йозеф, —
