– С некоторого времени,- сказал мне сегодня утром Робер-Флери,- образовалась какая-то граница, которой вы не можете перешагнуть; это нехорошо! С такими действительно серьезными способностями, как ваши, вы не должны затрудняться такими пустяками; тем более, что вы обладаете всем, что дается действительно трудно.
Я и сама отлично знаю это! Надо бы поработать над портретом дома, а тут эта вечная домашняя суета! Но это более не должно смущать меня, я не хочу. С. ничего не даст мне, тогда как живопись даст мне нечто существенное.
Но понедельник! Я перейду границу, о которой говорит Робер-Флери! Главное – быть убежденным в том, что нужно достигнуть и что действительно достигнешь.
Суббота, 23 марта. Я обещала перейти границу, о которой говорил Робер-Флери.
Я сдержала свое слово. Мной были необыкновенно довольны, мне повторяли, что с такими серьезными способностями, как мои, действительно стоит работать, что я сделала удивительные успехи и что через месяц или два…
– Вы будете считаться между самыми сильными, и заметьте,- прибавил Робер-Флери, взглянув на холст отсутствующей Бреслау,- заметьте, что я говорю и об отсутствующих.
– Приготовьтесь,- сказал мне шепотом Жулиан,- приготовьтесь к ненависти со стороны всех здешних, потому что мне еще не приходилось видеть никого, кто добился бы таких результатов в какие-нибудь пять месяцев.
– Жулиан,- сказал Робер-Флери при всех,- я только что должен был наговорить кучу комплиментов m-lle Башкирцевой, которая просто на диво одарена.
Жулиан, несмотря на свою толщину, чуть не подпрыгнул. Так как Робер-Флери дает нам свои указания не за деньги, а просто из дружбы к Жулиану, то весьма понятно, что он счастлив, когда ученицы интересуют учителя.
Все другие переходят к краскам, когда кто хочет, но так как я нахожусь под особым руководством Робера-Флери, который сам пожелал этого, то я не делаю ничего без его приказания. Сегодня он велел мне делать время от времени какие-нибудь natures mortes, пока самые простенькие, чтобы привыкнуть распоряжаться красками. Вот уже второй раз, что он говорит мне о живописи.
Я ему напишу на будущей или последующей неделе голову моего скелета с книгою, или что-нибудь в этом роде.
Понедельник, 25 марта. У нас идет конкурс. У меня довольно хорошее место, и дело кажется подвигается. Подумываю о том, чтобы не так утомлять себя поздними сидениями по ночам.
Робер-Флери пришел сегодня вечером и остался мной очень доволен; он спрашивал меня по анатомии, и я, разумеется, отвечала без запинки.
Это ужасно быть такой, как я. Но слава Богу, я благоразумна и ни в кого не влюблена. А то я бы просто убила себя от бешенства.
Четверг, 4 апреля. Я пошла в мастерскую очень рано, чтобы узнать приговор, который оказался совершенно бессмысленным и взбудоражил все умы.
Вик получила медаль (это еще естественно), потом идет Магдалина (которая почти всегда получает медаль), а потом я. Я до такой степени изумлена, что даже не чувствую удовольствия.
Это настолько странно, что Жулиан пошел спросить у Лефевра (который был избран первым членом в комиссии, судящей картины в Салоне), почему он разместил нас таким образом. И Лефевр, и ученики нижнего этажа сказали, что я помещена третьей потому, что в моем рисунке бросается в глаза чувство правды. Что же касается Бреслау, то им показалось, что в ее рисунке проглядывает склонность бить на эффект. Она просто была далеко от натурщика и поэтому-то в ее рисунке заметна некоторая расплывчатость, а так как профессора предубеждены против женщин, то они приняли это за битье на эффект.
На мое счастье, Робер-Флери не участвовал в суде, Лефевр и Буланже судили одни; иначе, наверное, сказали бы, что я помещена третьей по протекции Робера-Флери.
Я как-то не умею пользоваться своими вечерами с тех пор, как закрыты вечерние занятия; и это утомляет меня.
Суббота, б апреля. Робер-Флери, право, уже даже слишком обнадеживает меня: он находит, что я заслуживала бы даже второго места, и что приговор нисколько не удивил его. Противно было видеть бешенство всех остальных.
Подумать только, что М., по уходе от нас, будет предаваться мечтаниям обо мне, да еще пожалуй вообразит, что и я о нем думаю… А между тем – о молодость! – какие-нибудь два года тому назад я вообразила бы, что это любовь. Теперь я поумнела и понимаю, что это просто приятно, когда вы чувствуете, что заставляете любить себя, или, вернее, когда вам кажется, что в вас влюбляются. Любовь, которую внушаешь другому, это совсем особенное чувство, которое сам живо ощущаешь и которое я прежде смешивала с другим чувством.
Боже мой. Боже мой, и я воображала, что люблю А. с его толстоватым носом, напоминающим нос М. Фи, какая гадость. И как я довольна, что теперь могу оправдать себя! Так довольна! Нет, нет, я никогда не любила… и если бы вы только могли представить себе, до чего я чувствую себя счастливой, свободной, гордой и достойной… того, кто должен придти!
Вторник, 9 апреля. Сегодня я удачно работала все утро, но потом должна была лечь, потому что нездоровилось, я чувствовала себя больною. Это продолжалось два часа, после чего я встала почти довольная испытанным страданием: после этого всегда так славно чувствуешь себя, так приятно, как бы насмехаешься над болью; хорошая вещь – молодость! А через двадцать лет на это будет уходить целый день.
Я кончила «Le Lys dans la Vallee»; эта книга очень утомительна, несмотря на все свои красоты. Письмо Натальи Минервиль, которым оканчивается книга, очень мило и правдиво. Читать Бальзака не выгодно: употреби я это время на работу, я приблизилась бы к тому, чтобы самой стать… Бальзаком в живописи!
Пятница. 13 апреля. Вчера Жулиан встретил в Кафе Робера-Флери, и Робер-Флери сказал ему, что я ученица поистине интересная и удивительная, и что он возлагает на меня большие надежды. Вот за это я и должна держаться, особенно в те минуты, когда ум мой подавлен каким-то необъяснимым, но ужасным страхом, и когда мне кажется, что я срываюсь в какую-то бездну всяких сомнений и мучений – без всяких реальных причин.
С некоторого времени у меня очень часто горят три свечи, это примета смерти. Уж не я ли это должна отправиться на тот свет? Мне кажется, что да. А моя будущность, а моя слава? Ну уж, разумеется, тогда всему этому конец!
Я начинаю замечать в себе серьезную страсть к своему делу, что успокаивает и утешает меня. Я не хочу ничего другого, да и все остальное слишком надоело мне, чтобы еще могла быть речь о чем-нибудь другом.
Если бы не это беспокойство и страх, я была бы счастлива!
Суббота, 13 апреля. В двадцать два года я буду знаменитостью или умру.
Вы, может быть, воображаете, что нам приходится работать только глазами и пальцами? О вы, мирные граждане! – вы и не воображаете, сколько требуется самого бдительного внимания, непрестанных сравнений, расчета, чувства и размышления, чтобы добиться чего бы то ни было.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
