знает свое дело. Он отличный председатель колхоза и опытный земледелец. В свои пятьдесят лет он неутомимо правит трактором и столь же умело скачет на коне. Ему пятьдесят лет, но вчера он прошел за три часа двадцать семь километров, чтобы поднять погранзаставу «в ружье». Вчера же перед строем бойцов в зеленоверхих фуражках Овезову и трем его колхозникам комендант погранучастка вручил медали «За боевые заслуги». Боевые награды в мирное время мирным крестьянам Тедженской долины. Граница слишком близка. Граница тревожная, ощерившаяся винтовочными дулами, полная опасностей. А какая это граница — можно судить по тому, что на красном шелковом халате Овезова появилась еще не так давно медаль «За отвагу». А такие медали дают тем, кто заслужил их в бою.
Бои не утихают. Как в такой обстановке усидеть в комиссии, заниматься изучением каких-то планов, схем, бумажек, смотреть в оливковые, равнодушно-вежливые лица персидских чиновников, зная, что они будут делать все по-своему? Как в такое время сидеть сложа руки? Равнодушно наблюдать, как в одно мгновение какой-нибудь калтаман, не без попустительства кого-либо из чиновников, сведет на нет все усилия пограничной комиссии.
Ночами выстрелы будят раз пять-шесть. Хватаешься за ружье. Выбегаешь на окраину аула по теплой еще пыли. Всматриваешься в скачущие тени всадников, прислушиваешься к затихающему топоту копыт, такому тревожному, зловещему в ночной тишине.
Уж лучше поменьше спать.
Алексей Иванович в помощь пограничной комиссии по водным проблемам привлек стариков — народных ирригаторов. Яшулли фанатично уважали тех, кто занимался водой, кто старался увеличить поступление воды с Туркмено-Хорасанских гор на поля оазисов Каахка, Чаача, Меана. И хоть яшулли имели связи в прошлом с калтаманами и с зарубежными туркменами-джунаидовцами, в них Алексей Иванович нашел преданных помощников в делах водного разграничения, а когда в том появлялась нужда — и беззаветных воинов.
Именно от яшулли — а для того чтобы они разоткровенничались, потребовалось не так уж много времени — Мансуров много подозрительного узнал о селении Чайная Роза.
«Тихий, смирный, работящий», — говорил Овезов об аптекаре из этого богатого селения Меллере. Но тут же добавлял: «Оби гурэ гирифтанд» — «Из незрелого винограда сок выжмет».
Еще опаснее толстый глиняный хум — господин зарубежный шейх, мюршид-абдал Абдул-ар-Раззак, повадившийся в селение Чайная Роза. «Он выхлебает все вино, — говорил Овезов, — и по чаше камнем ударит».
Что делает он, шелудивый верзила, облезший шиит, среди суннитов-туркмен? Ведь шииты враги суннитов! Зачем совершает странные свои паломничества, что вынюхивает своим «бинии пахи» — толстым, приплюснутым, совсем не персидским носом, зачем выписывает кренделя своими ногами по Серахской степи?
Счастье сопутствует мюршиду. Пройдоха умудряется улизнуть и провести своих спутников под самым носом у пограничников. Казалось бы, простак с виду, копейки от рубля не сумеет отличить, а всех обводит вокруг пальца.
Даже опытный следопыт, знающий степь и тугаи Герируда, храбрец Овезов, прямой, зоркий барс, лишь пожимает плечами.
— Обнаглели, мерзавцы, — говорит комендант Соколов, — создали на участке омерзительную обстановку. Тут на каждого пограничника приходится по тридцать нарушителей. Война, развязанная Гитлером в Европе, обострила обстановку на Ближнем и Среднем Востоке. Реакционеры Ирана завели шашни с фашистами. Их полным-полно и в Тегеране, и в Хорасане, и, не сомневаюсь, на границе. Вот, к примеру, путешественники. Явно, они из фашистов. И с Меллером они, не иначе, проводили инструктаж.
Несомненно, Меллер был связан с Баге Багу, одним из главных контрабандных и диверсионных центров в Иране. Только до сих пор считалось, что владетельный помещик Баге Багу Давлят-ас-Солтане Бехарзи, или просто Али Алескер, работает на англичан. Теперь же выяснялось, что с переменами в Европе господин Али Алескер быстро перекрашивается. Как он лавировал между британцами и немцами, трудно сказать.
Аббас Кули туманно заметил:
— Бэ дасти дигар мор гирифт.
— Переведи, пожалуйста, — сказал Мансуров. — Не все знают фарси.
Разговор происходил в исполкоме в Серахсе в присутствии приезжих из Москвы.
— А что тут переводить, — подхватил Соколов. — Помещик Али Алескер ловит змею руками других. Загребает жар чужими руками. Раньше его люди делали это для мешхедского консула Хамбера, теперь — для тегеранского посольства Гитлера. Ловить рыбку в мутной воде Али Алескер мастак. Тем более вода в благословенном государстве Иран в связи с войной в Европе замутилась страшно. По поступающим из-за рубежа данным, в иранском государстве упадок экономии. В связи с денонсацией торгового договора с нами у персидских коммерсантов в торговых сделках полный застой. Контрабанда усилилась. За несколько кран люди в поисках средств существования идут наниматься к Али Алескеру. Сейчас у контрабандистов все пошло в ход: ковры, даже кошмы, кустарный шелк, кожевенный товар, краска, чалмы, швейные иглы, какая-то барахляная мануфактура. Ну, и лезут под пули за гроши. А большим зубрам вверяют провоз опиума. В Иране его сеют все помещики. Килограмм в Мешхеде, Ширтепе, Салехабаде, Калаинау стоит рублей семьдесят, а здесь спекулянты дают семьсот — восемьсот. На днях захватили в камышах троих… еще отчаянно отстреливались — у каждого по двадцать пять кило.
— Больше всего Али Алескер доверяет возить опиум джемшидам — людям Абдул-ар-Раззака, — как бы невзначай заметил Аббас Кули, — тем, что кочуют по Кешефруду. Другие джемшиды — на Бадхызе. Не пройдет контрабанда здесь, проскользнет через афганский Меймене.
Снова этот мюршид Абдул-ар-Раззак, толстый, неповоротливый. Казалось бы, непроходимая бестолочь, увалень. А ведь, оказывается, из тех, кто, как Насреддин Афанди, «даст верблюжонка, а потребует вернуть верблюда».
Уходил мюршид от пограничников прямо на глазах. Прямо как сквозь землю проваливался, смеялся над ними. Говорили, что он прятался в развалинах, которых так много в треугольнике, очерченном государственной границей, рекой Теджен и железнодорожной линией. Здесь на землях древнего орошения на каждом шагу высятся обвалившиеся башни, старые стены, древние сардобы — водоемы. Здесь вся степь изрезана оврагами-каналами, гигантскими насыпями. Здесь когда-то текла вода, сады рассыпали лепестки плодовых цветов, слышался девичий смех. Из-за этой степи шли сейчас переговоры с Ираном: чтобы персы не скупились на воду, дали возможность расцвести жизни. И эту степь всякие там али алескеры превратили «в базар смерти», торгуя контрабандными товарами.
Среди глыб старой пахсы, в лабиринте ходов и провалов, в компании калтаманов и скорпионов, в обществе змей и каракуртов предавался благочестивым делам господин святой абдал Абдул-ар-Раззак. Он выныривал тут и там, исчезал, подставлял под пули своих батраков — рядовых контрабандистов. Он ради прибылей ставил на карту все и заставлял своих драться до последнего патрона. И сколько уже пало пограничников, сколько свежих могил высилось в горах и степях, где лежали молодые бойцы из далекой России, Украины, Сибири!
Он сам держался
