— Садись к огню, дорогой гость, — кивнул Шегуй. — Мир тебе и досточтимому Кавусу. Позволь осведомиться о твоем имени.
— Меня зовут Некрасом, — отвечал венн. — Родом из веннской земли.
Шегуй не знал веннского, но по-сольвеннски говорил сносно.
— Откуда ведомо тебе саккаремское наречие, уважаемый? — продолжил вопросы Шегуй, когда уселись друг против друга у костра на принесенных слугами пестрых ковриках. Шегуй сидел поджав ноги под себя и скрестив их при этом. Венн уселся как обычно, обхватив руками колени. — Ты купец или следуешь в Саккарем по другому делу? Расскажи, как поживает мой уважаемый друг Кавус.
— Я плохо говорю по-саккаремски, уважаемый господин Шегуй, — молвил в ответ Некрас. — Не ведомо ли тебе веннское или сольвеннское наречие?
— Я говорю по-сольвеннски, — на языке сольвеннов отвечал Шегуй.
— Поздорову тебе, Шегуй. — Некрас приложил ладонь к сердцу. — Спасибо, что уважил. Только от доброго Кавуса и знаю толику слов по-саккаремски.
— Мне не довелось бывать в твоем краю. — Шегуй поигрывал медным слоником, и колокольчик на обереге иной раз тихонько и приятно позванивал. — А Кавус много ходил по полуночным землям за Светынью. Давно ли простился ты с Кавусом и как сумел найти мой караван? И где твой осел или верблюд?
— Седмица минула с того дня, как почтенный Кавус указал мне дорогу к Саккарему и Халисуну, помянув и этот источник. А нашел я вас потому, что по звуку могу за много дней назад расчислить, что и как в том месте, где я пребываю, случилось, как собака по следу. А могу понять, что вдали происходит, тоже по звуку, как и собака по чутью. И твой караван так нагнал.
— Удивительно мне слышать такие речи, уважаемый Некрас, — покачал головой Шегуй, который, казалось, ничему и никогда не удивлялся и на этот раз тоже нисколько не удивился. — Но поведай, если не слишком устал, каким путем шел ты от места, где расстался с Кавусом, и, если это не слишком затруднит тебя, покажи свое замечательное умение. Скоро у костра соберутся все почтенные и уважаемые люди, идущие с этим караваном, им любопытно будет посмотреть на твое умение и выслушать твой рассказ. А ты сможешь услышать то, что поведают они. Поверь, это занятно. Досточтимый Кавус тоже очень любит такие ночи, проведенные за чашей и беседой. Наверное, ты понял это?
Некрас слушал мергейта и не понимал, как же так вышло, что вот перед ним, в одной сажени, сидит враг из народа врагов, но сколь же не схож он с теми лихими и жестокими всадниками, что жгут веннские печища и уводят женщин в полон? Мергейт не проявлял и следа недружелюбия, а первое подозрение его было понятно и справедливо. Сейчас же, напротив, он приказал увести пса и велел приготовить питье и пищу.
Пока Некрас рассказывал Шегую о том, каким путем добирался сюда, вокруг костра собрались еще пятнадцать человек, одетых по-разному — кто побогаче, кто попроще. Были здесь и торговые люди, сами сопровождавшие свой товар, и посланники зажиточных купцов, кои купцы могли позволить себе платить таким оборотистым и умным слугам, всегда бывшим в цене. Были здесь и просто путники, идущие по каким-либо делам, и второй караванщик, сменяющий Шегуя на время, пока тот отдыхает.
Подали горячий напиток, настоянный на неизвестной Некрасу траве. Напиток этот был рыжеватого цвета. Отвар сей травы бодрил и подкреплял силы и был приятен изрядно на вкус и запах. Туда же добавили топленое масло, верблюжье молоко и соль. Получилась густая жидкость, одновременно и еда, и питье. Были еще ячменные лепешки и сухое мясо. Принесли странную брагу, очень крепкую, которую разводили водой. Некрас от нее отказался, объяснив непривычкой. Саккаремцы было удивились, но Шегуй объяснил, что в полуночных странах и вправду не делают брагу такой крепости.
— Поведай же нам, житель полуночной страны лесов, как действует твое удивительное умение слышать звуки из далекого далека и даже из прошедших дней, — обратился к Некрасу полный и говорливый мужчина в дорогом халате. Голос его был приятен и глубок, лицо ухожено, борода искусно подстрижена и тщательно расчесана. — И не соблаговолишь ли ты явить нам это умение. Я слышал много рассказов о чудесах земли, и воистину некоторые из этих историй были правдивы или правдивы наполовину. Но о таком умении узнаю впервые.
Спрашивали Некраса все по-саккаремски, а Шегуй переводил на сольвеннский. Некрас тем временем слушал собеседников и смекал, как живет и дышит саккаремский язык.
— Рассказать не труд, — начал он отвечать. — Всякий звук, откуда-либо исшедший, свое свойство имеет. Тот громок, другой слаб, тот звонок, этот глух, и иные разные. И никогда звук не затихнет вовсе, потому как задевает обо все, до чего доходит, и в эхе себя сохраняет. Ежели изучить, какому предмету какой звук свойствен, то возможно, разные звуки издавая, тот прежний звук, среди других спрятанный, к себе привлечь, зане подобное к подобному льнет и стремится. А все свой звук имеет, ровно как у каждой твари свой голос. Есть свой голос у камня, у железа, у воды. Понятно, всякий возразить может: сейчас вода шумлива, ревет, с утеса свергаясь, вот она в камнях журчит, а вот она и просто в лохани стоит и уху не слышна. А все один голос, и я его различить могу. А для того, чтобы многие звуки услышать и в единую ткань собрать, подобно как нити в холстину собираются, всякие способы есть. К примеру, можно звуки на охоту посылать, дабы они убежавшие звуки назад привели. Вы вот просите, чтоб я вам искусство свое явил. Извольте, покажу. Погодите немного и услышите, что здесь некоторое время назад делалось. Сначала как степь пустая лежала, потом как вы притекли и тут стали, а после уж и как я сам явился. До той самой поры, как уважаемый Шегуй со мной повстречаться пришел. Только слушать приготовьтесь долго, зане все это не вдруг случилось, но время заняло.
Сказав так, Некрас поднес к губам свою дудку и, не поднимаясь с ковра, приступил к игре. Игра эта была странной, неровной и неравнозвучной, и лада в ней вроде и не было, и слов к игре такой никак не подобрать было. Порою Некрас и дул в дуду свою, а никто ничего не слышал — собаки и верблюды разве только ушами поводили, будто что непривычное чуяли. А все равно получалось будто музыка, и никто слова не молвил, хоть Некрас и не запрещал. Сидели, слушали, как уходят в ночную степь звуки, будто крадучись, и изникают в очищенном ночной прохладой воздухе. И думалось, что уходят они невозвратно, ибо даже отразиться им было не от чего, зане во все стороны ровно и безгранично легла степь, а над ней — пустынная ночь.
Но вот вдруг ветер пронесся по травам, хоть никакого ветра и не было вовсе. Шорох ветра по траве услышали они, а воздух недвижен остался. Вот запели кузнечики, пускай стояла ночь. Совсем рядом запели, точно вокруг костра расселись вместо людей. Кто-то даже вокруг себя зашарил: кузнечик, в тесте запеченный, большим лакомством среди степняков считался. Однако никаких кузнечиков, а такожде и мух, и иных летучих маленьких тварей не было и в помине. Одни звуки, будто живые и разумные, присутствовали здесь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
