претензии к производителям. Имею право озвучить.
— Арина, это недопустимо, особенно в семье!
Но кто меня слышит?
Для Алены Ивановны существуют два мнения: ее и неправильное. А в неправильное и вникать нет смысла.
— Мам, здесь мы с тобой во мнениях никогда не сойдёмся, поэтому лучше сразу говори, чего ты на самом деле хотела, — чувствую, так будет быстрее.
На той стороне воздушного моста всхлипывают и горестно вздыхают:
— Не дай бог тебе никогда пережить подобное отношение собственных детей! И к кому? К своей матери…
Сегодня как-то прямо уж слишком, нет? Или я отвыкла за лето от таких наездов?
— Мама, с собственными детьми я разберусь, — вздыхаю не скрываясь.
— Вот-вот, больно самостоятельная стала. Что это ещё за новости? Ты почему не разрешаешь Ромочке видеться с детьми?
Обалдеть, какой поворот.
— Роман Николаевич в любой момент может заявить о своем желании повидать детей. Мы всегда готовы пойти ему навстречу и это организовать. Но что-то он не желает.
Бред какой-то.
Это какая же там в Питере инфекция ходит, что люди мутируют настолько?
— Рома даже приезжал к вам. Это ты не соизволила разрешить детям с ним пообщаться.
— Это неправда. Несмотря на то что Роман Николаевич явился спонтанно и без предупреждения, оба ребёнка получили от меня возможность и разрешение с ним общаться. Другое дело, что поведение Романа Николаевича не вызвало у детей желания продолжить общение. Но сама возможность им предоставлена была.
Мама долго молчит, а когда я уже готова прощаться, вдруг заявляет:
— Арина, прекращай дурить, возьмись за ум и помирись с Ромой.
Што?
— А я, мама, с ним не ссорилась, чтобы нам вдруг мириться. Я с ним просто развелась. Исключительно после того, как он завёл себе молодую любовницу.
— А ты считаешь, что молодой любовник — это нормально?
О, пожаловался Ромочка, да?
Или свекры поделились впечатлениями?
— Ну, во-первых, я — женщина свободная и могу заводить любые отношения, а во-вторых, мам, я считаю, что это не ваше дело.
Вот тут включается сирена, естественно:
— Как ты разговариваешь с матерью?
Год назад от такого вопроса я была бы в ужасе, но все мои теплые чувства к родительнице были безжалостно изничтожены в период нашего с Романом развода ее бестрепетной рукой.
Так что, вот, как-то так.
— Ну, вероятно, уже никак. Не понимаю твоих претензий, не готова принять твою позицию, но и спорить тоже не хочу. Всего вам с папой хорошего. Пока.
Сбросив звонок, горько хмыкнула: вот уж кто умеет меня взбодрить, так это мать родная.
Остаток дня провалялась в абсолютном «ничего неделании». Только иногда вставала померить давление и принять таблетки.
Ничего утешительного тонометр мне не показал, поэтому я смирилась с тем, что день из творчества выпал. Пребывая в печали по этому поводу, даже в почту не полезла.
Вечером с тренировки явился смурной Кот и заявил:
— У Глеба Максимовича образовалась встреча с родителями. Он приносит извинения, что наш ужин сегодня посетить не сможет.
И слава богу, потому что ужина как такового нет.
Пока сын плескался в душе и варил всем пельмени, появилась Лера, подозрительно блестя глазами:
— Мам, Арсений вернулся.
Принесла же нелегкая гада.
— И? — осторожно уточняю, судорожно вспоминая, какие дома успокоительные есть в наличии, кроме коньяка и кальвадоса.
Дочь неожиданно громко фыркает:
— Ходит, делает вид, что мы не знакомы.
Скотина.
— А ты?
— Почему я должна делать другой? Да и вообще, меньше недели осталось…
Прикусываю щеку, чтобы не рыдать.
Я очень рада за мою умничку, это просто родительские нервишки шалят, да.
— Зайка, всё? Пора в путь-дорогу да, моя хорошая?
— Да мам, я сегодня получила официальную бумагу и как раз вечером хотела сообщить, но раз парадного ужина не будет, то я, наверное, вот сейчас дождусь Кота и объявлю.
А потом, когда дети мои устраиваются за столом, а я таки до него добираюсь тоже, с чашкой травяного чая, происходит, вероятно, апофеоз нашей сегодняшней феерии.
Одновременно случаются две вещи: я получаю фото с неизвестного номера, и моя дочь зачитывает направление на практику по программе «Международного-научного сотрудничества».
На фотографии виден хорошо известный мне зал ресторана «Дом Берга» и большой круглый стол, за котором сидят две супружеские пары. Одна, наверно, моего возраста, вторая, вероятно, на десяток лет постарше, а по центру кадра, так чтобы хорошо было видно, разместилась Аллочка и, улыбаюсь, тянется хрустальной шампанкой к бокалу Глеба.
Какие замечательные семейные посиделки.
Но весь сарказм мой наружу так и не выплескивается, потому что до мозга, наконец, доходит всё, сказанное только что моей прекрасной дочерью:
— В рамках программы факультета «Изящных искусств» практика будет проходить шесть месяцев в Университете «Манипал» в Джайпуре.
Однако, здравствуйте!
А как же Витебск?
Глава 65
Помутненное состояние сознания
'Мы порой любовь догнать не можем,
Все спешим, спешим попасть в зеленый свет,
в зеленый свет…
Но когда она, увы, уходит,
Мы с тоской глядим опять на желтый свет,
на желтый свет…'
Николай Зиновьев «Зеленый свет»
Вторник остался в памяти нелепым смазанным пятном.
Ночью толком не спала: голова была мутная, тяжелая и никаких связанных мыслей. Просто дрейфовала в ватной серой пустоте, изредка проваливаясь в поверхностную дрему.
Утром дети выглядели излишне настороженными, а воду и лекарства вместе с омлетом принесли в постель, подозрительно переглядываясь.
А когда я как раз всё это угощение осилила, Лера забрала тарелки и утопала куда-то, судя по звукам — аж в коридор, перед этим буркнув странное:
— Хорошо, что ты в своей любимой пижаме…
Ну, на то пижама и любимая, что мне в ней хорошо.
Вот и лежу, наслаждаюсь хоть ей, да.
Она такая: из плотного темно-синего шелка, с диковинными золотыми драконами. Уютная, спокойная, приятная.
К ней, вообще-то, в комплекте шел ещё и халат такого же материала и расцветки, а мои дети, думая, что я об этом не знаю, звали сей наряд между собой «китайский император». Смешно.
Так вот «китайский император» на мне изрядно обалдел, в очередной раз приоткрыв узкий заплывший глазик. На краю постели сидел нервный, взъерошенный Глеб и осторожно, чуть касаясь, гладил мои руки.
— Любимая, прости, что вчера не смог прийти.
И вот нет бы мне, как умной женщине, промолчать, но голова-то с ночи не работает:
