ее в покое. К тому же, она выяснила, что беременна. Ее любимый погиб, весь род казнили, не щадя даже стариков и детей, имущество отобрали, сама она едва спаслась. Куда идти, где скрываться? Она справилась. Моя мать вынесла все трудности, коих было не мало, дала мне жизнь и смогла воспитать так, чтобы в моем сердце не взросла ненависть и жажда мщения к ее обидчикам…
В подтверждении своего рассказа Дан вытянул руку и материализовал на ней сиреневую бабочку.
Та развела крылья, вспорхнула, снявшись с ладони доктора и исчезла под потолком. Способности рода Амалер были на лицо. При этом Даналь не покраснел и не побледнел, той реакции, что была у Эриха, у него не наблюдалось.
Мальчик максимум мог сотворить неоживлённый маленький предмет, Дан же был способен на большее.
Мэй уже знала, что Даналь был ей родней. Но эта демонстрация силы все равно была неожиданной. Линар охнул, когда бабочка полетела вверх. Мэйрилин с волнением взглянула на сына. Он тоже…
Турон отшатнулся. Вместо младенца из пророчества силой обладал взрослый мужчина. Одного дара Амалеров было достаточно, но вот то, о чем гласило пророчество, если это правда, нет, это не может быть ложью…
Но он и сам понимал, что заблуждался.
- Как…но как… - все, во что верил Турон, рухнуло.
- Это пророчество, не более чем сказка, в которую поверил дурак и провел лучшие годы своей жизни во лжи. Его не было и нет. Ни я, ни мой отец не обладаем никакими сверхъестественными божественными силами. Я обыкновенный целитель, хотя признаюсь, что талант у меня имеется. Но возвращать к жизни мертвых и дарить смертным бессмертие – такое не под силу простому человеку. Наследие рода Амалер у меня в крови, но я никогда не пытался развивать этот дар.
Даналь послал Мэй улыбку.
- Мне не хотелось, чтобы остальные прознали про это и могли бы навредить той, кого все считали единственной выжившей рода.
Он не желал зля Дарин Тилер и ее дочери.
- Дан...- позвала друга Мэйрилин.
Его улыбка была пропитана чувством вины.
- Простите, что так долго скрывал. Мама умерла, когда мне исполнилось десять. Она взяла с меня клятву, что я никому не расскажу о своем происхождении. Она хотела, как лучше, чтобы защитить меня. Но скрывать правду от друзей, тем более зная, что мы не чужие друг другу люди, - в какой-то степени Даналь приходился родственником и Мэйрилин, и генералу Астигару – было нелегко. Я чувствовал себя предателем.
Опасения Аники Амалер были резонны.
Даналь, в чьих жилах течет кровь двух династий и рода, который исчез с лица земли, если кто-то узнает о его происхождении, то его жизнь будет в опасности. И это не безосновательное утверждение, сейчас Дарданская империя рухнула, земли ее разделили между собой соседние государства, против которых она имела смелось вступить в союз наравне с Оанезом и Раттаной.
Однако никто не верил, что не осталось в стране тех, кто бы желал нового расцвета Дарданской империи. И прежде всего это аристократия, которая в новых реалия столкнется с лишениями и рисками утраты своего статуса. И новый наследник – обладатель крови прервавшегося монаршего рода – мог стать настоящим символом борьбы за реставрацию и возрождение империи.
А его способности могли нарушить тот хрупкий баланс, на котором держался континент.
Но разве могла Мэй не знать истинных намерений Даналя, разве не могла не видеть, что ее товарищ был далек от притязаний на власть и противился всякой силе, пытающейся держать его под контролем.
Это был настоящий человек мира.
У него не было дома, не было места, куда бы он желал возвращаться. Единственным, чем горела его душа – было лекарское дело. Он мог не есть, не спать, позабыть обо всем в поисках очередного лекарства. И ничто больше его не волновало.
Мэйрилин была уверена, что править другими он хотел меньше всего, как и использовать дар, применения которому он не находил.
Вот так просто то, чего отчаянно желают другие, в чьих-то руках становиться бесполезной и обременяющей ношей.
- Ты…! Ты! Нет! – Турон лихорадочно начал оглядываться, повсюду натыкаясь на отражение в зеркалах. – Нет! Этого не может быть! Нет! Я убью тебя!
Как мог так легко человек, что десятки лет продолжал обманываться, поверить в слова мальчишки? Но все его нутро подсказывало ему, что это была правда. Он ошибся.
Казалось, что он находился на грани безумия. Его глаза покраснели, а губы приобрели неестественный фиолетовый оттенок.
Он выхватил из ножен на поясе кинжал и ловко метнул его в сторону лекаря. Тому еле удалось увернуться, но лезвие вспороло рукав его одежды и оставило тонкую царапину на коже.
- Турон? Что ты здесь делаешь? – у выхода из зала появилась толпа людей во главе с мастером Гароа.
Мэйрилин выдохнула с облегчением. Старейшины успели увидеть только атаку старика, но не слышали исповедь и секреты Даналя.
Турон не обратил внимания на приход остальных членов совета во главе с первым мастером острова никакого внимания, его глаза лихорадочно забегали по присутствующим чужеземцам.
Но ведь этот младенец и впрямь обладает какими-то силами? Сколько раз уже его крохотная жизнь была на волоске от гибели, и не смотря на это, он продолжал безо всяких последствий избегать последствий.
- Не верю! Нет! Этот ребенок должен принадлежать мне!
Турон с кинжалом вырвался вперед и накинулся на генерала, целясь клинком в артерию на его шее.
Но как мог старик тягаться с крепким мужчиной в расцвете своих лет?
Аррон одним лишь взмахом руки оттолкнул Турона в сторону, отчего тот отлетел, впечатавшись в стену и разбив собой одно из зеркал.
Маски равнодушия уже давно слетели с лиц остальных старейшин.
Никто теперь не задавался вопросом отчего вдруг Гароа и его ученик пожелали прервать последнее испытание.
Турон застонал, поднимаясь на четвереньки и зарываясь пальцами в волосы. Всегда собранный, многоуважаемый мудрец теперь был не более чем сумасшедшим, опасным для общества.
Двое членов совета, что были помоложе остальных, подошли и ловко взяли второго мастера Космина под руки, утащив его прочь. Они запрут его в одной из комнат в подвале академии и учинят допрос. Никто не скроется от правосудия.
Но даже без допроса старейшинам было теперь ясно, кто оказался тем самым предателем, что они так долго искали. Неверие, принятие, страх, затаенное злорадство – на лицах стариков были написаны разные эмоции.
Однако
