созвал крупных столичных торговцев, потребовав немедленного снижения цен на зерно [Зайончковский 1964: 256; Перетц 1923: 9]. Те возражали, ссылаясь на неурожай, голод и, наконец, на то, что цену диктует рынок, а не какой-то особый закон. Лорис в ответ объявил, что тогда будет говорить не как министр, но как полномочный шеф жандармов, пригрозив, что если цены не будут спущены в двадцать четыре часа, то все они будут высланы из столицы административным порядком.
Аналогичным образом Абаза предложил ряд мер для исправления существенных проблем в организации государственного бюджета: 1) любые расходы, выходящие за рамки сметы, выносить на рассмотрение Государственного совета под руководством Министерства финансов; 2) вернуть регулярные сметы для армии и флота, сочетая при этом военные расходы с казенными ресурсами; 3) ввиду тесной взаимосвязи экономики и внешней политики создать прочные рабочие сношения между Министерствами иностранных дел и финансов; 4) установить руководство министра финансов над ключевыми экономическими функциями Министерств государственных имуществ и путей сообщения [Зайончковский 1964: 252–253].
Данные предложения являлись неотъемлемой частью правительственной системы Лорис-Меликова, предвещая грядущие политические возможности консолидированного и прогрессивного центрального правительства, не обремененного институциональными препонами традиционного политического процесса.
В отношении земств Лорис действовал осторожно, с опорой на инициативы, принятые МВД еще в мае, при Макове[460]. Лорис постепенно расширял компетенции земств в обсуждениях местных хозяйственных и административных вопросов, касавшихся крестьянского населения[461]. При этом всю земскую деятельность и их политические ожидания он удерживал под жестким правительственным контролем. Так, Лорис отклонил ходатайство Херсонского земства о созыве Межгубернского земского съезда для обсуждения общих мер по борьбе с хлебным жучком. Несмотря на то что он и сам уже думал о возможности учреждения некоторого общегосударственного совещательного органа с основой из земств, в данном случае он решил не допустить самовольного развития объединительного принципа[462]. Дозволенное законом, подобное объединение, несомненно, имело бы политические последствия, а потому изменения в данном вопросе могли иметь место лишь по государственной инициативе и в то время и в той форме, каковые бы Лорис счел практически достижимыми.
Просвещение с цензурой также являлись областями, в отношении которых Лорис был неизменно деятелен. Образовательные вопросы, скорее, находились в ведении Министерства просвещения и специальных комиссий, но Лорис и его коллеги (Милютин, Сабуров, Абаза и прочие) работали над пересмотром студенческих и университетских уставов, доставшихся от министерства Толстого. Их цель состояла в том, чтобы, восстановив корпоративные права и ограничив бюрократическое вмешательство, привлечь студентов и университетских преподавателей на сторону режима [Там же: 269–283].
Несмотря на то что МВД не контролировало весь цензурный аппарат империи целиком, на Главном управлении по делам печати согласно закону 1865 года с последующими дополнениями лежала существенная доля ответственности за периодические издания и книжную продукцию [Оржеховский 1973]. Цензура всегда являлась чрезвычайно чувствительной областью в отношениях государства с обществом. Посредством этой полицейской функции осуществлялся непосредственный контакт правительства с политическими воззрениями и устремлениями образованного сообщества; режим испытывал страх перед печатным словом и влиянием, которое оно могло оказать на незрелое, как считали в правительстве, общественное мнение.
К 1880 году в цензуре и регулирующих ее предписаниях царил беспорядок; попытки правительства в конце 60-х, а потом и 70-х годов переписать закон 1865 года обернулись чередой разрозненных мер, направленных на усиление административной роли в цензуре. Так или иначе, эти шаги оказались неэффективными, и, встав во главе Верховной распорядительной комиссии, Лорис стал решать и эту проблему. Поскольку же центральное место в его системе отводилось улучшению отношений государства с обществом, более либеральная цензура вполне вписывалась в общую политическую линию, проводившуюся им с февраля по август 1880 года. В октябре министр назначил Валуева председателем особого совещания для пересмотра действующих цензурных законов [Зайончковский 1964:262–269; Валуев 1919:122–125, 146–147].
Свои цели Лорис пояснил Валуеву, так передающему их беседу:
…по мнению министра внутренних дел… столичные газеты изобилуют статьями, которые не могут соответствовать интересам и видам правительства, но… при ныне действующем законодательстве по делам печати правительство не вооружено теми способами действия, которые могли бы если не устранить, то по крайней мере уменьшить это неудобство. С этой целью предложен переход от смешанной системы административных и судебных взысканий к системе более строгих, но исключительно судебных карательных мер»[463].
Лорис вовсе не желал расставаться с главенствующей цензурной ролью МВД, равно как не отстаивал ничего, что напоминало бы свободу печати, установившуюся после 1905 года. Он скорее предпочитал, чтобы ответственность (а значит, и вина) за цензурные «карательные» мероприятия лежала на судах. К концу 1880 года подкомиссия при особом совещании выработала целый перечень изменений в цензурном законодательстве, послуживший в дальнейшем поводом для ожесточенных столкновений между сторонниками Лорис-Меликова и заседателями-консерваторами.
Как и во всех прочих областях, с цензурой Лорис стремился управиться, поместив полицейскую функцию в правовые рамки, которые были бы одновременно и менее произвольны, и более привлекательны в глазах интеллигенции. Сами же цензурные функции оставались прежними, так что Лорис был преисполнен оптимизма в отношении того, что суды защитят государство в необходимой степени. Идея о позитивной роли судов с точки зрения государственных интересов зиждилась на достижении более масштабной цели Лориса, а именно окончательной интеграции традиционных правительственных институций и принципов с появившимися в эпоху Великих реформ ради создания обновленного, политически жизнеспособного самодержавия.
28 января 1881 года Лорис-Меликов представил Александру всеподданнейший доклад, призывавший к «привлечению представителей общественных учреждений» к участию «в законодательных предложениях»[464]. Проект Лориса – который следует рассматривать именно в свете конструируемой им «правительственной системы» – был рассчитан на обновление министерской бюрократии и преобразование самодержавного законотворчества. Лорис (и Каханов, фактический автор проекта) стремился дать выход нарастающему желанию общественности принять участие в политической жизни, и в этом смысле проект означал умеренное движение к расширению политических рамок государства. При внимательном же изучении проекта обнаруживается и ряд дополнительных практических мотивов. Так, предложенные совещательные комиссии и сопутствующие им меры были явно направлены против сложившейся министерской бюрократии и неэффективной законотворческой практики. Подобно сенаторским ревизиям, «конституционный» проект также имел целью политическое преобразование, смену идеалов министерской власти и преодоление конкретных институциональных слабостей самодержавного правительства.
Январский всеподданнейший доклад открывался апологетическим обзором политики, проводимой Лорисом с февраля прошлого года[465]. Министр объявлял об успехе своей системы,
оказа[вшей] и [ныне] оказываю [щей] благотворное влияние на общество в смысле успокоения тревожного состояния оного и возбуждения верноподданнической готовности служить вам, Государь, всеми своими силами для завершения великого дела государственных реформ, предпринятого вами с первых же дней восшествия вашего на прародительский престол».
