— Значит, Анам-Таш не хочет, чтобы мы подходили к ней близко.
Потом они долго стояли на высоком склоне и любовались крымским пейзажем, особенно красивым в лучах заходящего солнца. Долина реки Качи лежала у них под ногами. Грушевые и яблоневые сады желтели там своей осенней листвой. Слева в туманной дымке рисовались вершины горы Ай-Петри. Справа тянулись безлесые горные кряжи с белыми проплешинами. Они напоминали стадо каких-то гигантских животных, выстроившихся в ряд и покорно подставивших плоские спины неяркому, клонившемуся на запад дневному светилу.
Вдруг в хрустальной тишине послышались размеренные взмахи крыльев. Две большие черные птицы летели к ним. С пронзительными криками птицы сделали несколько кругов над их головами, точно хотели прогнать непрошеных гостей с этого места. Анастасия с Лейлой переглянулись, крепко взялись за руки и пустились бежать вниз.
Глава пятнадцатая
МАЛЕНЬКИЙ НЫРЯЛЬЩИК
Почти неделю Анастасия, занятая делами, не подходила к Алмазу, и поручик Мещерский указал ей на это. Верхом надо ездить регулярно, контакт с лошадью не терять. Ведь еще неизвестно, что и как повернется в тишайшем Бахчи-сарае. Русские тут на виду у всех, и так держаться им предстоит дней пять, не менее. Потому они решили для тренировки все вместе во вторник ехать на охоту: верховых лошадей размять, самим пострелять из штуцеров и пистолетов в поле, где их никто бы не заметил.
Совсем по-солдатски выглядела Анастасия в холщовой мужской рубашке с расстегнутым воротом, в кюлотах и ботфортах, с косичкой, заплетенной черной лентой, стоя в деннике Алмаза. Она размеренными, точными движениями водила щеткой по его серой шерсти и столь же ритмично вытирала щетку о скребок. Жеребец спокойно жевал сено. Анастасия разговаривала с ним, на разные лады повторяя: «Алмаз — хор-роший… Алмаз — крас-сивый… Алмаз — умный…» Из всех этих звукосочетаний «арабу» особенно нравилось «Алмаз — хор-роший». Тогда он поворачивал голову к своей хозяйке и трогал губами ее рубашку на плече.
Идиллию на конюшне нарушило появление Глафиры. Горничная не скрывала своей тревоги:
— Матушка барыня, опять у нас заварушка. Целый татарский караван за воротами стоит. Ребята кирасиры с ними драться хотят…
Сержант Чернозуб крепко сжимал в руке палку и выбирал подходящее место для первого удара. Напротив него стоял огромного роста татарин, одноглазый, со страшным шрамом на лице. У него тоже была палка. Великаны чем-то неуловимо походили один на другого: косая сажень в плечах, вид свирепый и стойка одинаковая — упор на левую ногу, правое плечо вперед, длинный конец палки поднят на уровень головы противника.
— Почекай же, бисов ты сын! — громко произнес Чернозуб. — Я це тоби ще сгадае… За друга мойго Кузьму!
Конечно, татарин не понял ни слова, но выпад отразил умело. Две дубины столкнулись в воздухе с глухим звуком. Затем бойцы отскочили назад, обменялись грозными взглядами и снова бросились в схватку. Удары так и сыпались: сверху, слева, справа. Но ни один из них не достигал цели. Постепенно вырисовывалось полное равновесие сил. За спиной Чернозуба собрались пятеро его однополчан, Досифей и Николай, все — с палками в руках. Палками были вооружены и шестеро мужчин в северо-крымских полосатых кафтанах и островерхих войлочных шапках, что за спиной одноглазого ждали сигнала к общей драке.
Таков был средневековый ритуал столкновений в поле, и мусульмане до сих пор придерживались его иногда. Сначала в поединке сходились богатыри, лишь после этого в дело вступали обычные воины. Случай и судьба решали, кто первым двинется в атаку, а кто будет отражать нападение, оставаясь на своей боевой позиции. Но грандиозной русско-татарской битвы на окраине Бахчи-сарая на сей раз не случилось. Пока богатыри махали дубинами, за ворота усадьбы вышли Анастасия и князь Мещерский — с одной стороны, и женщина, до глаз закутанная в темно-палевую накидку «фериджи», — с другой стороны. Она спустилась на землю, открыв дверцу экипажа, запряженного парой каурых лошадей.
— Рабие ханым! — узнала Анастасия этот экипаж, лошадей и суконную накидку сестры каймакама города Гёзлёве.
Красавица ответила ей не сразу, потому что ее смутил мужской наряд русской путешественницы. Выйдя из конюшни, Анастасия успела накинуть на себя кирасирский кафтан и застегнуть на поясе портупею со шпагой. Зато одноглазый татарин узнал ее тотчас. Бросив палку, он подбежал к ней, чтобы отвесить почтительный восточный поклон: руки — ко лбу, руки — к сердцу, затем — в стороны. Сержант Чернозуб в полном смятении наблюдал за этим.
— Мераба, джаным меним! — говорила татарка, дружески пожимая руку госпоже Аржановой способом «мусафаха», то есть по-мусульмански, обхватив ладонью один ее большой палец. — Напасынъ? Сени корьген бей олсун… [54]
Теперь Анастасии стало ясно, что имела в виду Рабие, передавая ей письмо с одноглазым слугой по имени Сеит-Мемет. Она собиралась к ней в гости, причем соблюдая все исконные обычаи крымско-татарского народа, а именно — с множеством подарков, с прислугой и охраной и как минимум на три дня. Так что ворота пришлось открыть и пропустить на двор экипаж сестры каймакама, грузовую мажару — узкую длинную четырехколесную телегу — и арбу на двух больших колесах с крытым коричневой кожей верхом. Последними завели своих верховых лошадей охранники — три бравых молодца, вооруженных кривыми турецкими саблями.
Из мажары гости сначала вытащили пять связанных между собой и жалобно блеющих барашков, потом — несколько кулей, доверху наполненных овощами и фруктами, мешок муки и, наконец, — две бутыли внушительных размеров, в которых плескалась мутноватая бело-серая жидкость. Ею очень заинтересовались кирасиры, и Сеит-Мемет охотно удовлетворил их любопытство.
Он откупорил бутыль, достал из своих широких шаровар кружку, наполнил ее и прежде всего предложил Чернозубу. Но сержант, наученный осторожности трехнедельным пребыванием на территории Крымского ханства, жестом показал татарину, что тот должен выпить первым. Одноглазый согласился и с удовольствием опрокинул кружку в рот. Солдаты внимательно наблюдали за ним.
— Пек яхшы! — Сеит-Мемет похлопал себя по животу, показал на бутыль и назвал жидкость. — Буза!
Вкус у этого хмельного восточного напитка, приготовляемого из перебродившего пшена, был сладковатый, приятный, легкий. Кружка, раз за разом наполняемая Сеит-Меметом до краев, обошла всех русских. Кирасиры, вытирая усы, улыбались. Буза по своему качеству напоминала десертное вино. «Пек яхшы! — повторяли они вслед за татарином и переводили на родной язык. — Очень хорошо!» Знакомство, начатое подобным способом, дальше пошло гораздо быстрее и веселей.
