Символом нового ордена Argen-tum Astrum была выбрана серебряная звезда. Познакомившись с практикой йоги и буддистскими тантрическими обрядами, Кроули «обогатил» западную магию эротическими демонстрациями, а побывав в Китае, заимствует и древние даосские суеверия, смыкающиеся с алхимическими поисками бессмертия и вечной молодости. В 1903 году он обвенчался в Шотландии с Розой Келли. Медовый месяц молодые провели в Каире. Но этому браку не суж-дена была долгая жизнь. «Алой женщиной», оседлавшей отмеченного клеймом 666 «Зверя», стала Лия Хирсиг. В ее лице жрец одновременно обрел и жрицу, и шакти, столь необходимую ему для «выхода в аст-раль». Под конец жизни у него появится множество подобных «жриц» и ассистенток для рискованных демонстраций, предвосхитивших разнузданную стихию «сексуальной революции». Одна из таких партнерш — сестра Ки-бела (австралийка Лейла Чэддел), — позирующая с колдовским пентаклем на голой груди, станет законодательницей мод нынешнего поколения звезд колдовского стриптиза.
С удивительной легкостью, которой мог лишь позавидовать Мазере, Кроули смешал отголоски древних служений дьяволу, шайтану и халдейским демонам с орфическими мистериями. Добавив в это сатанинское варево «телем» Гермеса Трисмегиста и абстрактные принципы даосизма, он приготовил коктейль, способный одурманить любого оккультного олуха. Причем в самом прямом смысле, потому что именно Кроули возродил древнюю практику использования наркотиков в колдовских действах. В своих сочинениях «Теория и практика магии» и «Книга Зокана» он взахлеб расхваливает гашиш, опиум, настой мухоморов, кактус пейотль и грибы ацтеков. Опиекурильня и бордель — вот храм, куда охотнее всего являются демоны и древние боги. Позируя для афиш и сомнительного толка журналов, Кроули предстает то в плаще крестоносца, то в чалме дервиша, то в венце египетского (в стиле голливудских фильмов) жреца, то в сутане католического патера. Но ему мало быть жрецом всех храмов и капищ. Осваивая опыт адептов астраля, он, вслед за Келли и Ди, несет несусветную дичь насчет прошедших жизней и грядущего перерождения в иных мирах (книга «Видение голос»); создает в разных частях света магические секты и ордена. Поселившись после первой мировой войны в Сицилии, он основывает «Телемское аббатство», не подозревая, наверное, что это уже сделал однажды ловкий пройдоха Панург — наперсник и друг незабвенного Пантагрюэля. Конечно же Кроули не до Рабле. Египетские боги являются ему в облике обольстительных женщин. Это его тотемы, точнее, тантрийские каналы, из которых он черпает космическую энергию. Накурившись до одури гашишем, Кроули мнит себя Осирисом, Исидой и их сыном Гором в одном лице. Он апокалипсический «Зверь» и пророк новых эонов, величайший жрец язычества, те-лемства и христианства. «Делаю, что делаю, и ничего больше», — говорит он, став в позу Лютера. «Ритуалы старого времени темны, — заявляет в другой раз. — Очистим и хорошенько просветлим их».
Отдадим «Зверю» должное. Основы современного оккультизма, его системная иерархия и колдовская практика заложены и развиты именно им. В романе «Дитя луны» он описал таинство алхимических трансмутаций личности. Демоническое перерождение человека — кредо Кроули. В его магическом шоу сквозь все эпохи проходят образы коронованного сатаной ребенка и «Алой женщины», скачущей верхом на «Звере». Встретив восторженно путч чернорубашечников, Кроули тем не менее из-за трений с новым режимом оставил в 1923 году Италию. В мечтах о «магической колонии», где покорным обожателям можно являть себя разноликим демоном, он вновь объездил множество стран, но в конце концов вернулся на родину.
Во время войны Кроули написал «Книгу Тота», посвященную символизму тарота. Умер он в Гастингсе в 1947 году. В музее волшебства на острове Мэн выставлен сертификат, выданный Кроули «Тайным орденом Мальты», с божьим оком в треугольнике, пентаграммой и гексаграммой, то есть полным набором колдовских знаков, который так отвечал его назойливому стремлению быть сразу всем. В 1922 году он возвел себя в наивысший ранг великого магистра «Ordo Templi Orientis» (ОТО) — «Ордена восточного храма», тесно связанного с германскими оккультными группами.
Среди лиц, принимавших активное участие в деятельности ордена «Золотой восход», особое место занимает Вайолет Мэри (1891–1946), чей претенциозный псевдоним Дион Фортуне (Dio поп Fortuna), или Бог не Судьба, привлек внимание самого Мазерса. Обнаружив в себе необычные способности, она посетила Индию, где окончательно уверилась в своем оккультном предназначении. Шотландский мистик Дж. Бродие, писавший брошюры по магии, обучив Дион Фортуне кое-каким трюкам, убедил ее заняться литературной работой. Потратив несколько лет, она кое-как состряпала бульварный роман «Демон Любовник» и закусив удила ударилась в воспевание всяческих ужасов: некрофилии, астрального вампиризма и полуподпольной в те времена порнографии. Ее кошмарные рассказы о колдовстве и всяческой патологии позднее составили сборник «Тайна доктора Тавери-ра». Художница Вивиан Ле Фай Морган, считавшая себя колдуньей — «служительницей моря», написала свой автопортрет вместе с дамой, в которой можно узнать Дион Фортуне. Прямо на зрителя с полотна взирает полноватая, безвкусно одетая мещанка с чуть косящими, подернутыми поволокой глазами. Кроули не раз привлекал ее к участию в «мистериях Исиды и Диониса», как он именовал свои сексомагические оргии. Дион Фортуне уверяла потом, что получала в это время сообщения с других планет, о чем и написала в книге «Космическая доктрина», рабски копирующей «Тайную доктрину» Блават-ской.
Но вернемся к начальным годам «Золотого восхода». Слухи о розенкрейцерских рукописях, расшифрованных Весткоттом, как выяснилось с помощью никому не ведомой, если не вовсе мифической Анны Спренгель из Нюрнберга, сильно взволновали экзальтированную парижскую богему.
Молодые художники и поэты, коротавшие время за рюмкой абсента в монпарнасских кафе, проявили к розенкрейцерскому наследству ревнивый и даже болезненный интерес. Кабалистическая символика удивительно отвечала чаяниям нарождающегося декаданса. Первыми это поняли поэт маркиз Станис-лас де Гуайта (1860–1898) и Жозефин Пеладан (1858–1918), самоуверенный господин без определенных занятий, еще в 1885 году самовольно объявивший себя «мастером Розы и Креста».
В 1888 году, то есть в момент закладки первого храма «Золотого восхода», они с Гуайта громогласно оповестили об открытии нового «кабалистического ордена розенкрейцеров», содержащего всего три степени: биологии, теории и практики. Был создан совет из 12 членов, состоящий наполовину из анонимных, как это водится, лиц. В разработке орденского статута деятельное участие приняли Жерар Энкос (1865–1916), знакомый нам по его псевдониму Папюс, романист Поль Адан и два старых оккультиста, известных как Барле (Альфред Фуше) и Альта (Шарль Мелин). «Я верю в идеал, традиции и иерархию», — напыщенно провозгласил на учредительном банкете Пеладан.
В отличие от английских собратьев, сразу же взявших четко выраженное оккультное направление, французские розенкрейце-ры-кабалисты образовали сначала нечто вроде литературного общества, сыгравшего важную роль в становлении европейского символизма. «Роза и Крест» Блока явилась как бы дальним отголоском тех первоначальных исканий. В том, что на деятельности ордена остался неизгладимый отпечаток фарса, во многом виновен лично Пеладан с его манией величия и совершенно маниакальным пристрастием к пышным титулам и одеяниям. Блок опосредованно уловил и эту сторону раннего символизма, оставившую по себе долгую память. Я имею в виду «Балаганчик» с его печальным мистиком Пьеро. Разумеется, гениальный поэт отразил в своей небольшой пьесе совсем иное общественное явление, но как определенное понятие слово «балаганчик» поразительно точно подходит к розенкрейцерству Гуайта — Пеладана. Очень скоро Пеладан, пресытившись молотком самозваного мастера, стал называть себя — ни больше ни меньше — «царем», причем «царем ассирийским». Эту распространенную манеру окололитературного декаданса заметил, кстати, точный и беспощадный в оценках Иван Бунин.
Обрисованный им психологический тип одного третьеразрядного поэта исключительно интересен для нашей темы: «В детстве был помешан на играх в индейцев, был необыкновенно жив, страстен. Юношей страшно изменился: стал какой-то мертвый, худой. Злоупотреблял наркотиками — курил опиум, жевал гашиш, прыскался каким-то острым индийским бальзамом. Основал «кружок декадентов», издал книгу своих стихов: «Из книги Невидимой, или Натура Натуранс» — с совершенно нечеловеческими строками какого-то четвертого измерения».
Какая верная, какая убийственная аналогия! Метя в одно явление, Бунин пронзил стрелой и другое, сходное с ним, того же психологического, вернее, мировоззренческого порядка. Но вот перед нами другая характеристика и тоже бьющая в яблочко на обеих мишенях: «Справедливость требует упомянуть еще Емельянова-Коха-новского. Это он первый поразил Москву: выпустил в один прекрасный день книгу своих стихов, посвященных самому себе и Клеопатре (так на ней и было напечатано: «Посвящается Мне и египетской царице Клеопатре»), а затем самолично появился на Тверском бульваре: в подштанниках, в бурке и папахе, в черных очках и с длинными собачьими когтями, привязанными к пальцам правой руки. Конечно, его сейчас же убрали с бульвара, увели в полицию, но все равно: дело было сделано». Да, дело было сделано. Как скажет впоследствии Игорь Северянин: «Я прогремел на всю Россию, как оскандаленный герой».
