— Товарищи, — обратился он к наседавшим со всех сторон солдатам, — от имени флота и наших замученных товарищей заявляю, что тут перед вами охранник и палач царской военно-морской охранки, — Сидорчук указал наганом на Панифатова, — глядите, у него руки в крови наших братьев!
Ручки у Панифатова были чистенькие, пухленькие, вот-вот после душистого мыла, но все вдруг увидели кровь. Толпа зашумела, окопные и выздоравливающие, донцы и кубанцы подались вперед. Вооруженные рабочие окружили конвоируемых плотным кольцом, охраняя от гнева массы.
— А действуем мы, товарищи, совершенно законно, — продолжал уже спокойней Сидорчук, — по указанию штаба революции и товарища командира отряда. А кто сомневается, пусть сейчас же заглянет в помещение коменданта и убедится, откуда мы винтовки забрали. Там у них в спальне целый склад. Считаю и пулеметы обнаружить вполне возможно.
— Господа, товарищи, — затрясся Фатов, — это ложь! Клянусь, товарищи. Да меня все товарищи прекрасно знают!
— А мы знать не хотим твоих товарищей. Слезай, говорят!
— Товарищ Агнеса… — взмолился Фатов, — товарищ Левчук!
И тут вдруг обнаружилось, что Спиридона Спиридоновича нет, Левчука в автомобиле не оказалось. Оставалось еще у всех ощущение его недавнего присутствия, виднелась еще вмятина на кожаной подушке «Бенца», сохранялась теплота насиженного места, но Левчука не было.
— Товарищ Левчук! — беспомощно оглянулась Агнеса.
Нигде не было Спиридона Спиридоновича. Он не бежал, не отступил, — он просто своевременно признал ошибку. Первым. Сам. Искренне. Для того, чтобы впредь ошибаться в новой обстановке и для новых раскаяний.
Матросы помогли Фатову выбраться из автомобиля.
— В штаб их всех, — скомандовал Сидорчук. Агнеса стояла в автомобиле, растерянно оглядываясь по сторонам.
— Товарищ Сидорчук, дозволь отвезти эту карету, — отпросился Тимош и вскочил в «Бенц». — В город можешь? — спросил он шофера. Тот оглянулся на Агнесу, покосился на винтовку в руках Тимоша, потянул на себя рычаг:
— Могу.
Агнеса всё еще продолжала всматриваться в толпу, разыскивая кого-то. Потом откинулась на кожаные подушки, застывшим взглядом уставилась в спину шофера.
Автомобиль запрыгал по брусчатке.
Тимош стоял в машине, держась одной рукой за дверцу, другой прижимая к себе винтовку, приклад подпрыгивал, постукивая по днищу. Тимош смотрел на усталое, потемневшее лицо девушки.
«Эх ты, — хотелось крикнуть ему, — а еще говорила мне про революцию! Прокламации передавала на завод, — Агнеса!» — Это имя показалось ему вдруг каким-то нелепым и сама она жалкой, побитой девчонкой. Девчонкой с Высших женских курсов.
Внезапно он увидел ее сощуренные глаза — жаркие огоньки сквозь опущенные ресницы:
— Ты в штаб меня везешь, Тимошенька? На расправу?
Он готов был ударить ее.
— Помните, вы говорили мне а подруге, о ее книгах? Что вы теперь напишите ей?
Она перебила резко:
— Не сжимай так страшно винтовку, я и так не убегу!
Миновали железнодорожный мост, машина вылетела на проспект, ускоряя бег. Всё закружилось перед глазами, сдвинулось с насиженных мест — дома, улицы, целые кварталы, Тимош впервые видел город таким, в движении. Всё уносилось назад, трущобы и лачуги опрокидывались в небытие. Тимош забыл уже о каменном дворе, об Агнесе, он смотрел на человека за рулем, его собственные руки тянулись к рычагам.
— Можешь остановить? — с уважением спросил Тимош шофера. Парень в кожанке оглянулся, снисходительная улыбка мелькнула под рыжим усом.
— Могу.
Он нажал на какую-то педаль, машина послушно замедлила ход. Тимош уже с нескрываемым благоговением глянул на парня в кожанке:
— Сдай автомобиль в Совет, — распорядился Тимош, не сомневаясь, что парень в кожанке выполнит поручение.
— Могу, — кивнул головой шофер, окончательно покорив Тимоша.
Руденко открыл дверцу и пропустил вперед Агнесу.
Машина развернулась и запрыгала по булыжнику, раскачиваясь и громыхая мотором, облачко бензинового перегара полохнуло и расплылось.
— На Никольскую? — уставился на Агнесу Тимош. Он ждал, что девушка ответит ядовитым словцом. Но Агнеса смолчала.
Тимош прижал винтовку к себе, расправил бережно брезентовую перевязь, закинул винтовку за плечо:
— Прощай!
Повернулся и зашагал, не оглядываясь. Прошел порядком, вдруг позади послышались торопливые шаги — кто-то догонял его.
— Я с тобой, Тимошенька, — Агнеса поравнялась и пошла рядом.
Тимош только крепче сжал перевязь.
* * *
Дверь открыл Иван:
— Агнеса!
Девушка из-под опущенных ресниц метнула взгляд на Тимоша:
— Понимаешь, сей парень прост до святости. Я следую за ним, как за преподобным чудотворцем.
— Зачем ты пришла? — проговорил Иван сдержанно, — только вчера говорила…
— А я не к тебе, товарищ Иван. Я к батьке!
— Каяться?
— Нет, в хату проситься.
Она решительно переступила порог.
— Твоих нет?
— Скоро вернутся. Старики собираются к вам, деда поминать.
— А я к забыла, — она по-детски трогательно сложила руки на груди.
— Ты католичка, Агнеса, Шесть дней черного греха, на седьмой минута покаяния.
— Не надо, Иван, всё прошло. Я знаю, я была слишком взвинчена, слишком истерична. Революция дело простонародное. Сейчас всё решается проще, вековечней…
— Вековечней, — подхватил Иван, — да это справедливо, пожалуй.
— За или против!..
— Ну, и как же ты?
— Что же спрашивать? Я пришла!
— Ну и правильно, дочка, — появилась во дворе Прасковья Даниловна, — входи в нашу хату, да помогай мне сражаться за порядок, за человеческую жизнь. А то, что ж они, изверги, только и знают свое — ввалится в дом, кулаком по столу: «Борща!»
Тимош, прислушиваясь к разговору, вскинул винтовку, осмотрел ее, заботливо вытер рукавом. Потом бережно поставил в угол, рядом с отцовской берданкой.
— Мама, я должна покаяться перед вами, — искренне призналась Агнеса, — я пришла к вам в хату для того, чтобы отрицать ее, я одену очипок для того, чтобы он стал последним очипком на земле.
— Ладно-ладно, — спокойно отозвалась Прасковья Даниловна, — вот батько вернется, даст он тебе и очипок и отрицание.
Вечером всей семьей отправились на Ивановку. Александра Терентьевна радушно встретила на крыльце гостей, как всегда в хате было тесно.
Тимош, войдя в горницу, первым долгом глянул на портрет — дед был доволен!
Всё казалось знакомо и дорого вокруг, и лица людей, и сама обстановка, но дороже всего то особое чувство сердечности и тепла, которое возникает лишь в очень близком, родном семейном кругу.
Только появление одного человека было неожиданным, случайным — в самый разгар застольной беседы пришел инженер Петров.
По тому, как приняли его, Тимош догадался, что Петрова ждали. Ткач, Павел и механик удалились в соседнюю комнату и долго о чем-то совещались. Сейчас же после того стали собираться.
— Ты в снарядном работал? — спросил Павел Тимоша.
— В снарядном.
— Пойдешь с нами.
Извинившись перед гостями, сказав, что его ждут а Совете, Павел вместе с Петровым вышли из хаты, за ними последовали Ткач и Руденко.
В Совете, несмотря на поздний час, горел свет, со всех концов города, заводов, фабрик, воинских частей стекались люди: коридоры и комнаты были набиты народом, клубы табачного дыма кружили под потолком, все было наполнено гулом голосов.
— Сюда прошу, — Павел открыл дверь ближайшей комнаты. В ней находилось несколько человек. В комнате стоял стол, вдоль стен были расставлены стулья, но все разговаривали стоя. Молоденький офицер, которого Тимош встретил в Совете в дни корниловщины, и еще другой, по виду рабочий, а по выправке военный, — товарищи называли его Андреем, — направились навстречу.
— Инженер Петров? — сразу угадал Андрей. — Ткач заверил нас, что вы окажете содействие.
— Все, что в моих силах.
— Сейчас товарищ Павел представит вам необходимые документы, — и повернулся к Тимошу:
— Руденко, если не ошибаюсь? Это ты за царскими министрами охотишься? — и, не ожидая ответа, распорядился:
— Сейчас товарищ Павел передаст инженеру Петрову некоторые материалы, а ты уж, будь добр, взгляни одним глазком.
Павел, между тем, достал из шкафа большой желтый портфель министерского вида.
— Панифатовский! — воскликнул Тимош.
— Подтверждаешь?
— Он самый. Желтый. Он же им по всему городу светил.
— Слышали, товарищи? Так. Хорошо. Еще один вопрос: этот портфель вместе с автомобилем фирма «Бенц» доставил в Совет шофер полковника Фатова. Шофер уверяет, товарищ Руденко, что явился по твоему приказанию. Это верно?
— Насчет машины был разговор. Портфеля не видал.
