Зарплата в шестьдесят-восемьдесят рублей в Бресте считалась неплохими деньгами, больше получали лишь в железной дороге и заводе, но цены кусались. В госмагазинах мужской костюм стоил триста пятьдесят рублей, часы на сотню дешевле. А еду, их же пограничный народ, чаще покупали на базаре у селян: больше выбор и нет толкотни в магазинах. Да и жди когда завезут в военторг дешевое мясо по два рубля за килограмм.
Но теперь в очередях стояли не только местные. Появились жены и дети товарищей, прибывших укреплять в Западной Белоруссии советскую власть. Разделял прохожих на «восточников» и «западников» разведчик безошибочно. И не по одежде, как Ненашев, а по знакомому выражению лица.
И так на каждой улице. У каждого магазина. На цены никто не смотрел. Товар заканчивался, но немедленно принялась писаться очередь на завтра. Люди кидали жребий, будет караулить ночью, чтобы не набежали «чужие».
А что творилось у сберкассы. Милиционер едва сдерживал толпу. Спросив, в чем дело, Елизаров узнал: жители ринулись снимать деньги и пытались сдать обратно облигации госзаймов.
Просьба успокоиться и не поддаваться паническим слухам, распространяемыми провокаторами еще больше разозлило толпу. А когда услышали, что в день выдают только пятьдесят рублей, послышались откровенно антисоветские выкрики.
Публика решила стоять до последнего. Надо быстрее избавиться от ставших внезапно проклятыми советских рублей. Рядом шныряли какие-то типы, предлагая позабытые злотые за рубли и обратно, по специальному курсу. Но не здесь, надо отойти в подворотню.
Хвост очереди, где давали крупу, строго по полведра в руки – иначе до закрытия не хватит – двигался мучительно медленно. Люди страдали от жары, бессмысленно ругались, перешептывались, передавая друг другу какие-то новые слухи.
Но больше всего очередь возмущалась тупостью кассира, которая постоянно пересчитывала цену весового товара на деревянных счетах. В ее глазах читался ужас от вида обозленной толпы. Внезапно люди еще больше зашумели, зашевелись: какой-то товарищ в белой кепке, сером френче и парусиновых туфлях пытался пройти без очереди «он имеет право и некогда». Гражданину сразу нанесли два удара – в лицо и в выпирающий живот.
Сразу вмешалась милиция, драчунов с трудом, но разняли и по возмущенный свист зрителей повели в отделение, составлять протокол.
Елизаров отвернулся. В Минске порядок был бы наведен решительно и быстро. Как-никак столица Белоруссии была одним из городов, где специальное постановление позволяло милиции штрафовать всех, кто не помещался внутри магазина – на пятьдесят рублей. А заодно выяснить, что делает гражданин здесь в рабочее время, и есть ли в наличии справка, что начальство отпустило именно его купить дефицитный товар. Очереди пропадали вмиг[396].
Всем сознательным людям давно понятно. Товарный ажиотаж устраивают враги Советской власти! Дефицит вызван засильем спекулянтов, перепродающих вещи втридорога, и ворьем в магазинах. Сложилась система, но с ней, как и с «цеховиками» усиленно боролся специальный отдел НКВД.
Пусть недавно создан ОБХСС во главе с майором Гремиловым, зато результаты работы есть. Михаил же видел, как у коллег, будто на дрожжах, росла отчетность.
Глава девятнадцатая или последнее воскресенье (15 июня 1941 года, воскресенье)
Мареева проснулась рано. Женщины вообще просыпаются рано, приготовить завтрак, разбудить детей в школу и сделать сотню разных мелочей, перед тем как уйти на работу. Но сегодня воскресенье, дочь в летнем лагере, а муж в очередной командировке.
Для нее выходной день был рабочим. Перед тем, как сесть завтракать женщина-капитан, открыла почтовый ящик, заботясь о газете[397]. В Управлении вечно не хватает времени, а новости хотелось вдумчиво прочитать, а не слушать по радио.
Страна жила обычной жизнью. Шесть с половиной миллиардов рублей дали трудящиеся государству взаем. Сокольнический парк культуры и отдыха заполнен физкультурниками – состоялся массовый забег. В Ровно построили сорок пять школ, и в десяти будут преподавать на польском языке. Где-то начался сенокос, где-то уборка пшеницы. Бьют все рекорды трудолюбивые колхозники из Советской Республики Немцев Поволжья и Полтавской области.
Она перевернул лист, зачем заглядывать в середину, если заранее знаешь, что там увидишь.
Ого! Скоро начнут выпускать телевизоры! Мареева быстро пробежала глазами заметку и машинально взглянула в колонку, где печатали репертуар. Ничего нового. В филиале МХАТа – ставшие давно привычными «Дни Турбиных», а в театре Красной Армии премьера месяца – «Сон в летнюю ночь».
Полина вздохнула и, долив в стакан кипятка, развернула лист. Там жила война! Действия немцев в Западной Европе. Сражения в Сирии, одни французы сражались с другими. Смертоубийство в Китае. Военные мероприятия в неторопливых США.
Вчера на выставке к ней никто так и не подошел, но она хорошо насмотрелась на материалы немцев.
Впечатляющий результат. За двенадцать дней вермахт, потеряв сто пятьдесят человек убитыми, взял триста пятьдесят тысяч пленных. Югославия капитулировала безоговорочно, а война оказалась почти бескровной.
Но видеть тех молодых, улыбающихся из люков своих танков и бронемашин, запыленных парней в форме вермахта было противно. С ними сражался ее муж в Испании, и она видела, как возник новый порядок в Германии. Наглость парней в коричневой форме была для нее невыносимой.
Жалость вызвали колонны пленных, кажущиеся бесконечными и бредущие неизвестно куда-то. А на одном снимке оккупанты кому-то понравились. Вон, как пьют вместе с фашистами, сволочи, и вытягивают руки в нацистском приветствии.
Так что же хотел сказать, вернее, показать «Арнимов», приглашая ее туда?
Минут двадцать спустя, закрыв дверь на ключ, она шла на службу по улицам Москвы и с удовольствием вдыхала бодрящий утренний воздух. Духота в город войдет через пару часов, а пока приятный несильный ветерок шевелил на деревьях еще не успевшую потемнеть летнюю зелень. Жаркое лето входило в полную силу.
— Товарищ капитан, вам посылка.
— Посылка?
«Даже так», — подумала она, ждавшая лишь письма. Но бандероль содержала одну книгу.
Томик Иссерсона Ненашев предусмотрительно оставил себе, а вложил рекомендованное для изучения командирами РККА издание Гельмута Клотца «Уроки гражданской войны в Испании»[398], где карандашом поставил знак вопроса после слов о «разрушенных иллюзиях о непродолжительной и молниеносной войне» и обвел вымаранный несмываемой тушью абзац о желании Гитлера напасть на СССР. Слова о «большом значении укрепленных районов» капитан крест-накрест зачеркнул.
— Предупреждает, что немцы решились на блицкриг. Ох, не новость. А дат, кроме двадцать второго июня называли несколько, — вздохнул Леонов.
Он подумал, как похоже на провокацию. Даже город выбран правильно, там часто гостят офицеры вермахта, которым ничего не стоит зайти на местный почтамт. Их разведпункты имели абсолютно другое мнение: германские части прибывают с английского и других фронтов на отдых или желают испытать, насколько крепко охраняют границу СССР. Мог быть верным и третий вывод: немцы перекидывают несколько частей с одного места на другое, специально обманывая Черчилля, показывая, что будто действительно группируют части[399].
— Хочешь дружеский совет? Пишут же из Бреста? Может специально хотят скомпрометировать там разведпункт, ребята там стоят на первом месте. Что ни день, то обязательно что-то шлют либо нам, либо в округ[400]. Отдай материал в седьмой отдел приграничной разведки. Свяжутся с Белоруссией и разберутся, что за фрукт тебе писульки отправляет.
— Ты не забыл, что почтовой карточке есть и твоя фамилия.
— И что? Она прошла нашу канцелярию. Ее кто-то читал. Напишу рапорт…
— Что все бред, не знаешь ты никакого «Арнимова»?
— Не путай меня больше с этим делом. Хорошо? Я жалею, что и про выставку тебе сказал.
— И то, что приглашение организовал? Костя, в чем дело?
— Ты же знаешь обстановку в отделе, — скривилось лицо Константина, — шлют нам сводки пачками, подшивать не успеваем. А выводы самим делать нельзя. Чуть чихнешь тут же окрик, английские инсинуации, Черчилль хочет столкнуть нас лбами с Германией, — Леонов со злостью посмотрел наверх, где сидело начальство.
— Давай подождем. Он должен скоро пойти на контакт.
«Вот упертая тетка, — раздраженно подумал Леонов, но успокоился. — Скучает по настоящей работе, вот и схватилась за первое, что попало в руки».
«Писатель» личность интересная. В советских газетах о выставке в германском посольстве не сообщали. И неожиданно прибыли фотографии, доставленные дипломатической почтой на самолете «Люфтганзы». Те есть… Следовал очень многозначительный вывод.
