котором провел все лето. И вернулся он не бесцельно, а с определенной целью. Его не удовлетворило заключение жюри коронера, и он решил сам расследовать происшествие.
В несчастный случай он не верил – меньше всего верил в то, что девушка, сделав неверный шаг, упала с обрыва. Когда он видел ее в последний раз, она была внутри павильона, стояла у перил высотой по грудь, защищенная ими. Если ей и хотелось посмотреть вслед ему и лодке, положение давало ей такую возможность. Зачем ей было выходить? А как же возглас, который он слышал вскоре после этого? Не похоже на крик при падении, совсем не похоже. При падении крик повторился бы, но этого не случилось.
О самоубийстве он никогда не допускал и мысли, в том числе и по предполагавшейся причине – ревности к нему самому. Нет, этого не может быть. Вообще самоубийство по любой причине невозможно.
Чем больше он думает, тем все больше приходит к выводу, что Гвендолин Винн стала жертвой злодейского убийства. Именно по этой причине он вернулся на Уай, вначале убедиться в этом факте, затем, если возможно, найти убийцу и привлечь его к суду.
И поскольку убийство не сопровождалось грабежом, подозрения его наконец сосредоточиваются на Льюине Мердоке.
Возможно, он ошибается, однако не откажется от подозрений, пока не убедится, что ошибался, или не найдет им доказательств. И чтобы получить эти доказательства, потратит, если понадобится, всю жизнь и остатки своего состояния. Зачем ему то и другое? Он любил лишь раз в жизни, и любовь его достигала высот настоящей страсти. Та, что вызвала эту любовь, теперь спит вечным сном, лежит в холодной могиле, и только его любовь и воспоминания о ней остаются теплыми.
Его горе велико, но острота его проходит, и теперь он может рассуждать спокойно, тщательно обдумать, что предстоит сделать. С самого начала он думал о Мердоке; но мысли были лишь самые смутные. Теперь, вернувшись в Херефордшир и услышав, что произошло за время его отсутствия – в этот период состоялось переселение из Глингога в Ллангоррен, – он восстанавливает прежнюю последовательность мыслей и видит происходящее в более ясном свете.
Как охотник, идущий по старому следу, возбуждается, найдя признаки недавнего пребывания зверя, так же возбужден и капитан Райкрофт. И так же пойдет он до конца – до последнего знака. Никакая дичь, какой бы крупной она ни была: слон, лев или тигр, не может привлекать охотника так, как притягивает его добыча, – человек-тигр, убийца.
Глава сорок восьмая
Снова на реке
Нигде в Англии, возможно, нигде в Европе осенняя листва не окрашена так очаровательно, как на берегах Уая, протекающего через графство Херефорд. Здесь Вага прокладывает себе путь через леса, которые кажутся раскрашенными художником; их цвета почти такие же яркие, как знаменитая окраска американских лесов. Береза, вместо того, чтобы, как повсюду, стать темно-коричневой, приобретает оттенок яркого янтаря; листва каштана становится прозрачно-лимонной; листья дуба розовеют по краям, а лещина усажена ярко-алыми зонтиками с плодами. Тут и там по склонам лесистых холмов видны красные дикие ягоды, белые пятна говорят о присутствии ломоноса, алые – о падубе с его ягодами, как будто покрытыми воском, а темно-бордовый цвет – о боярышнике; и все это перемежается зеленью самых разнообразных оттенков: тис, можжевельник, утесник, плющ и другие вечнозеленые растения круглый год демонстрируют свежую зелень, вопреки снегу и зимним морозам.
Сейчас осень, и леса Уая надели нарядное платье; не тускло-зеленую ливрею, не скучную ржавчину, а одеяние веселое, с тонами алыми, золотыми и зелеными. Октябрь, везде коричневый, здесь яркий; и хотя листва опала и продолжает опадать, это не говорит о смерти и не приносит печаль в сердце наблюдателя. Напротив, на деревьях висит веселый ковер, и такой же веселый ковер расстилается под ногами. Еще веселей становится от звуков. Ибо леса на Уае даже зимой не остаются беззвучными. В них всегда поют птицы, и хотя осенний концерт не сравнить с весенним – не хватает ведущего тенора, соловья, –тем не менее он многоголосен и изумительно гармоничен. Как всегда, смело звучит голос черного дрозда; не менее громка и сладка песня его брата простого дрозда; еще мягче и нежнее воркование вяхиря; весело звучит кашель зеленого дятла, который своим длинным языком, способным хватать, как рука человека, проникает в кору в поисках насекомых.
Октябрь; на Уае, который серебряной лентой, как гигантская змея, струится среди великолепных золотых лесов, вниз по течению движется гребная лодка. В ней два человека: один гребет, другой сидит на корме за рулем. Тех же двоих и в таких же позах можно было видеть на реке и раньше. Ибо за веслами Джек Уингейт, а за рулем капитан Райкрофт.
Не думал молодой лодочник, когда «богатый подарок» – десятифунтовая банкнота – был передан ему в руки, что когда-нибудь щедрый даритель снова станет его пассажиром.
Но он теперь снова в лодке, и лодочник не знает почему и не спрашивает. Слишком рад снова сидеть визави с капитаном, чтобы расспрашивать его. К тому же оба словно чувствуют серьезность момента; и печальные воспоминания вызывают сдержанность и молчаливость. Уингейт знает только, что его старый клиент вновь нанял его для плавания вниз по реке, но не на рыбалку, потому что сейчас уже сумерки. И выражение у капитана иное, но в чем дело, лодочник сказать не может. Из лаконичного приказа, который он получил при отплытии, нельзя сделать никаких выводов.
– Отвезите меня вниз по реке, Джек! – Расстояние и цель остались неуказанными.
И Джек гребет по течению ровными привычными гребками; оба молчат. Словно прислушиваются к скрипу весел или к вечерним песням птиц на берегу.
Но в их мыслях нет места этим звукам; напротив, в голове у обоих воспоминания, иные и гораздо менее приятные. Ибо об думают о криках – криках, которые слышали недавно и которые по-прежнему живы в памяти.
Первым нарушает молчание Райкрофт, говоря:
– Это, должно быть, то место, где мы его услышали.
Хотя капитан не объясняет, что имеет в виду под словом «его» и говорит скорее про себя, чем обращаясь к собеседнику, Уингейт хорошо понимает его, о чем
