– Узрите, – сказал мастер Толчерд горделиво, – моя Механическая Харлекинада!
– Они не люди, мастер Толчерд? – Королева задохнулась. – Ни на волос? Они столь прекрасны!
– Металл, только металл и ничего, кроме металла, мадам. Свет еще не видывал созданий столь утонченных.
(Доктор Ди насладился скрещеньем взглядов с капитаном Квайром.)
Они принялись танцевать снова; разыграли целый спектакль: о любви пресеченной, о любви обретенной, о любви пораженной и любви отомщенной. И хотя их жесткие металлические лица не несли выражения, их механические тела выражали всю историю волнующе. Глориана придвинулась к Квайру, Квайр – к Глориане. Спектакль продолжался. Харлекин полагал себя обманутым Колумбиной, ибо Исабелла, ревнуя, возжелала Харлекина себе, оттого она заставила его поверить, будто Колумбина крутит любовь со Скарамушем. В свой черед, разозлившись, Харлекин отдался Исабелле, чтобы позднее узнать правду и, ринувшись рассказать обо всем Колумбине, грудью встретить мстительный ее кинжал. Выяснив, как было дело, сама она отведывает яд. Последнее движение танца было медленным, похоронным па, как в зерцале отражающим предыдущий пляс ансамбля мастера Патера.
Зрители, по большей части, ощутительно взволновались, особенно мастера Хлебороб, Рэнслей и Уоллис, кои все считали себя обманутыми в любви. Алис Вьюрк тоже рыдыла рыдмя и была утешаема сиром Орландо. Квайра пантомима не трогала, но, поскольку Королева находила ее удовлетворительной, он хлопал энтузиастически. Механические существа оттанцевали прочь.
– Вы обязаны показать их вновь, сир, – обратилась Королева к мастеру Толчерду. – Многажды. Они исполняют другие истории?
Мастер Толчерд был извинителен:
– Пока нет, мадам. Только одну. Но их можно приноровить. И к комедии, и равно к трагедии. Если дозволите, я приведу их на следующее ваше празднество.
– Опять и опять, мастер Толчерд. Мы вас благодарим.
Никогда еще не был Толчерд столь доволен. Сияя, он последовал за своей Харлекинадой.
Квайр думал, что видел мертвый танец. Он поднялся. Он нуждался, сказал он, в облегчении.
Когда он шел мимо сира Амадиса, тот ущипнул Квайров плащ.
– Капитан Квайр? – Умолительный тон. Издалека, со златых подушек, мучаясь вниманием двух гейш, сердито глядел Рэнслей.
– Вестимо, сир Амадис. Чем могу служить?
– Ваша опекаемая – ваша подопечная – ваша барышня – девчонка.
– Алис не у меня на поруках, сир. Уже нет. Некогда я сторожил ее девственность, а теперь сторожить нечего. – Квайр был тверд. Он был сама нравственность.
– Но однажды вы за меня хлопотали.
– Сего мне делать не следовало.
– Вы похлопочете за меня снова, капитан?
– Я не в силах, сир Амадис. Вы должны хлопотать за себя сами.
Рэнслей восстал и заковылял к ним:
– Осмотрительнее, Амадис, с любыми интригами, что ты замышляешь. Я все слышу. Я все слышу.
Квайр живо уступил дорогу обоим:
– Я не в силах. Вам следует решить сие меж собой, джентльмены. Я не бог.
– Вы могущественны, как бог, Квайр, – сказал лорд Рэнслей. – Кое в чем, по крайней мере. Зевес! Как вы нас всех совратили!
Квайр замер, стоя к ним спиной:
– О чем вы, милорд?
– Взгляните на нас. Мертвецки пьяны, одурманены похотью, будто тиранический ромейский двор древности. И сие – ваших рук дело, Квайр.
– В самом деле. – Капитан покачивался. – Выходит, я и вправду бог, как вы говорите, милорд.
– Когда завершится дознание по делу о том, как погибла честь Альбиона, при кончине мира – ждать осталось недолго, сказал бы я, – вердикт будет: убийство. И убивцем, сир, будет назван Квайр.
Тот почесал затылок.
– Развращение заключается в том, что была произведена имитация реальности – с использованием мифа. Пал бы Альбион столь быстро, будь его основания крепки?
– Вы не отрицаете?..
– Я отрицаю все, милорд.
– Что с Алис Вьюрк? – Лорд Кровий ослабел. – Вы не станете посредничать? Не выберете одного из нас?
– Я не бог, – сказал Квайр. – Я даже не король. Я Квайр. Свою проблему вы должны уладить самостоятельно. – Он продолжил путь, оставляя Рэнслея и Хлебороба наедине, совещаться втихомолку.
Сир Орландо Хоз беседовал о политике с Алис Вьюрк, а та, будучи опытной льстицей, перефразировала слова собеседника и подавала их в ответ как собственное мнение.
– Я виню Монфалькона. Он вцепился в свои убеждения мертвой хваткой. Полагал, будто единственный способ не развалить Империю – выставить Глориану богиней и, дабы гарантировать ее веру в сию сказку, держать ее в беспорочном неведении относительно всего, что он делал, дабы сохранить легенду. Он вцепился в сию легенду подобно безумцу. К слову, я считаю, что он – жертва Квайра настолько же, насколько считает жертвами Квайра остальных. Я собираю доказательства, даже теперь, но не так открыто, как Монфалькон.
– Итак, вы думаете, капитан Квайр – злодей, положивший глаз на трон?
– У меня нет особенной неприязни к Квайру. Из него вышел бы отменный король. Не расходись его мотивы с моими, я бы его стерпел. Однако ткань Альбиона гниет на наших глазах. Невозможно позволить сотканному Монфальконом чарующему гобелену разом упасть и явить доселе скрытую им реальность – ее не примут ни дворяне, ни простолюдины. Занавесь должно приподнимать дюйм за дюймом долгие годы.
– В гобелене уже наличествуют дыры. Вот почему столь многие нобили берут сторону Жакоттов. Они видят под парчой тлен – или думают, что видят.
– Подлинного тлена здесь нет. Всего лишь эйфория осиротевшей женщины, и она минует. Но Квайр позволил обнажиться крайностям. Кто-то зрит всю целокупность – скромное развлечение вроде нынешнего – и считает, что она явно знаменует больший, невидимый ужас. Романтика понукает воображение и заставляет его расти – но, если воображение применяется не к тем обстоятельствам, ища более уродства, чем красоты, страшная сила спускается со своры.
– Вы разделяете антипатию капитана Квайра к Романтике?
– Антипатию – разделяю. Но не отвращение, Алис. И худшее, наиболее разрушительное из всех его видов есть отвращение, питаемое Квайром к себе. Именно оно связывает его столь прочно, хотя оба в сем не признаются, с Королевой.
– Вы думаете, он любит Королеву по-настоящему?
– Если Квайр способен любить хоть что-то.
– Вы говорили про Убаша-хана и планируемую вами экспедицию – по следам Монфалькона внутрь стен.
– Вестимо. Кот, считает Убаша-хан, может привести нас к графине Скайской. Надежда призрачна – однако мы отправимся тайно, с полусотней татар, во всеоружии. Они с легкостью разобьют сброд, я уверен. Лучше них воителей не найти. Убаша-хан, видите ли, любит графиню. Он полагает ее жертвой заговора – Монфальконова либо Квайрова – и найдет ее, даже если придется отыскать ее труп.
– Вы двое вычерпали колодезь, верно?
– Вестимо, и обнаружили только бродягу, вероятно обитателя стен.
– Когда вы отправляетесь?
– Очень скоро.
– Известите Монфалькона?
– Нет. Он обязательно выдаст нас – неумышленно. Он потерял контроль над всеми чувствами. Он не владеет собой уже какое-то время, иначе заметил бы работу Квайра давно, еще после убийства леди Мэри. Он говорит теперь о разрушении как единственном лекарстве от наших недугов.
Алис Вьюрк смотрела, как возвращается ее господин, Квайр, и взгляд ее помрачился.
Он был остановлен распустившим нюни Уоллисом.
– Квайр, капитан, мальчик мне изменяет, – шептал Уоллис. – Поговорите с ним. Я умираю от причиняемой им боли.
Квайр снизошел до бедного Уоллиса улыбкой и потрепал его по голове.
– Конечно же, поговорю. – Он поискал глазами Фила. Скворцинг купался во внимании полудюжины леди и щеголей сераля, но сразу увидел Квайра и ухмыльнулся, высмеивая обоих. Капитан вздохнул. – Ему недостает изящества, сему юнцу. Всегда недоставало.
– Наставьте его на путь приличий. – Уоллис был напряжен.
Жестикуляция Квайра не воодушевляла.
– Как?
– Он у вас на поруках.
Квайр медлительно расплылся в улыбке:
– Королева таких отвергает, я накапливаю. – Скорее бы завершилась работа, тогда он будет счастливее.
– Он меня убивает, – сказал Уоллис в простоте.
– Найдите другого, – ответил Квайр. – Их тут полным-полно. Им польстило бы внимание сановитой особы.
– Я люблю его.
– Ах, – сказал Квайр. Он смотрел на сира Амадиса и лорда Кровия, что поднимались, готовясь уйти. Приложил ладонь к устам. Затем увидел Королеву. Она, весьма навеселе, его манила. – Надо идти. Долг, мастер Уоллис.
Оставляя жалкого Секретаря, он запетлял меж подушек и взошел на постамент к призывам Глорианы.
– Удалимся же, – сказала она. Ввиду опьяненности она еле ворочала языком.
Квайр видел, что сир Эрнест перевалился через спящее тело леди Блудд и ныне тоже дремлет. В сем состоянии пребывала добрая половина гостей. Насельники сераля тихо крались в разнообразные свои обиталища. Квайр позволил Глориане схватиться за свое плечо и на него опереться. Она вздымалась над ним башнею. Он собрал больше сил, чем обычно являл, и помог ей спуститься по ступенькам.
