– Что? – не понял Всеволод.
– Вероятно, её имя – Эржебетт, – предположил Бранко. – А может быть, и нет. Не в себе, похоже, девка.
– Умом, что ли, тронулась? – Всеволод потер расцарапанную заколкой руку.
– Тронулась – не тронулась, но язык от испуга, видать, отнялся. И кажется, надолго.
– Жаль, – Всеволод вздохнул. – Поговорить с ней было бы любопытно.
Волох лишь пожал плечами:
– Боюсь, нам уже не узнать, что с бедняжкой приключилось. А впрочем, и не мудрено, что она дар речи потеряла. Если пряталась здесь от стригоев...
– Не только от них, – хмуро заметил Всеволод. – И речь она утратила не до конца. Кое-что девчонка мне все-таки поведала.
– Что?
– Что волкодлак объявил ее своей добычей.
– Эт-ту-и пи-и пья? – нахмурился Бранко. – Так она сказала?
– Сказала.
– И больше ничего?
– Ничего.
Волох покачал головой:
– Это странно. Я так разумею: уж если у человека от ужаса отнимается язык, то – целиком и полностью. Если же он способен хоть что-то сказать, тогда почему ограничивается одной лишь фразой. Не может говорить иного? Или не хочет?
Бранко посмотрел на девушку с недоверчивым прищуром. Повторил многозначительно:
– Странно. Очень странно.
– А я как раз ничего странного не вижу, – подозрительность проводника вызвала у Всеволода лишь раздражение. – Раз девицу до полусмерти напугал волкодлак, в памяти и на языке несчастной вполне могло отложиться его последнее слово. А уж если слово это защищает от прочих оборотней...
Он не договорил – махнул рукой. Отмахнулся. Не ахти какое объяснение выходило, но с другой стороны... Кто знает, что делает с человеком великий страх? Никто! И высказанные вслух разумения волоха ничего не доказывали.
А – главное – обвинять заранее несчастную отроковицу ни в чем худом не хотелось. Надо бы, быть может, осторожности ради, – ан не хотелось. И оттого Всеволод злился еще сильнее. И на недоверчивого Бранко, и на самого себя, и на девчонку эту, свалившуюся им на голову в безлюдном городе. Неужто она, в самом деле, так в душу ему уже запасть успела? Прямо колдовство какое-то! Ладно, запала – не запала, а разбираться с ней все равно как-то придется. Пока же...
– Будем присматривать за девчонкой повнимательней, – буркнул Всеволод.
И – снова повернулся к страдалице. Спросил – резко, грубо, выплескивая прущую наружу злость:
– Тебя звать Эржабетт? Верно?
Бранко снова перевел. Несколько раз. Видимо, на всех языках угорского королевства и его окрестностей. Даже немецкая речь проскользнула.
– Эрш... эрж... эрш... эрж... – отроковица вновь силилась что-то сказать. И не могла.
И не кивала. И не мотала головой.
– Что ж, отныне будешь Эржебетт.
Имя было диковинным и больше смахивало на лошадиное ржание, чем на наречение человека. Но надо же было хоть как-то называть девчонку.
– Погоди-ка, русич, а не она ли Рамука... того... – вспомнил наконец о погибшей собаке Золтан.
– Да уж больше некому, – ответил Всеволод. И поспешно добавил: – Но ты все равно саблю-то не цапай, ежели хочешь в моей дружине остаться. Обижать девку не позволю.
– Она Рамука сгубила! – заскрежетал зубами разъяренный шекелис.
Клинок, впрочем, в ножнах угр пока оставил. А зубами – пусть. Сколько угодно скрежещет...
– Случайно, – твердо сказал Всеволод, – без умысла. Не для твоей собаки западня в пыточной готовилась.
– А для кого же?!
– Слышал ведь – Эржебетт волкодлак напугал. Его, небось, и ждала девчонка. Хотела придавить оборотня ведьминым ложем, а после – заколкой своей серебряной... Не смотри, что маленькая заколка – темной твари серебра хватит, если воткнуть поглубже. А если б в человеческом обличье волкодлак в поруба сунулся, так, глядишь, и заколки не понадобилось бы. Шипы на пыточных полатях – вон какие. Пса же твоего Эржебетт, видать, просто с перепугу... В общем, нет на ней вины.
– Да как же нет! – возмутился Золтан. – Рамук...
– Рамук – собака, не человек. Она – человек. И негоже из-за пса казнить человека. Эржебетт пойдет с нами. А ты, коли не в силах совладать со своим гневом, не пойдешь. Не обессудь, но уж больно ты горяч, Золтан. То на немца кидаешься, то на татарина: Теперь и вовсе девку беззащитную рубить вздумал. Такой спутник мне не нужен. Так что – сам решай.
Шекелис плюнул в сердцах. Отошел – весь кипя и бурля. Спора, однако, продолжать не стал. Из дружины уходить Золтан не хотел. А и поздно уходить уже! Нечисть вокруг. В первую же ночь любого схарчит за милую душу, если некому будет спину прикрыть.
Всеволод еще раз оглядел девицу в грязных портах и драной, мешком висящей рубахе. Позвал Федора. Приказал:
– Найди для Эржебетт наряд почище да поприличней.
– Так того... воевода... – растерялся десятник. – Нету у нас платья для отроковицы.
– Знаю, что нету. Дай, что есть. Для отрока одежу дай. Пусть быстро переодевается. Дальше Эржебетт поедет с нами.
Федор, недовольно ворча под нос, ушел потрошить дорожные сумки.
К Всеволоду подступил Конрад. Вопрос германца не был неожиданным:
– Хочешь взять девчонку с собой, русич?
– А ты предлагаешь бросить ее здесь? – Всеволод посмотрел в глаза немцу.
– Ну-у... – рыцарь замялся. – Мы могли бы отдать ее...
– Кому? Ты еще не заметил, тевтон, – ни в городе, ни в его окрестностях нет ни одного человека? И беженских обозов мы давненько уж не встречаем.
– Все равно! – насупился сакс. – В орденском братстве ей не место.
– А среди упырей?
– Она каким-то образом уцелела в Германштадте, значит, и впредь проживет здесь без нас.
– Сколько, сакс? – Всеволод чуть подступил к рыцарю.
– Что – сколько? – Конрад не сразу понял суть вопроса.
– Сколько еще она здесь проживет? День? Два? Одну ночь? Две? И что ты называешь жизнью? С вечера и до рассвета сходить с ума от ужаса, запершись в порубе. И даже днем шарахаться от каждого шороха в безлюдном городе, ожидая возвращения волкодлака или налета лихих гостей вроде черных хайдуков. Ты только взгляни на нее, Конрад. Посмотри, во что превратил Эржебетт страх? И ответь, рыцарь, только честно ответь – хотел бы ты сам оказаться на месте этой девчонки? Один, среди тварей темного обиталища?
– Магистр... Мастер Бернгард... он все равно не позволит находиться женщине в замке, – сухо сказал Конрад.
– Она не женщина. Она почти ребенок.
– Магистр не позволит...
– Это уже не твоя забота. Давай так, сакс. Ты – посол. Ты звал нас на помощь. И мы пришли. А с кем мы пришли и кого привели с собой – то наше дело. Об Эржебетт с твоим магистром говорить буду я. И я не думаю, что благородный рыцарь, носящий на плече крест, отдаст беспомощную деву на растерзание нечисти.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
