Но что бы ни говорили факты, где-то на задворках ее сознания жила мысль, что колонисты все же способны на сюрпризы. И от этого у нее не становилось легче на душе.
– Илиа, – сказал Хегази, – мы почти готовы. Столица выходит из ночи.
Вольева кивнула. Камеры с большой разрешающей способностью, установленные на корпусе, сейчас будут нацелены на точку в нескольких километрах от границы города, определенную еще до отбытия Садзаки на поверхность Ресургема. Если он не попал в беду, то сейчас ждет там, стоя на вершине столовой горы и глядя на встающее солнце. Точность во времени была исключительно важна, но Вольева не сомневалась: Садзаки окажется в назначенном месте в назначенное время.
– Я поймал его! – воскликнул Хегази. – Сейчас стабилизирую изображение…
– Покажи нам.
В сфере возник квадрат, который стал быстро расширяться. Сначала то, что появилось в «окне», было плохо различимо. Какое-то размытое пятно, слегка напоминающее человека. Вдруг изображение обрело четкость – теперь Садзаки был легкоузнаваем. Вместо громоздкого адаптивного скафандра, который Вольева видела на нем в последний раз, – серое пальто, длинные полы которого полоскались вокруг ног, обутых в высокие сапоги – на вершине столовой горы гулял ветер. Воротник Садзаки поднял, защищая уши от ветра, но лицо было видно хорошо.
И оно совсем не походило на обычное лицо Садзаки. Ему немного изменили черты, подогнав под средний фенотип, рассчитанный по генетическим профилям всех членов экспедиции, улетевшей с Йеллоустона на Ресургем, и отражавшему преимущественно франко-китайский набор генов. Садзаки вызвал бы разве что случайный любопытный взгляд, вздумай он прогуляться в полдень по городу. Ни в его внешности, ни в акценте не было ничего, что могло бы выдать чужака. Лингвистические программы проанализировали с десяток йеллоустонских диалектов, и по сложным лексико-статистическим моделям рассчитали вероятную эволюцию этих диалектов в единый язык Ресургема. Если бы Садзаки решил вступить в контакт с кем-нибудь из поселенцев, его облик, легенда и речь убедили бы собеседника, что перед ним житель какого-нибудь медвежьего угла планеты, а вовсе не другого мира.
Садзаки не имел с собой никаких предметов, которые могли бы его выдать, если не считать подкожных имплантатов. Обычные коммуникационные средства типа «земля – орбита» слишком подозрительны и легко обнаружимы; объяснить их присутствие при задержании было бы трудно. Поэтому сейчас он просто говорил, четко артикулируя слова, по нескольку раз повторяя фразу, тогда как корабль своими инфракрасными датчиками замерял приток и отток крови в области рта, а затем моделировал соответствующие сокращения мышц и движения челюсти. Эти движения сверялись с архивными записями разговоров Садзаки, что давало возможность восстановить произносимые звуки. Конечный этап включал моделирование лексико-грамматических конструкций, которых можно было ожидать от триумвира в данной ситуации. Система выглядела сложной и была сложной, но уши Вольевой не улавливали никакого несоответствия между движением губ и синтетической речью, которая звучала удивительно четко.
– Я исхожу из того, что вы меня слышите, – говорил Садзаки. – Для протокола: пусть это будет мое первое донесение с поверхности Ресургема. Вам придется извинить меня, если иногда я буду отклоняться от главной темы или сбиваться. Я не писал отчет заранее, так как это опасно – меня могли бы задержать вместе с ним на выходе из города. Здесь все совсем не так, как мы ожидали.
Это уж точно, подумала Вольева. Колонисты – во всяком случае, часть из них, – конечно, узнали о прибытии корабля на орбиту Ресургема. Предположительно с помощью радарного луча, отраженного корпусом. Однако они не стремились установить контакт с «Ностальгией», как и ее экипаж не пытался связаться с ними, и это беспокоило Вольеву не меньше, чем источник излучения нейтрино. Такая скрытность говорила о паранойе и о тайных намерениях. Но Илиа заставила себя не думать об этом, так как Садзаки продолжал говорить и она не хотела упустить ни единого слова.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Я могу многое сказать о колонии, – продолжал он, – но боюсь, что «окно» вот-вот закроется. Поэтому начну с тех новостей, которых вы ждете с нетерпением. Я установил местонахождение Силвеста. Теперь вопрос лишь в том, как его доставить к нам.
Слука давилась кофе, сидя за продолговатым черным столом напротив стоящего Силвеста. Раннее ресургемское солнце проникало в комнату сквозь приспущенные жалюзи, рисуя яркие полоски на коже женщины.
– Мне нужно узнать твое мнение по одному вопросу.
– Гости?
– Соображаешь! – Она налила Силвесту чашку и указала на кресло.
Сиденье под тяжестью Силвеста опустилось, и он оказался вдруг ниже собеседницы.
– Удовлетвори мое любопытство, доктор Силвест: что именно ты слышал.
– Я не слышал почти ничего.
– Тогда и времени на рассказ тебе потребуется не много.
Он устало усмехнулся. Дважды в этот день его разбудили тюремщики и во второй раз притащили сюда в полусонном состоянии. Он все еще ощущал запах Паскаль, аромат ее тела обволакивал его и заставлял думать о том, спит ли она сейчас в своей камере где-то неподалеку, в этом же Мантеле. Чувство одиночества, которое он испытывал, смягчалось радостным знанием, что она жива и невредима. Силвеста убеждали в этом и до его встречи с женой, но у него не было оснований верить людям Слуки. Какую ценность представляет Паскаль для «Истинного пути»? Даже меньшую, чем он сам. Было ясно: сейчас Слука решает, оставить ли его в живых.
И все же… что-то изменилось. Ему разрешили свидание с Паскаль, и он был уверен, что эта встреча не последняя. В чем причина, в остатках гуманности у Слуки или в чем-то совсем ином? Может, Силвест или Паскаль ей скоро понадобится и она решила расположить их к себе щедрой подачкой?
Силвест глотнул кофе, и усталость отступила.
– Я слышал лишь, что у нас могут быть гости. И сделал из этого собственные выводы.
– Которыми, надеюсь, поделишься со мной?
– А может, мы сначала поговорим о Паскаль?
Слука поглядела на него поверх чашки, а затем кивнула с деликатностью заводной куклы.
– Ты предлагаешь свои знания в обмен… на что? На послабление режима содержания?
– Это было бы, мне кажется, разумно.
– Все зависит от качества твоих рассуждений.
– Рассуждений о чем?
– О том, кем могут быть эти гости. – Слука глянула на рассеченное жалюзи солнце, глаза сощурились от рубинового сияния. – Я ценю твое мнение, хоть и сама не знаю почему.
– Сначала скажи, что известно тебе.
– Дойдем и до этого. – Слука улыбнулась краем рта. – Но прежде я должна признаться, что обратилась к тебе за помощью в непростой ситуации.
– Ты о чем?
– Кто эти люди, если не Ремиллиод с командой?
Реплика означала, что его разговор с Паскаль, а следовательно и все, что между ними происходило, прослушивались. Эта новость шокировала Силвеста гораздо меньше, чем он мог ожидать. Видимо, он в глубине души все время чувствовал, что так оно и есть, хотя и старался подавить подозрения.
– Послушай, Слука, ты же сама приказала Фолкендеру упомянуть о гостях. Это было сделано ловко.
– Фолкендер просто выполнил свою задачу. Так кто же они? Ремиллиод уже торговал с Ресургемом. Почему бы не сделать это еще раз?
– Слишком рано, это во-первых. У него вряд ли хватило времени добраться до какой-нибудь другой системы. А во-вторых, торговля здесь не ахти.
Силвест освободился от мягких объятий кресла и подошел к окну. Через стальное жалюзи он увидел северные склоны столовых гор, окрашенные в оранжевые тона, – похоже на охваченные пламенем стопки книг. И еще он заметил, что небо теперь более голубое. Не красное, как прежде. Значит, из атмосферы удалены мегатонны песчаной пыли и заменены водяным паром. А может, это проделка его измененного зрения?
Потрогав стекло, он сказал:
– Ремиллиод не вернулся бы так скоро. Это очень ушлый торгаш, с ним немногие могут сравниться.
