— Ясно.
— Значит, пойдете вчетвером. Все, кроме Хайкиной, будете вооружены. — Клава подошла к Козловскому близко-близко: — Саша, милый! Мы так на тебя надеемся! Готовься, и ни пуха тебе, ни пера!
— Тебя, наверное, оставят в армии, — грустно промолвила Нюра Иванова. — Ну что ж… Приходи тогда освобождать Остров.
4
Группа Козловского уходила в сентябре. Готовиться к походу Александру помогали и родители. Так уж сложилось в этой семье: от матери и отца у детей секретов не было.
Николай Семенович Козловский, бывший красногвардеец, с оружием в руках защищавший молодую Республику Советов, был добрым советчиком сына-комсомольца. Особенно близки они стали друг другу, когда огромной бедой обрушилась на страну война. Не раз в доме Козловских, стоявшем в стороне от основной улицы деревни Ногино и близко к реке Великой, находили приют партизанские разведчики, красноармейцы, выходившие из окружения. Некоторые из них неделями лечились и набирались сил на маленькой усадьбе Козловских.
Старший Козловский по состоянию здоровья не мог уйти в партизаны, но всем, чем мог, помогал подпольщикам. Это по его совету были организованы тайники оружия за Рядобжей, с его помощью сделана схема укреплений города. В окрестных деревнях у Николая Семеновича было много знакомых. Эти знакомства использовались подпольщиками для получения разведывательной информации.
Сын гордился отцом, а отец сыном. Был случай. Как-то в воскресный день, набив портфель гранатами, Александр возвращался домой на велосипеде. От тяжести старый портфель в нескольких местах прорвался — пришлось перевязывать его ремнем. Неожиданно возле моста через Великую — проверка документов. Солдат-патрульный подозрительно посмотрел на портфель и протянул к нему руку, но Саша успел опередить гитлеровца и подал яблоко, лежавшее поверх гранат.
— Гут. Хорошо, — засмеялся солдат…
— Ну а если бы гитлеровец потребовал показать, что у тебя в портфеле? — спросил Николай Семенович, выслушав рассказ сына.
— Папка, неужели не ясно? Гранату под ноги, и ни гитлеровца, ни меня.
Николай Семенович судорожно глотнул воздух и тихо промолвил:
— Да. Только так, Сашок.
…Когда Саша Козловский покидал Ногино, родителей его дома не было. В целях конспирации они отправились к родне в одну из дальних деревень. Провожать группу пришли Клава Назарова, Коля Михайлов, Костя Дмитриев, Нюра Иванова. Младшая сестра Козловского Маргарита, которой предстояло на время остаться совсем одной в доме, угостила всех чаем. Пили, перебрасываясь шутками. И лишь Овчинников и Воронов сидели какие-то настороженные, поглядывая на висевшие над столом ходики. Ева Хайкина молчала, тесно прижавшись к Клаве. Но вот та встала:
— Пора!
Назарова уходит первой. Затем дом покидают и исчезают в саду Хайкина и военнопленные. Наконец из-за стола поднимается Саша. Рядобженцы, всегдашние товарищи Козловского, провожают Сашу открыто — это ни у кого не вызовет подозрений. Тем более в деревне пущен слух: младший Козловский уходит в соседний район на заработки.
— Письмо не забыл? — пытается шутить Нюра.
— Спрятал надежно. Все в порядке будет, — серьезно отвечает Саша.
5
Шли только ночами. Днем прятались и отсыпались, поодиночке разведывали дорогу, обстановку в населенных пунктах. Козловский помнил твердый наказ отца: как можно меньше попадаться на глаза.
Опасность подстерегала на каждом шагу. В крупных населенных пунктах — гитлеровцы, в деревнях — полицейские посты. Приходилось петлять. До линии фронта не так уж и много — километров триста, а на дорогу ушел чуть ли не месяц. Но вот в одну из октябрьских ночей они услышали отдаленный гул.
— Фронт! — определил Воронов.
— Скоро у своих будем! — доверчиво улыбнулась ему Хайкина.
Через сутки Козловский и его товарищи были возле Демянска. Линия фронта — рукой подать. Продвигаться стало еще труднее. На одном из хуторов Саша узнал: гитлеровцы делают прочесы местности — ищут диверсионную группу партизан. Решили держаться подальше от деревень.
Однажды заночевали в небольшой роще на холме. Рядом — кустарник и поле, за которым лес. Место удобное для обзора, в стороне от жилья и дорог. На рассвете на дежурство заступил Козловский. Поеживаясь от холода, Саша ходил взад-вперед по небольшой тропке. Вдруг послышались приглушенные голоса… Поднялись все быстро. На всякий случай достали пистолеты.
Голоса слышались со стороны поля, от подножия холма. Саша хотел было дать знак, чтобы уходить в лес, но на опушке его послышался треск сучьев. Меж деревьев замелькали вооруженные люди. Уходить было поздно.
Козловский выстрелил первым. И сразу — трескотня автоматов. И опять тихо. Саша оглянулся: почему молчат Воронов и Овчинников? Сзади их не было. Отползли в сторону и забились под большой куст. Ева лежала слева неподвижно. Подвинулся к ней, притронулся — мертва. В руке девушки была зажата раздавленная ампула…
Значит, один… По телу разлилась противная дрожь. Пересилив ее, Козловский выстрелил еще и еще. Фашисты не отвечали, но уже были где-то рядом. Вот вскрикнули схваченные Воронов и Овчинников, так и не сделавшие ни одного выстрела.
Значит, конец… Лихорадочно расстегнув ватник, Козловский достал заветное письмо и, порвав его на мелкие кусочки, опустил обрывки в нагрудный карман. И обе гранаты к груди… А темные фигуры уже вокруг. Идут во весь рост — решили: раз не стреляет — нет патронов… На какой-то миг всплыло лицо отца, и Саше даже почудилось, что он прошептал: «Только так, сынок…»
На первом же допросе Воронов и Овчинников выдали тех, с кем были знакомы. Гестаповцы действовали быстро. Утром 6 ноября 1942 года взяли Клаву. В полдень арестовали рядобженцев — Нюру, Колю, Костю. В Ногине схватили родителей Саши Козловского. После пятинедельных допросов и истязаний все они были казнены.
12 декабря 1942 года комендант города полковник Зассе, выслушав доклады о казнях в Острове, в Ногине и Рядобже, донес в штаб охранных войск об уничтожении «большевистского гнезда» в городе. А через несколько дней на его стол офицер гестапо положил несколько измятых листков бумаги.
— Что это? — с недоумением спросил Зассе.
— Листовки, господин полковник, — ответил гестаповец и, немного помолчав, язвительно добавил: — Судя по всему, их писали мертвецы. Мы же с вами уничтожили до основания «большевистское гнездо».
А еще через сутки Зассе сам стал свидетелем диверсии подпольщиков: эшелон с гитлеровскими офицерами, ехавшими из-под Ленинграда на отдых, полетел под откос почти у самого островского вокзала.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
