Когда Састион произнес слова первого моления – о вызове огненного шара, Фарах поразился тому, насколько просто оно составлено. В нем оказалось всего три строки, по три слова в каждой. Их следовало произносить быстро, на одном дыхании. Ударения были простыми, значимых пауз всего три, интонации запоминались с первого раза. Но оказалось, что не все так просто.
Весь день Састион потратил на объяснение метода концентрации внимания. Ученикам следовало обращаться к Энканасу, и к первородной силе Огня, получая от нее ответ. То, на что раньше уходили часы непрерывного повторения молитвы, надо было осуществить за доли секунды. Это и было самым сложным. Произнести фразу – легче легкого. Но получить ответ…
С первого раза не получилось ни у кого. И со второго – тоже. И с третьего и с двадцать третьего… Ученики никак не могли сосредоточиться. Они бормотали слова молитвы без остановки, словно безумные, пытаясь достучаться до всеблагого Энканаса, и получить ответ. Но все – впустую. Повторением тут ничего не добиться.
Састион не ругался. Он лишь мрачнел на глазах и в сотый раз объяснял, как надо чувствовать ответ. К вечеру воспитатель настолько охрип, что объяснялся исключительно жестами. Васка и Сасим отпаивали его горячими травяными отварами, но они мало помогали.
И все же, первым это получилось у Фараха. В какой-то момент, повторяя заветные слова, он почувствовал знакомое жжение в пальцах. Подмастерье знал, что это означало. Так было и в ночь нападения разбойников на караван, и в ночь, когда Темные Жрецы выманили его из приюта. Огонь. Его пальцы помнили белое ослепительное пламя, появлявшееся само по себе, в минуту опасности. Сейчас он почувствовал нечто подобное, ухватился за эту подсказку, попытался снова ощутить огонь на пальцах…
Это было похоже на натянутую струну. На удар мечом. На порыв ветра. Это было похоже на все сразу. Краткое мгновение между двумя ударами сердца, когда мир замирает в томной неге, и время останавливает бег. В этот момент, краткий как взмах ресниц, и происходило это…
Когда на пальцах вспыхнул огонь, Фарах не почувствовал боли. Он заворожено уставился на пальцы, охваченные белым пламенем, ощущая, как оно бьется в такт сердцу. Пламя задрожало и потекло по ладони вниз, капая на пол фургона. Мир снова замер. Все молчали и просто смотрели на Фараха. И он тоже – смотрел. На пламя.
Когда задымился мешок с одеялами, подмастерье очнулся, тряхнул рукой и пламя исчезло. Тут же стало шумно, – Килрас бросился гасить начинающийся пожар, Грендир испугано шарахнулся в угол фургона, повалив восторженно вопящих братьев. Састион, отчаянно жестикулируя, разразился шипящими звуками, яростными и злыми. Он вскочил, оттолкнул Килраса, подхватил тлеющий мешок с одеялами и выбросил его из фургона. Потом быстро обнял ошеломленного Фараха, выпустил из объятий и тут же отвесил ему крепкий подзатыльник.
Когда все успокоились, друзья подвергли Фараха настоящему допросу, выпытывая, как ему удалось вызвать огонь. Тот пытался объяснить, но не смог. Это нельзя было рассказать словами, это надо было почувствовать.
Как ни странно, дальше дело пошло на лад. На следующий день Килрас тоже достучался до небес. Огонек получился небольшим, не больше пальца, но жарким. Састион, обретший к тому времени голос скупо похвалил воспитанника. Но Килрасу для полного счастья хватило и этого, – раньше на его долю доставались лишь упреки в нерадивости.
Сасим и Васка взяли упорством. На третий день занятий получилось и у них. Уязвленные тем, что Килрас и Фарах раньше них приобщились к таинствам боевой молитвы, браться занимались день и ночь и, наконец, добились результатов. Грендир стал последним, кому открылись секреты боевых молений. Ему никак не удавалось ухватить принцип концентрации внимания. Но, в конце концов, все же и он – после многочисленных объяснений и поучений – смог вызвать огонек.
Дальше обучение пошло быстрее. Освоив простейшее моление, ухватив саму суть краткого воззвания, воспитанники смогли понять и более сложные молитвы. Теперь, во время остановок, воздух вокруг фургона воспитанников расцветал огненными вспышками: шары, лучи, ленты и даже огненные стены – все у них получалось. Обозники, и раньше с опаской относящиеся к жрецам-недоучкам, боялись приближаться к фургону. Теперь за провиантом к ним ходил Састион – как старший.
Воспитатель был доволен больше всех. Похоже, он не рассчитывал на такой быстрый прогресс учеников. Састион часто потирал руки, и даже улыбался – совершенно искренне радуясь успехам воспитанников. Фарах подозревал, что они порядком удивили учителя, так быстро ухватив суть воззваний.
Конечно, сил у воспитанников было не так уж много, огненные шары летели недалеко, стены огня быстро гасли, но все же, все же… Это было большим достижением для тех, кто даже не прошел обряд посвящения в послушники. И Састион по праву наслаждался лаврами учителя, сумевшему за столь короткий срок получить такие впечатляющие результаты.
Сам Фарах был весьма доволен самим собой. Ему удалось почти невозможное, – он стал лучшим. Как ни старались остальные воспитанники, им было далеко до Фараха. Он схватывал все на лету, всем молитвы он творил быстро, без ошибок и осечек. После молитв подмастерье на удивление быстро восстанавливал силы и был готов сотворить несколько чудес подряд. Казалось, что у него был прирожденный талант, раскрывшийся только сейчас.
Састион удивленно качал головой, и не скупился, что странно, на похвалы. Однажды, когда они снова остались наедине – остальные воспитанники отправились "привязать скакуна" в ближайшие кусты – Састион вновь заговорил с учеником.
– Ну что же, – сказал он, – похоже, Эшмар не ошибся. Небеса слышат тебя. Очень хорошо слышат.
Фарах расправил плечи и с самым серьезным видом кивнул. Ему было приятно слышать эти слова, – они словно делали его старше и значимее. Как бы оправдывали все его предыдущие злоключения. Это было приятно.
Састион же склонил голову на бок, снова став похож на птицу. Он мазнул взглядом по фигуре Фараха, отвернулся к лесу, и добавил тихо-тихо, шепотом:
– Вот только не знаю, к добру ли это, или к худу.
Фарах в один миг свалился с небес на землю. Сжался в комок, чувствуя, как предательски екает сердце. На секунду ему показалось, что Састион все о нем знает. И о старом Тейрате, и о темных Жрецах… И даже о том, что Фарах родился в Хазирский Полдень.
Но Састион больше ничего не сказал. Отвел взгляд, словно никакого разговора и не было, и стал равнодушно рассматривать спины быков, кормившихся овсом из больших сумок, накинутых им на шею. Вскоре послышались голоса ребят и Фарах вздохнул с облегчением. Его опасения оказались напрасными, Састион ничего не знал о его прошлом. Или делал вид, что не знал. По любому выходило, что пока что Фараху нечего опасаться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
