– Барон Палмер, восемьдесят третий паладин.
– Дон Диего Тенорио, – ответил Кантор, чтобы не показаться невежливым. К счастью, продолжать разговор с пьяным восемьдесят третьим паладином не пришлось. Распорядитель церемоний объявил о начале и попросил всех занять свои места. Все разговоры в зале прервались, гости засуетились, задвигали стульями и стали спешно рассаживаться. Рядом с Палмером разместилось небольшое семейство – пожилой мужчина с двумя девицами, напротив Кантора – две супружеские четы, богато одетые и явно заплаканные, чуть дальше – ещё одно семейство… Ай-яй-яй, они что, сдурели – детей сюда притащить? Да ещё таких мелких! Вот уж детки насмотрятся…
– Элмар, – донёсся слева тихий испуганный шёпот – Я что, должен с ним рядом сидеть?
– Садись и не паникуй, – недовольно отозвался Элмар. – Не съест он тебя.
Кантор подождал, пока Жак усядется, чтобы не показывать, что он слышал разговор, и только потом обернулся. Встретившись с ним взглядом, Жак испуганно опустил глаза и уставился в свою тарелку.
– Прошу тишины! – возгласил распорядитель церемоний. Король встал, и в зале наступила тишина. Поняв это так, что начинается традиционная тягомотина с речами и ритуалами, Кантор слегка заскучал и от нечего делать принялся напрягать память, пытаясь вспомнить, где же он видел этого Жака. Однако, вопреки ожиданиям, королевская речь оказалась короткой. Закончив с речью, его величество обратился к гостю, сидевшему слева от него, и предложил выступить. Гость утёр слезу, сказал что-то непродолжительное о своей несчастной дочери, и добавил пару нелестных слов о Комиссии. И Кантор тут же снова поймал ненависть. Эх, если бы не закон! Эти несчастные отцы и любовники голыми руками разорвали бы шестерых паскудников за отдельным столом. Да, голыми руками… Почему он вдруг об этом подумал? К чему это?
После тоста в память несчастной девушки все занялись своими тарелками, и разговоры за столом возобновились. Кантор наклонился к Жаку и представился, чтобы как-то начать разговор. Тот испуганно поднял глаза и тоже представился. От него исходил страх. Он действительно боялся, и всерьёз боялся. Чего? Что его, мистралийские мальчишки в детстве обижали? Или ещё чего?
– Жак, – прямо спросил Кантор. – Почему ты меня боишься?
Жак нервно стиснул вилку, запнулся на пару секунд, и неловко ответил:
– Ты… не обращай внимания. Это у меня… что-то подсознательное. Фобия. Я не знаю, почему… Я вообще боюсь мистралийцев. Знаешь, как некоторые высоты боятся… или замкнутых помещений.
– Просто без причины? Так же не бывает. У фобии всегда есть какие-то корни.
– Не знаю. Может и есть причина, просто я её не помню. А к мистикам лечиться я не ходил.
Он тоже врал. Он точно знал причину, но не хотел говорить. И не просто не хотел – панически боялся. Спросить его ещё о чем-нибудь Кантор не успел. Король снова встал, снова смолкли разговоры и снова очередному гостю было предложено сказать несколько слов… Вспомнив, как король приказывал Элмару считать выступающих, Кантор с ужасом понял, что каждую жертву будут вспоминать поимённо. И соответственно, за каждую пить. Потом он посмотрел, как король садится, и подумал, что если его величество вот так пятьдесят раз встанет и сядет, поминки рискуют превратиться в цирк. Уж слишком забавно он это делает.
– Жак, – спросил он, когда очередная речь закончилась. – Где я мог тебя видеть?
– У Азиль, – отозвался Жак, не поднимая глаз.
– Нет, раньше. Ты мне уже тогда показался знакомым. Ты никогда не был в Мистралии?
– Никогда, – ответил Жак, весь вздрогнув при этом. И тут уж даже не надо было быть эмпатом, чтобы понять, что он врёт. Итак, в Мистралии он был.
– А в Галланте?
– Был, – сказал Жак, и снова соврал.
– А откуда ты сам?
– Из Поморья.
Опять соврал. Здоровы же вы врать, господин королевский шут…
– А давно в Ортане?
– Больше пяти лет.
Вот это была правда, и Кантор тут же прекратил расспросы. Тем более что король опять встал… и так далее.
«Если Жак здесь больше пяти лет, значит, виделись мы до того. И расспрашивать его дальше не стоит, чтобы не засветиться самому. Хотя меня, конечно, сложно узнать… но мы могли видеться в такой ситуации, что ни на кого другого не подумаешь… Как же они их ненавидят, этих шестерых… Принимаешь эту ненависть, и самому убить хочется. Причём все. Со всех сторон. Скорбь и ненависть. Горе и ярость. Даже от пьяного вдрызг восемьдесят третьего паладина… Надо будет спросить Элмара, они что, пронумерованы? А вот от Жака идёт только страх. Надо же так бояться… Может, у парня действительно фобия? Разве нормальный человек может так бояться? Интересно, что чувствуют король и его кузен Элмар? Сидят в своих амулетах, и не прослушаешь их… И если по лицу Элмара можно легко понять, что он ждёт и нервничает, то по непробиваемой физиономии его величества хрен догадаешься, что под ним шатается трон, что он без пяти минут безработный… а то и покойник, что он тоже чего-то наверняка напряжённо ждёт и нервничает не меньше, чем его кузен. Встаёт и садится, вызывает очередного гостя, лицо спокойно, и голос не дрогнет… Молодец, мужик. Достоин уважения. Если бы ещё не пытался всех подставлять и использовать, цены б ему не было. Где же всё-таки я мог видеть этого Жака? Или стоит попытаться вспомнить, где я мог его слышать? Может, так будет легче? И ведь зацепиться не за что… Ладно, сузим круг поисков…»
– Жак, а в Эгине ты был?
– Нет.
– А в Голдиане?
– Тоже нет.
– А в Лондре?
– Был.
Соврал. Итак, милый друг, нигде ты не был. Только в Мистралии. Значит, там я тебя и видел. И не до эмиграции, а после. Мне было семнадцать, когда я уехал, а ты ещё моложе, значит ты в то время был совсем сопляком, а я тебя видел уже взрослым. Где?
Кантор глубоко и надолго задумался, перебирая в памяти последние полгода своей прежней жизни – с момента приезда на родину до ареста. Нет, не вспоминался ему этот перепуганный врун. И ведь видел он его именно таким – насмерть перепуганным, как сейчас. Вернее, сейчас он уже успокоился, а вот в начале… Может, в лагере? Да нет, не может быть, в лагере они все были стрижены наголо, а этого он помнит таким, как сейчас, лохматым. Не был же он охранником, в самом деле, какой из него охранник… Да и не было в лагере охранников-иностранцев, кто бы это иностранцу доверил… В группе беженцев? Может быть… Хотя все равно, ну никак не вспоминается…
Король в очередной раз поднялся, все опять почтительно замолчали, и в наступившей тишине Кантор вдруг услышал отчётливый металлический лязг. Он быстро стрельнул глазами по сторонам, убедился, что никто больше ничего не услышал, и встревожено всмотрелся в темноту на галерее. Если кто-то неподалёку натянул только что тетиву арбалета, то этот кто-то может быть только там. Наверху. На тёмной галерее. Он бы и сам на месте этого кого-то засел именно там. Оттуда прекрасно простреливается весь зал, а стрелка не видно до тех пор, пока он не высунется за перила. Один или несколько? Для кого? Какие у них стрелы? Чего ждут?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
