человек на расстоянии до десяти метров без последствий для носителя, даже без защитных средств. Действовал артефакт на жертв, находившихся фактически под любой защитой, не взирая на препятствия между ними и владельцем амулета. Он оказался из представленной старостой линейки самым дорогим — около восьмидесяти тысяч золотом, чуть дешевле стоила «Проклятая Паутина» — кулон в виде паука на серебристой цепочке, действовал приблизительно, как кандалы, добытые у Турина. Только на порядок круче.
«Мешок Рунигиса» — по виду обычный мешок из тонкого сантика литров на двести, на деле позволял скрывать живое и неживое содержимое от любопытных глаз и высокоранговых сканирующих заклинаний. Несмотря на кажущуюся плотность ткани, жертвы не задыхались.
«Плащ Тантала» являлся улучшенной версией кречетовского.
Вся амуниция оказалась, как на заказ. Хоть я и не просил. Мне бы радоваться безмерно, но паранойя заставляла искать подвох. Нет, все логично и понятно, и соответствовало нарезанным Кромом задачам разбойнику, но… Слишком к месту. И чей это подарок — Кроноса или Оринуса? А может некого третьего небожителя? Да, на Земле я бы даже думать не стал — удача, она и есть удача. Она любит деятельных, она сопутствует тем, кто думает и делает, а не мечтает, витая в облаках.
Тут же везде засада.
Еще я не понимал Волка. С такими средствами меня можно было давным-давно на алтарь отправить, не прибегая к помощи со стороны. Или я чего-то не знал…
Не преминул поинтересоваться данным аспектом у бандита. Меня интересовали его мысли, учитывая долгие и плодотворные отношения с Кромом. От ответа зависели мои последующие действия, но озвучил вопрос с безразличием в голосе:
— Это нормально, что он тебе предоставил такие артефакты?
— Да. Волк всегда преувеличивал угрозы, чтобы избежать малейшую возможность провала. Теперь понимаю, наверное, впервые на моей памяти, этот волчий ублюдок ее приуменьшил. И… — тут он хрипло закашлялся в смехе, — Не хочу зря сотрясать воздух и задавать вопросы, на которые не получу ответа. Но скажи, я прав, что он тебя сам ко мне привел?
Кивнул утвердительно.
— Нет, что ни говори, пусть я и вытерпел прорву боли от тебя, и понимаю, что это далеко не предел, но ты меня повеселил. Все предусмотрел... Нет, воспользоваться «Плащом Тантала»... Умник! Только не говори, что не убьешь, и я останусь после нашего разговора в живых. Не порть момент.
— И не собирался, — ответил спокойно, — Но смерть, и ты уже это понял, может быть разной.
— Я готов рассказать абсолютно все, если ты пообещаешь мне одно — эта тварь должна сдохнуть мучительно! Поклянись, аристо! — вот это накал страстей, перед неизбежным мечтать не о жизни, а о мести.
— Он умрет. Обязательно умрет. Клянусь кровью! — в принципе, я сообщил общеизвестные истины. Все мы смертны. А что подумал бандит? Какое мне дело? Полыхнуло пламя на правом кулаке, фиксируя клятву.
— Если получится, скажи ему перед этим сладостным для меня мигом, что я смеялся над ним, даже подыхая.
— Если получится, скажу, — опять не покривил душой я.
Почему нет?
А дальше сотрудничество перешло на другой уровень. Теперь я не тянул из Дангжана каждое слово, он говорил, говорил и говорил. Называл имена, пароли и явки, указывал координаты известных ему схронов и тайников, входов в катакомбы, тайных путей. Но самое главное, с ин Наоростом его банда работала уже пятый год. Сам атаман часто бывал на территории его усадьбы, более того, он вместе с людьми, осторожно проводил разведку.
— На всякий случай, — как само собой разумеющееся пояснил тот, — Он страшен для врагов, но для друзей еще страшнее. И хорошо, что мы ни к той, ни к этой категории не относились.
И жрец сегодня должен был находиться дома, так как ему ублюдки притащили четверых девственниц, их похитили четыре дня назад, и двух младенцев, которые обошлись всего лишь в семьдесят серебряных монет, врученных мамашам в трущобах сегодня. Именно поиском новых людей для служителя Оринуса и занимались сегодня подопечные. Платил он очень щедро, всегда вовремя.
Ин Наорост за декаду до большого ритуального жертвоприношения перед весенней Сумеречной ночью всегда действовал одинаково. И каждый день в течение всего этого срока ему требовались невинные девушки от двух до шести на ночь, а также один раз в два дня дети возрастом до года, лучше всего только родившиеся.
Для чего?
Разбойник хотел явно скрыть, но взгляд на иглу в моих пальцах, заставил прочистить память.
— Он так готовится, говорит, жизненной энергии для обращения к Оринусу требуется очень много, вот он ее и собирает…
Как?
Что сказать? Плохо я думал о ксеноматках, по сравнению со жрецом — они есть добро.
Удивительно другое, многие, очень многие в Демморунге, знали об его пристрастиях. Но ин Наорост, имея вес не только в среде служителей культов в Нижнем Храме всех богов Демморунга, но и покровительственные руки рядом с троном наместника, не боялся ничего и никого. Страшились его. И гнева Оринуса, который в отличие от остальных небожителей вел очень активный образ жизни, постоянно так или иначе демонстрируя свою волю смертным. И опекал жреца плотно. Даровал ему много возможностей.
Поэтому охраной он пренебрегал, с другой стороны, она ему просто не требовалась.
— Два станра, — это оказались родственники тому самому призрачному существу, которое я уничтожил в таверне Тарина, — Один голем, но не боевой. За садом ухаживает. Шестеро слуг, еще трое постоянных подручных — две девки и парень лет восемнадцати от роду. Как я понял, послушники, а может и полноценные ученики. Такие же мроки, как и он. Чудовища. Смотрят на людей, а в глазах жертвенные алтари.
Значит, ин Наорост с птенцами — чудовища, а они, поставщики разумных, зная точно о страшной участи последних, красавицы… Тьфу ты, красавцы. Никогда не любил тех, кто пытался обелить свои поступки в собственных глазах. Но зверства жреца и меня впечатлили. Табу для того не существовало. Никаких. Кроме воли Оринуса.
— Как бойцы, без силы бога — они никто. Выпустить кишки всем можно легко, четыре взмаха руки. Но если обращаются к покровителю, то лучших мечников разделают — не взмокнут. Вижу ты задумал его к своему Кроносу отравить, иначе бы так подробно про него и поместье не выспрашивал, — странно, про сурового старика я не обмолвился ни словом, — И дело это хорошее. Настоящее дело. Но помни, аристо, там зло. Деревья, кусты, трава… Будто
