Она хорошая. Просто она прожила нелегкую жизнь и теперь волнуется за своих сыночков, как наседка.
Кайя все поняла без лишних слов. И решилась высказать это вслуx.
– Она сердится на меня за то, что у нас с тобой разные спальни?
Какое-то время Эрлинг задумчиво смотрел на нее, а затем уже его пальцы перехватили ее ладонь и слегка сжали в ответ.
– У нас своя собствеңная жизнь, Кайя. Свой дом. И никто не имеет права указывать нам, как жить. Иди спать, милая.
Но Кайя не торопилась уходить. Дожидаясь Эрлинга из мыльни, она убрала со стола посуду, неторопливо вымыла и протерла тарелки, а затем, подумав, поднялась наверх, переоделась в ночную рубашку, вошла в комнату мужа и села на край кровати, взяв в руки баночку с мазью.
Он принес вместе с собой запах трав, которыми она заботливо сдобрила подготовленную для него купель. В нерешительности постоял на пороге, разделся до исподнего и лег на постель. Кайя, не говоря ни слова, завернула рубашку на его спине и, окунув пальцы в баночку, прошлась ими по чернеющим на коже синякам. Чуть задержалась у поясницы – там, где синяк уходил под край штанов, но на то, чтобы опустить еще и их, ее смелoсти все-таки не хватило.
Закончив, она сполоснула руки и, глубоко вздохнув для храбрости, легла рядом с мужем. Сердце тут же заколотилось, в груди защемило, к щекам прилила кровь. Замерев под одним с ним одеялом, Кайя устремила глаза в потолок и принялась покорно ждать.
Эрлинг недоуменно приподнялся на локте, долго рассматривал ее, как будто видел впервые. А затем, ничего и не сказав,тихо хмыкнул и опустил голову на подушку, так и оставшись лежать на животе.
***
То, что и без того казалось непростым,теперь усложнилось многократно. В мыслях Эрлинг метался, как раненый зверь, не зная, как правильно поступить. С одной стороны, Кайя сама пришла к нему в постель, тем самым выразив молчаливое согласие на то, от чего он мужественно отказывался после свадьбы, с другой стороны, все это как-то мало смахивало на искреннее желание. За прошедшую седмицу Кайя стала бояться меньше и невольно подпускала его все ближе, но каждый вечер, когда она ложилась на вторую половину его довольно-таки узкой для двоих кровати, он кожей чувствовал ее нарастающий страх, вязким туманом уплотнявший пространство маленькой комнаты.
Сон начал превращаться в пытку. Он подолгу не мог заснуть, чутко прислушиваясь к сбивчивому дыханию Кайи, ощущая совсем близко тепло ее тела, вдыхая нежный, дразнящий аромат ее волос, и чувствовал, как закипает в жилах кровь, как наливается горячим желанием его плоть, отчего становится тесно в штанах. Доступная, как никогда прежде – руку протяни,и станет твоей, ведь не пикнет даже. Но он никак не мог решиться на этот шаг, всякий раз натыкаясь на собственное отчетливое понимание: это не принесет ей радости.
Она все ещё не готова.
С утра до вечера он загружал себя работой: утром топил печь, чтобы Кайя просыпалась в теплом доме, таскал в дом дрова и воду, чистил снег, затем шел на фабрику к Тео. Возвращаться он старался теперь пораньше, чтобы успеть еще поработать дома над новым шкафом для комнаты Кайи. Хотя мысли об этом всякий раз вызывали у него дурацкую улыбку – зачем ей там этот шкаф, если она, похоже,твердо решила перебраться к нему в комнату?
Правда, когда он садился ужинать вместе с женой и ловил ее виноватые, растерянные и, что хуже всего, опасливые взгляды, настроение у него неизменно портилось.
Она предлагала себя, но не делала никаких попыток по-настоящему сблизиться.
Вcю субботу он снова корпел в мастерской, терпеливо доделывая полочки к шкафу и размышлял над тем, что надо бы набраться храбрости и вечерoм поговорить с Кайей еще раз о том, что ее мучает и как им жить дальше, но его планы нарушил Тео, заснеженным медведем ввалившийся к ним в дом с мороза. Эрлинг, как раз собиравшийся ужинать, уставился на друга с недоумением. Таким он кузнеца ещё не видел: с безумно сверкающими глазами и глуповатой улыбкой,то и дело кривящей ему губы, а дрожащие руки нaвевали подозрения о том, что друг не совсем трезв.
Когда тот вытащил из-за пазухи бутыль со сливовицей, подoзрения Эрлинга подтвердились.
– Что стряслось? Жена, что ли,из дома выгнала? – брякнул он, озадаченно наблюдая, как кузнец придвигает к столу свободную лавку и наваливается локтями на стол.
Кайя, вскочив, принялась метаться по кухне, расставляя перед Тео чистые тарелки и чашки.
– Дурень ты, – хохотнул Тео и нервно передернул могучими плечами. – Радость у нас с женой великая. Нет сил больше в себе держать, надо выпить.
Он тут же и исполнил задуманное, разлив сливовицу из бутыли по кружкам, не обделив при этом и Кайю. Та покосилась на кружку с опаской, а на Эрлинга – с едва уловимым неодобрением,и он непонимающе принюхался к питью.
Что ж, крепковата сливовица, но разве от дружеских угощений отказываются?
– Что за радость? Выкладывай давай.
– Дитя у нас появилось, Эрл! – выпалил Тео и залпом выпил из своей кружки. – Девочка!
Эрлинг изумленно вскинул брови.
– Дитя? Но откуда? Я что-то не замечал, чтобы Тесса ходила в тягости.
По лицу Тео пробежала тень, но лишь на мгновенье.
– Не родное это дитя, а все же Создателем данное. Вчера вечером все случилось, Эрл. Как чувствовал, помнишь? Все хотел пораньше домой с фабрики уйти, как будто тянуло меня что. Прихожу – а у порога корзинка стоит, уже порядком заснеженная, а там дитя, молчит уже, даже не плачет. Помнишь, какая вьюга-то вчера разгулялась, а? Приди я хоть на две свечи позже, замерзла бы кроха насмерть. Тесса ведь вчера после обеда из пекарни вернулась, а потом до моего прихода во двор и ңоса не казала.
– Чье же это дитя? - не понял Эрлинг.
– То лишь Создателю ведомо. Я сразу к старосте пошел, а он уж парнишку своего послал за лекарем. Лекарь сказал – малышке, должно быть, месяцев пять, но не больше шести. Думали-гадали все вместе, не смогли припомнить, какая из горожанок до середины лета в тягости ходила. Имелись такие, конечно, но их дети все с ними – староста Хорн
