– Это уж как получится.
Тогда подключился фон Мюффлинг, его высказывание стоило большего внимания.
– Сижу я здесь у вас, забывать родной язык стал, даже сны снятся по-русски, а все же не понимаю русских. Вот скажите мне, Роман Олегович, на что вы надеетесь? Или вы просто решили упереться в какой-то фатализм и на этом поставить точку?
Тогда Ромка начинал уже в который раз объяснять, какие он придумал следствия из своего замечания по матрешечному строению времени. И как это может на их эксперимент повлиять. Барон кивал, вежливо постукивал пальцем, чтобы Ромка побыстрее закруглялся, а генерал грозно хмурился, он не понимал, кажется, ни одного слова, ни одного из допущений, которые ему приводились.
– Нет, не могу постичь Россию. Никого из моих, даже самых отпетых, фанатов науки на такой эксперимент не удалось бы уговорить. А вы идете туда легко, словно… и впрямь на свои выводы надеетесь. – Кажется, барон даже начинал горячиться. – Да вы учтите, Вересаев, что все, что вы тут нам втемяшиваете, еще нуждается в проверках и перепроверках. И теории ваших… построений нет, не существует она. – Фон Мюффлинг пробовал взять себя в руки. – Конечно, ваше сообщение после похода к зеркалу Земли передано в теоретические институты, они там работают, но все же…
И генерал включался, не мог он надолго оставаться лишь свидетелем разговора:
– С теми ресурсами, которые вы с Сабировой потащите с собой, даже если найдете на том конце экзопланету, у вас останется срок жизни всего-то года два. Только если вы попадете уж совсем на подобие Земли, тогда сумеете… – Внезапно в его глазах заблестела искра понимания. – Или думаешь, что ты и Гюльнара станете кем-то вроде Адама и Евы для нового человечества? Немыслимо, Вересаев! Ты же ученый, должен понимать, что такого не бывает.
– Я не знаю, что там получится. Но рассчитываю, что мы совершим эксперимент, сдадим этот чертов тест на разумность.
– Значит, все-таки уверен в своей теории? – с тяжким подозрением в голосе спросил генерал. – Надеешься сходить туда, не знаю куда, и даже вернуться, да?
От такого разговора Ромка уставал, пожалуй, побольше, чем от иного, пусть и самого трудного тренажера.
– Не знаю, как вам еще объяснить, просто… Попробую вот что. «Плавать по морю необходимо, сохранить жизнь не так уж необходимо». Забыл, как это звучит на средневековой латыни, но это и не важно. А важно, что поговорка эта возникла еще лет за сто до Магеллана, при Генрихе Португальском, Мореплавателе, в незапамятные времена. И я думаю, что это не просто фраза, в этом утверждении – суть людей, наше общее свойство. И залог нашего возможного успеха. – Он помолчал. – Уж извините за пафос. Пожалуй, я пойду… дальше готовиться.
Когда он подошел к двери, генерал закричал ему в спину, словно обнаружил что-то важное:
– Понял, почему мне с тобой так… В общем, ты слишком много философствуешь!
Ром лишь мысленно поблагодарил конструкторов, придумавших двери, которые за ним мягко и плотно сами собой закрылись, иначе, не исключено, он бы дверью хлопнул, а это было лишнее. За такие срывы матерых пилотов, бывало, снимали с задания, а что, спрашивается, сделали бы с ним?
Так или иначе, после этого разговора тренинги стали жестокими, порой он после них к себе в каюту шел по стеночке, чуть не падая на каждом шагу. А еще у него стало плохо с пониманием, чего же от него хотят. Иной раз Мира Колбри вытаскивала его из имитаторского кресла и безжалостно брякала:
– Вересаев, я же тебе предлагала сделать вот что… А ты натворил – вот так! Ты совсем одурел, а?
– Давай еще попробуем, – слабо отбивался он. Но почти неизменно после всех этих дурацких упражнений он получал в ответ:
– Стоп, дальше не пойдем… Убивать мне тебя еще рано. Следующий раз подготовься получше. Иначе все пойдет насмарку, запретят нам выпускать тебя… туда.
– А ты не докладывай начальству.
– Это моя работа – дать согласие на старт. Поэтому, прошу, соберись, Вересаев, иначе…
Что должно было случиться, если произойдет это «иначе», было понятно. Но вот однажды Колбри, мрачно глядя на него, напоминая в своем белом лабораторном халате взъерошенную курицу, окруженная Симоро Ноко, скромной Дашей Жигаловой и неизменным Кондратом Беспризоровым, проговорила совсем уж подавленно:
– Все, Роман, большего от тебя добиться я не могу. Ты… – Она растерянно посмотрела на всех своих подручных по очереди, и те определенно прятали от нее глаза, отворачивались. – Ты конченый человек, если с такими данными собираешься сунуться в Ад. Это будет убийство.
– Запрещаешь? – спросил Ромка. Но при этом за собой заметил, что вовсе не волнуется.
– Не запрещаю, но тренинги закрываю. Отдохни пару дней, а потом… Пусть кто-нибудь еще решает, я – не могу. – Она неожиданно криво усмехнулась, чего за ней раньше не наблюдалось, наверное, научилась у Веселкиной. – Кстати, в ангар доставили новый параскаф, на котором ты должен… Хотя, может быть, еще и не полетишь.
И как бы он ни устал, каким бы измотанным ни был, а все же потащился в ангар. Не в прежний, как оказалось, с прежним постом техподдержки на застекленном балкончике, а в новый, о котором он раньше и не подозревал. Кажется, его построили, пока он в Москву на операцию отбывал.
Там было тихо. Лишь горели малые светильнички, у самого входа в ангар в непонятной тесноте проступали блестящие бока двух параскафов, очень похожих на машины, на которых они ходили к голубому горизонту, к зеркалу Земли, но это были уже измененные машины, с четырьмя лепестками-пандусами.
В полумраке Ромка не мог понять, где же затаилась новая машина, предназначенная для него с Гюльнарой. И тогда услышал шепот:
– Ромка, сюда топай, тут… – Это была так же, как и в прошлый раз, Гюльнара. Чистенькая, свеженькая, почти розовая, несмотря на суровый серо-стальной костюмчик, в который сегодня почему-то нарядилась. – Привет. Тоже пришел посмотреть?
– Мне только что Колбри сказала, что нашу машину доставили.
– Она над тобой изрядно поиздевалась, как посмотрю. Любит она это, хлебом не корми, дай Вересаева пытать. – Гюльнара протянула руку, пожатие ее было крепким, мужским, да и не все парни так ладони сдавливали. – Я сама уже часа два тут околачиваюсь, все любуюсь.
Ромка снова огляделся. Все-таки туповат он от всех этих пси-тестов сделался, ничего не видел.
– А где?..
– Ты что? – Гюльнара заглянула ему в глаза, но ничего при таком освещении разглядеть не сумела. – Мы же под ней стоим!
И тогда он понял. Они действительно стояли под… под чем-то, что едва уместилось в этот ангар. Машина была не просто огромной, она была циклопической и даже колоссальной. Она была раза… Нет, во много раз больше легких тарелочек, которые еще недавно казались такими большими по сравнению с прежними дисколетами, на которых они разведывали Чистилище, ну и все остальное. Она достигала потолка своими верхними надстройками, она была – невероятной!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
