Где-то я уже видела такое! Да не где-то! Там, в Малыжиио! Шизофреники вяжут веники…
Уже солнце над дубком, Нам до дому холодком, Не идем, наказ нам дан, Приказал нам добрый пан.
Даже голос звучит иначе, словно заговорил ребенок. Несчастный больной ребенок, с трудом выговаривающий слова нелепой считалочки. Веки, моргают, отвислая губа дрожит:
Будем полем мы бродить,
До зари жучков давить.
Старый Дид нам образ дал,
А Микола в путь послал.
Босая нога медленно, неуверенно поднимается, зависает…
Хлоп!
Обезумевший таракан кидается в сторону…
Хлоп! Хлоп!
И тут мне впервые становится по-настоящему страшно.
Мы в осаде.
Танки лупят в упор.
Псих давит тараканов.
А мы — смотрим, взявшись за руки.
Хлоп!
— Какая, пакость! (Это господин Мацкевич.)
Пальцы Игоря чуть сдавливают мою руку. Я поворачиваюсь — Маг смотрит куда-то в сторону, нижняя губа закушена, глаза…
Я еще не видела у него таких глаз!
И вдруг я понимаю — экран!
Пока мы здесь смотрим на тараканов!.. Хлоп! Хлоп!
Поворачиваю голову…
…Знакомый черный дым — над нашим зданием. Верхние этажи горят, в центре баррикады — зияющая воронка. Один из танков, приведенных «братвой», бессильно застыл со свернутой набок башней.
(Бах! Бах! — это за спиной.)
И снова дым — возле Госпрома, там, где выстроились танки «федералов». Наверное, дымовая завеса, иначе почему…
(Бах! Бах! Бах!)
— Ближе! Увеличьте изображение! Скорее!
Бажанов? Что он там заметил?
Бах!
С тараканами покончено. Малолетний недоумок счастливо улыбается, бормоча что-то вроде «Диди-лило! Диди-лило!» Мы, недоумки взрослые, до сих пор держимся за руки…
— Проверьте! Быстро! Позвоните наверх, должен же там быть кто-то живой!
Резкий голос генерала заставляет очнуться. Я отпускаю потную руку господина Мацкевича. Тот слегка морщится (кажется, сдавила) и тут же виновато моргает. Интеллигент!
Малолетний дебил тоже моргает — и в мгновение ока оборачивается улыбающимся господином Лелем.
— Благодарю вас, господа… и дамы, за, э-э-э, неоценимую помощь…
— Взгляни! — шепчет Игорь. — Эк-кран!…Дымовая завеса у Госпрома еще гуще. Но вот сквозь дым я вижу нечто странное. Танк? Но почему он лежит на боку? Почему башня?..
— П-подобное — подобным! — повторяет Игорь.
Повторяет — и я начинаю понимать.
На полу — десять дохлых тараканов среди пятен крови…
На площади…
Голос лейтенанта — радостный и одновременно растерянный:
— Господа! Они… Они отводят войска! Отовсюду! Они отводят войска!
В ответ другой голос — злой, недовольный. Господин Молитвин встает, черные перья — дыбом:
— Прошу не радоваться, господа! Господин Бажанов, вы уже закончили эвакуацию южных районов? И, будьте добры, следите за поведением обезьян!
Кар! Кар! Кар-р-р!
Мы еще не успеваем прийти в себя. Над площадью стелется черный дым, над нашим зданием — белый (пожарные расчеты начеку); ефрейтор-"сагайдачник" орудует веником, сгребая дохлых тараканов.
Входит Бажанов, Генерала не узнать. На лице — ни кровинки, губы сжаты, голос… И голос не узнать.
— Они… они подняли авиацию и вертолеты, По предварительным данным, направление удара — юг города и основные пункты эвакуации…
Сердце упало.
Все!
Теперь действительно — все!
Они решили убивать людей.
В этот миг я готова задушить проклятого Ворона.
Накаркал!
4
Глаза закрыты. Смотреть на экраны нет сил. Если б не Игорь, не его плечо рядом — давно вскочила, кинулась, бы неизвестно куда, в полутьму коридоров…
Бежать некуда. Нас тоже бомбят. Госпром горит, и огромный небоскреб университета — тоже, и военная академия. Но это — ерунда, пустяки. Страшное — не здесь, страшное там, на юге.
…Перевернутые автобусы, дымящиеся воронки, сорванные взрывом палатки.41 люди, люди, люди…
Вакуумные бомбы падают на Изюм, Чугуев, Балаклею. Вертолеты сжигают термитными ракетами кварталы Баварии и Восточного. «Черные акулы» зависли над дорогами, полными беженцев.
Город еще жив. Не все бомбы взрываются; даже область частично держится. Вертолеты сбиваются с курса, входят в штопор, врезаются в мокрую землю, в обреченные дома. Самолеты идут на огромной высоте, правда, и это помогает не всегда — «МиГи» и «Су» падают, поворачивают назад…
Но их много. Слишком много.
Мы капитулируем. Уже целый час по всем частотам крутится запись: прекращаем сопротивление, просим прекратить огонь. Просим, просим, просим…
Нас не слышат.
Не хотят слышать,
***— Игорь! Что же будет, Игорь?
Маг молчит. Моя рука — в его руке. И мне не так страшно. Может, это и не очень плохо — вместе с ним, вместе с этими храбрыми людьми.
Если бы не Эми…
…Прыг-скок. Прыг-скок. Прыг-скок… Мяч катится по пляжу, по сверкающему на солнце белому песку, и мягко падает в воду. Девочка бежит за ним, но внезапно останавливается, смотрит назад… Мяч уже в воде, ленивая теплая волна слегка подбрасывает его вверх, солнце сверкает на мокрой резине. Девочка оглядывается…
— Я… Разрешите?
Интеллигентный господин Мацкевич встает, чуть шаркая, подходит к пульту, что-то говорит оператору. Тот не спорит, переключает тумблер, кивает на черный микрофон.
Господин Мацкевич негромко прокашливается, опирается руками на пульт; я вижу — правая рука телевизионщика движется, чертя странный знак.
— Всем! Всем! Всем! Всем, кто нас слышит! Мы — Город, мы гибнем! Правительственные войска уничтожают целые кварталы, убиты тысячи людей. То, что происходит здесь, — акт геноцида, невиданный со времен холокоста. Мы просим помощи! Мы обращаемся к Организации Объединенных Наций, к Совету Безопасности, к правительствам и парламентам, ко всем людям. Все, кто может помочь! Помогите! Помогите! Мы — Город, мы гибнем!..
Голос звучит неожиданно сильно, грозно. И приходит последняя, окончательная ясность. Да, мы Город. Мы хотели здесь жить. И вот мы гибнем, и сделать уже ничего нельзя…
— Всем! Всем! Всем! Всем, кто нас слышит! Мы — Город, мы гибнем! Правительственные войска…
Это уже запись. Господин Мацкевич садится на место, закрывает лицо руками. Бажанов делает знак оператору, тот щелкает тумблером — и динамик глохнет.
Глас вопиющего в пустыне.
Вопиющего — под вакуумными? бомбами.
Эмма! Как она там? Неужели в Штатах тоже решатся на такое?
Плечо Игоря рядом, и это не дает сойти с ума.
— Господа! Рискнул бы предложить… Не уверен, что получится, но в наших условиях…
Слова улыбчивого господина Леля повисают в воздухе. Каких еще тараканов вздумал давить этот штукарь? Но Николай Эдуардович не сдается:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
