Открыв глаза, профессор Мейер увидел беспокойно склонившихся над собой орех молодых хирургов. Внезапно ему пришло в голову, что они действительно должны быть очень молоды, если решились на это; молоды и дерзки, не обременены закостенелыми представлениями и мыслями, с железной выдержкой, с железным самообладанием.
Его так поразило это откровение, что лишь через несколько секунд он понял, что операция прошла успешно.
— Как вы себя чувствуете, сэр?
— Все хорошо?
— Вы в состоянии говорить, сэр? Если нет, качните головой. Или моргните.
Они жадно смотрели.
Профессор Мейер сглотнул, привыкая к новому нёбу, языку и горлу. Наконец произнес очень сипло:
— Мне кажется… Мне кажется…
— Ура! — закричал Кэссиди. — Фельдман, вставай!
Фельдман соскочил с кушетки и бросился за очками.
— Он уже пришел в себя? Разговаривает?
— Да, он разговаривает! Фредди, мы победили.
Фельдман нашел очки и кинулся к операционному столу.
— Можете сказать еще что-нибудь, сэр? Все что угодно.
— Я… Я…
— О Боже, — выдохнул Фельдман. — Кажется, я сойду с ума.
Трое разразились нервным смехом. Они окружили Фельдмана и стали хлопать его по спине. Фельдман тоже засмеялся, но затем зашелся кашлем.
— Где Кент? — крикнул Кэссиди. — Он удерживал осциллограф на одной линии в течение десяти часов.
— Отличная работа, черт побери! Где же он?
— Ушел за сандвичами, — ответил Люпович. — Да вот он.
— Кент, все в порядке!
На пороге появился Кент с двумя бумажными пакетами и половиной бутерброда во рту. Он судорожно сглотнул.
— Заговорил?! Что он сказал?
Раздался шум, и в операционную ввалилась толпа людей.
— Уберите их! — закричал Фельдман. — Где этот полицейский? Сейчас никаких интервью.
Полицейский выбрался из толпы и загородил вход.
— Вы слышали, что говорят врачи, ребята?
— Нечестно, это же сенсация!
— Его первые слова?
— Что он сказал?
— Он действительно превратился в собаку?
— Какой породы?
— Он может вилять хвостом?
— Он сказал, что чувствует себя отлично, — объявил полицейский, загораживая дверь. — Идем, идем, ребята.
Под его растопыренными руками прошмыгнул фотограф. Он взглянул на операционный стол и пробормотал:
— Боже мой!
Кент закрыл рукой объектив, и в этот миг сработала вспышка.
— Какого черта?! — взревел репортер.
— Вы счастливейший обладатель снимка моей ладони, — саркастически произнес Кент. — Увеличьте его и повесьте в музее современных искусств. А теперь убирайтесь, пока я не сломал вам шею.
— Идем, ребята, — строго повторил полицейский, выталкивая газетчиков. На пороге он обернулся и посмотрел на профессора Мейера. — Просто не могу поверить! — прошептал он и закрыл за собой дверь.
— Мы кое-что заслужили! — воскликнул Кэссиди.
— Да, это надо отметить!
Профессор Мейер улыбнулся — мысленно, конечно, так как лицевая экспрессия была ограничена.
Подошел Фельдман.
— Как вы себя чувствуете, сэр?
— Превосходно, — осторожно произнес Мейер. — Немного не по себе, пожалуй…
— Но вы не сожалеете? — перебил Фельдман.
— Еще не знаю, — сказал Мейер. — Я был против из принципа. Незаменимых людей нет.
— Есть. Вы. — Фельдман говорил с горячей убежденностью. — Я слушал ваши лекции. О, я не претендую на понимание и десятой части, математическая символика для меня только хобби. Но ваши знаменитые…
— Пожалуйста, — выдавил Мейер.
— Нет, позвольте мне сказать, сэр. Вы продолжаете труд Эйнштейна. Никто больше не в состоянии закончить его. Никто! Вам нужно было еще пару лет существовать в любой форме. Человеческое тело пока не хочет принимать гостя, пришлось искать среди млекопитающих…
— Не имеет значения, — оборвал профессор. — В конце концов, главное — интеллект. У меня слегка кружится голова.
— Помню вашу последнюю лекцию в Гарварде, — сжав кулаки, продолжал Фельдман. — Вы выглядели таким старым! Я чуть не заплакал — усталое изможденное тело…
— Не желаете выпить, сэр? — Кэссиди протянул стакан.
Мейер засмеялся.
— Боюсь, мои новые формы не приспособлены для стаканов. Лучше блюдечко.
— Ух, — вырвалось у Кэссиди. — Правильно! Эй, несите сюда блюдечко!
— Вы должны нас простить, сэр, — извинился Фельдман. — Такое ужасное напряжение. Мы сидели в этой комнате почти неделю, и сомневаюсь, что кто-нибудь из нас поспал восемь часов за это время. Мы чуть не потеряли вас…
— Вот! Вот блюдечко! — вмешался Люпович. — Что предпочитаете, сэр? Виски? Джин?
— Просто воду, — сказал Мейер. — Мне можно подняться?
— Позвольте…
Люпович легко снял его со стола и опустил на пол. Мейер неуверенно закачался на четырех ногах.
— Браво! — восторженно закричали врачи.
— Мне кажется, завтра я смогу немного поработать, — сказал Мейер. — Нужно придумать какой-нибудь аппарат, чтобы я смог писать. По-моему, это несложно. Очевидно, возникнут и другие проблемы. Пока мои мысли еще не совсем ясны…
— Не торопитесь.
— О, только не это! Нам нельзя потерять вас.
— Какая сенсация!
— Мы напишем замечательный отчет!
— Совместный или каждый по своей специализации?
— И то и другое. Они никогда не насытятся. Это же новая веха в…
— Где здесь ванная? — спросил Мейер.
Врачи переглянулись.
— Зачем?
— Заткнись, идиот. Сюда, сэр. Позвольте, я открою вам дверь.
Мейер следовал за ними по пятам, всем существом ощущая легкость передвижения на четырех ногах. Когда он вернулся, горячо обсуждались технические аспекты операции.
— …никогда не повторится.
— Не могу с тобой согласиться. То, что удалось однажды…
— Не дави философией, детка. Ты отлично знаешь, что это чистая случайность. Нам дьявольски повезло.
— Вот именно. Биоэлектрические изменения необратимы…
— Он вернулся.
— Ему не следует много ходить. Как ты себя чувствуешь, миляга?
— Я не миляга, — прорычал профессор Мейер. — И между прочим, гожусь вам в дедушки.
— Простите, сэр. Мне кажется, вам лучше лечь.
— Да, — произнес Мейер. — Мне что-то нехорошо. В голове звенит, мысли путаются…
Они опустили его на кушетку, обступили тесным кольцом, положив руки друг другу на плечи. Они улыбались и были очень горды собой.
— Вам что-нибудь надо?
— Все, что в наших силах…
— Вот, я налил в блюдце воды.
— Мы оставили пару бутербродов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
