Георит был занозой в заднице, придирчивой, назойливой занозой, но он также был отличным штурманом и заслужил себе место в сагах, которые возникнут из этой печальной истории.
— Я заметил, штурман, — сказал Черное Крыло. — Наш курс задан, и только Нейман может вытащить нас из варпа. Как только поле Геллера отключится, я выпущу спасательные капсулы. И как бы я не считал всех вас лично для себя неприятными, кажется было бы расточительством позволить им улететь пустыми.
Георит сглотнул.
— А вы, лорд?
Черное Крыло поднял шлем с пола. Он был в космическом доспехе модели «скаут», последнее обмундирование, которое ему удалось спасти из корабельного арсенала, прежде чем его поглотил огонь. Модифицированный вариант его обычного панциря, он едва хранил от вакуума и поддерживал температуру на приемлемом уровне. Не в первый раз за эту операцию он пожалел о своем старом доспехе Охотника.
— Твоя забота трогательна, — сказал он, надевая шлем и чувствуя, как с шипением закрылись замки. — Позаботься обо мне еще раз, и я лично подстрелю твою капсулу.
Георит кивнул, ответив на сарказм с усталым смирением. За последние семнадцать дней он научился справляться с этим.
Семнадцать дней. На четыре меньше чем предполагалось. Кровь Русса, я люблю этот корабль. Когда он погибнет, я буду рыдать по нему.
— Очень хорошо, лорд, — сказал Георит, сжав кулак на своем нагруднике в фенрисийском стиле и собираясь выйти. — Да защитит вас рука Русса.
— Было бы славно, — согласился Черное Крыло.
Смертные уже покинули свои посты и направились к служебным коридорам, которые вели к отсекам спасательных капсул. Мостик быстро опустел. Весь экипаж знал, какой опасной была ситуация, и убраться с пути разрушающегося перископа реального пространства было просто проявлением здравого смысла.
С их уходом мостик стал выглядеть огромным. Трещины на перископах продолжали увеличиваться. Через них был виден мрак, но это была не темнота космоса. Если бы с плексигласа убрали хромофильтры, взору предстал имматериум, безумный круговорот цвета и движения. Ни один человек не пожелал бы смотреть на это, и поэтому перископы во время варп-перехода были постоянно затемненными.
Мгновенье Черное Крыло подумывал открыть их, обнажив истинную суть того, через что плыл его обреченный корабль. Это было заманчивая перспектива, которую он никогда прежде не позволял себе. Сойдет ли он с ума, просто посмотрев на него? Или он оставит его равнодушным, также как и все остальное в галактике?
Его мысли нарушил треск далеко внизу. Что-то большое и тяжелое пробивало себе дорогу. Несмотря на все свое состояние, Черное Крыло почувствовал, как по нему прошлась дрожь тревоги. Находиться на мостике корабля, который буквально разваливался на куски и выходил из варпа в космическую зону боевых действий, было безумием.
И как только он подумал об этом подобным образом, ситуация приобрела намного больше смысла.
Я — сын Русса. Наверняка не самый лучший образец, но все-таки один из его безумных потомков, и это тот случай, о котором мечтают Кровавые Когти.
Он шагнул вперед, к перилам командной платформы, как будто, став ближе к носу, он имел больше шансов пережить надвигающийся ад.
Затем сломалось что-то еще, опора или растяжка, далеко в верхней части корабля. Эхо крушения прошло сквозь пылающие коридоры, вызвав последующий приглушенный грохот глубоко внизу.
Под его ногами умирал «Науро», часть за частью, заклепка за заклепкой.
— Давай, Нейман, — прошипел Черное Крыло, его пульс колотился, когда он смотрел, как растут трещины в плексигласе над головой. — Давай…
Длинные Клыки выпустили свой разрушительный боезапас, и врата в пирамиду исчезли в столбах дымящейся окалины. Гигантские бронзовые перемычки рухнули на землю, сваленные опрокинувшимися коринфскими колоннами. Шедевральные образы зодиакальных зверей были уничтожены за несколько мгновений концентрированного огня.
Последним упало Око. Кованый металл, висевший над главными воротами, продержался дольше, пока, наконец, не сдался, осыпав обломками пылающие развалины внизу. Когда оно раскололось, показалось, что по воздуху пронесся вздох, как будто исчезло чье-то охраняющее присутствие. Гигантская пирамида задрожала, и с ее отвесных стен посыпались железные и каменные фрагменты. Огромные ворота превратились в зияющее, с неровными краями отверстие, абсолютно темное и отталкивающее.
Железный Шлем не колебался. Он первым оказался внутри, перепрыгнув через искореженные руины у основания бреши и оттолкнув металлические балки размером с корпус «Носорога». Вместе с ним прошла Волчья Гвардия, двигаясь быстро и пригнувшись через разрушение в своих терминаторских доспехах. За ними последовала остальная Великая Рота, целое войско воинов в темно-серой броне, жаждущее битвы.
— Месть Русса, — прошипел Железный Шлем по оперативному каналу.
Каждая пора его тела источала желание убивать. Он снова почувствовал, как внутри встает Волк, вытягивая в темноте конечности, возбужденный надеждой на новую кровь. В его разуме открылись желтые глаза, покрасневшие от напряжения.
Брешь во внутренний зал была пробита. Его потолок, поддерживаемый гигантскими обсидиановыми колоннами, исчез во мраке. Воздух был горячим и пыльным, наполненным красными песчинками, поднятыми взрывами. На камне были выгравированы громадные символы Тысячи Сынов, тусклые и едва видимые в тенях. Место было насыщено сладким запахом порчи, словно некое древнее зло погрузилось в камень и оставалось здесь, дремлющее и смертельное.
Волки бросились вперед, хлынув в отражающий эхо зал. Их доспехи в темноте стали черными, а линзы шлемов засветились. Все держали оружие наготове, кто-то болтеры, а кто-то клинки. Не было ни криков, ни рева, только низкое, тихое рычание. Великую Роту бросили на охоту, и каждый разум в ней с безжалостной целеустремленностью сосредоточился на текущей задаче.
Враги их не встретили. Первый зал вел в следующий, еще более обширный и такой же формы. В полумраке раздавались шаги Волков, отражаясь от темноты.
Железный Шлем не почувствовал спада своей мстительной ярости в жуткой тишине. Смертные враги были бы неуместны в таком месте — они просто отсрочили встречу, которую он так сильно жаждал, с тех пор, как начали сниться сны.
На бегу, он понял, что узнает работу по камню вокруг. Он вспомнил символы, вырисовывающиеся из темноты и исчезающие в тенях. Их формы десятилетиями являлись ему. Он бежал этим путем прежде, снова и снова.
Я должен быть здесь. Это место, это убийство были предопределены мне, заключены в вирде. Я готов к этому. Клянусь Всеотцом, я готов к этому.
Второй зал привел в третий, затем в четвертый, каждый был больше предыдущего. Полный масштаб пирамиды начал становиться ясным. В своем зловещем, скрытом величии она, как минимум, была равна стеклянным строениям, уничтоженным в Тизке. Однако здесь не было ни библиотек, ни хранилищ знаний и наук. Это была жалкая имитация, пустая копия того, что когда-то существовало, потому что оригинал невозможно было воссоздать. То, что уничтожили Волки, оставалось уничтоженным.
Стаи миновали последние врата, поднимавшиеся невероятно высоко. Во все направления тянулся гигантский центральный зал, раскинувшийся под вершиной пирамиды. Воздух был еще более густым, словно что-то громадное давило на него. Огромные жаровни, каждая размером с шагоход Имперской Гвардии «Часовой», испускали сапфировый свет, стелящийся по мраморному полу. С цепей, подвешенных под далеким потолком, тяжело свисали знамена длиной в сотни метров, исписанные тускло освещенными символами.
Это были эмблемы рот. Железный Шлем не посмотрел на них. У него не было желания вспоминать, кем когда-то были Тысяча Сынов.
В центре комнаты находилась возвышенная платформа, к которой с четырех сторон поднимались крутые ступени. Это была пирамида в миниатюре, увенчанная плоской поверхностью шириной немногим менее сотни метров.
На платформе был алтарь.
Перед алтарем стоял человек.
Железный Шлем ускорил шаг, когда увидел свою цель. Дисплей шлема ничего не улавливал, но глаза не обманывали его. Их ждала сутулая фигура, немного ниже обычного человеческого роста. Даже с такого расстояния острое зрение Железного Шлема различало черты лица человека.
Кожа была морщинистой и древней, покрытая складками, как выделанная кожа, и старческими пятнами. Он носил мантию цвета красного вина, свисавшую со стройной фигуры, и опирался на длинный деревянный посох. Его руки походили на когти, костлявые с неподстриженными ногтями. Его волосы когда-то, наверное, были длинными и густыми, но сейчас свисали с лысеющей головы седыми прядями.
