Действовать пришлось быстро и решительно, но Миронов после даже посмеивался, до чего получилось картинно и примитивно, как в любой военной игре. В какой-то момент федоровский батальон оставил позиции и побежал, но тут как из-под земли явился сам командующий Миронов на боевом коне, с обнаженной шашкой, с охраной из бородатых старослужилых казаков воропаевского батальона имени Кондрата Булавина... Бегущая пехота, вся из крестьян Себровки и Сидор, увидела воочию безрассудную смелость конницы и самого командира, услышала вопль-приказ: «Назад, братцы! Вперед, герои! Смерть или победа, бей кадетов!» и устремилась в атаку. И отбила позиции.
Миронов хорошо знал психологию боя. С этой минуты не только старые казаки, но и мужички-пехотинцы поверили, что командир у них — герой, в критическую минуту выручит и не даст пропасть.
Развивая успех, полки Миронова очистили весь луговой берег Дона и заняли даже на той стороне Усть-Медведицкую. Но через двое суток пришлось снова отойти, обнаружив едва ли не пятикратное превосходство сил с противной стороны.
В Себряково ждал Филиппа Кузьмича прибывший из Царицына Сдобнов. Приехал усталый и встревоженный, кроме приказа о сформировании Усть-Медведицкой бригады товарища Миронова и своем назначении начальником штаба, передал последние новости, причем в весьма горячей форме, иногда разражаясь руганью:
— Ты спрашиваешь, добровольно ли я пожаловал? Кой черт! Кабы не эта катавасия с военведовскими кадрами! Только утрясли штаб, заявился сам Троцкий, наорал, выступил против Сталина и Ворошилова, гнет свою линию с военспецами и этим Носовичем, а старикан Снесарев поставлен в положение как бы не у дел... Трифонова куда-то задвинули, Дорошева гоняют по передовой вроде инспектора, чтобы не мельтешил перед глазами, а твоего покорного слугу, как лишнего в этой пересортице, «повысили в звании» и направили к тебе!
— Ну и правильно сделали! — засмеялся слитком беспечный в данном случае Миронов. — Давай закончим сначала гражданскую войну, а потом уж разберемся, кто и чего добивается в этой свистопляске.
— Не скажи, — хмуро отмахнулся Сдобнов. — А если именно в суматохе и произойдет главное? Вот и останешься у разбитого корыта, а за тобой — простые люди, которые верят отцам-командирам...
— Ладно, Илларион. Подкрепление будет или нет? — спросил Миронов.
— Шло подкрепление. Из Тамбова, дивизия Киквидзе. До десяти тысяч штыков, с хорошей артиллерией и экипировкой. Так Носович задержал на границах Донской области якобы «из высших стратегических соображений». А Дорошев прямо сказал, что соображение тут одно: дать время, чтобы на Дону посильнее разгорелся пожар, чтобы побольше казаков увязло в красновской авантюре, и написал об этом Ворошилову. Черт их знает!
— Как же быть?
— Будем окапываться, Филипп Кузьмич. Железную дорогу Царицын — Поворино никак нельзя оставлять, по ней идет хлеб на север, а боеприпасы оттуда к нам, на юг.
— Это понятно. Думаю даже не подпустить к дороге, укрепиться по линии Дона, — сказал Миронов. Вряд ли сможем, там сейчас много резервов. Где у тебя полевой штаб?
— У Дона, на хуторе Шашкине.
— Завтра поедем, посмотрим, что можно сделать на тех позициях, — сказал Сдобнов. — Артиллерия?
— Артиллерия неплохая, есть такой Стороженко, командир дивизиона. Говорит: тот не бомбардир, кто с двух-трех залпов чужую батарею не запечатает наглухо. А снарядов почти нет.
— Немного снарядов дали, едут за мной, — обнадежил новый начальник штаба.
Утром они были под хутором Шашкином.
Бой — стихия Миронова.
Сдобнов, бывалый фронтовик, бывший есаул, знал, конечно, личные качества и характер своего давнего приятеля, слышал многочисленные рассказы и просто оценки его тактической хватки и стратегического таланта, не мог и сам отказать в каком-то исключительно жизнелюбивом темпераменте Миронову в самых безнадежных, казалось, обстоятельствах. Но то, что довелось наблюдать Сдобнову за эти сутки под хутором Шашкином, было ни на что не похоже.
Район расположения мироновской бригады по-над Доном, между устьями Хопра и Медведицы, занятый с прицелом на форсирование Дона напротив Усть-Медведицкой, был самый неподходящий для сражения. Здесь, по лесистой луговине, почти не было дорог, открытых пространств, хорошей видимости. Были только топкие болотца, заросшие камышом усыхающие ерики, копны и скирды сметанного хуторянами лугового сена. Это было хорошее место для засады, но ловушка для бригады в случае встречной атаки противника. И противник, конечно же, верно оценил свои выгоды, сам переправился через Дон и за ночь окружил бригаду. Но что думал обо всем этом Миронов?
Он, казалось бы, даже не тревожился тем, что войско его, подготовленное к атаке, оказалось окруженным с трех сторон и единственный путь назад, к Михайловке, по идее белого командования мог быть с часу на час закрыт рейдом какой-нибудь стремительной сотни.
У нас тут полторы тысячи штыков, триста сабель, десять пулеметов и шесть орудий, Блиновский эскадрон в засаде и прикрывает тыл. А кроме того, у нас полный простор для маневра, — сказал он. — Теперь надо бы точно знать, с какими силами они хотят брать нас.
— Тут захватили перебежчика, говорит! в Усть-Медведицу приехал Фицхелауров, служили молебен, войска собрали со всех окрестных станиц, даже стариков и мальчишек-гимназистов, — доложил начальник полевого штаба Карпов. — А население вышло с той стороны по взгорью, с попами и хоругвями, смотреть, как будут брать в плен Миронова и всех красных!
Миронов самодовольно оправил усы и усмехнулся. Потом спросил вдруг с явной заботой:
— А гимназистов тоже переправили на эту сторону?
— А то нет! Вчера, под вечер, эти сопляки атаковали нас со стороны Дона, мы даже растерялись: как быть-то... Дети ведь, а Фицхелауров — сволочь. Хотят нас в живодеров обратить!
Миронов побледнел от гнева, приказал направить парламентера с белым флагом в сторону Дона, в личной записке просил убрать учащихся с позиций, дабы не допустить явного бесчеловечия в бою.
Вместо ответа батарея белых начала обстрел хутора, а вернувшийся парламентер привез ультиматум полковников Алексеева и Сутулова: немедленно прекратить сопротивление, сложить оружие и сдаться в плен поголовно, без всяких условий. Численность их войск втрое превосходит силы бригады.
— Вот сволочи! — сказал Миронов. — Доброе слово не понимают, хоть кол на голове теши! — Сдобнову сказал: — Уничтожать полностью и — по частям. Прорыв буду делать на участке Слышкина, с пластунами. Они теперь не подведут. На развитие успеха бросай через полчаса 32-й кавдивизион Пономарева. Сам будешь с батальоном Воропаева прикрывать тыл, гляди в оба.
— А если те, что перекрыли дорогу на Михайловку, с тылу ударят? — проявляя вполне объяснимую осторожность, спросил Сдобнов.
— Не ударят, — усмехнулся Миронов. — Они же знают, что тут явный перевес на их стороне, мироновцы-де вот-вот побегут прямо к ним в руки. Они ждут нас голенькими, Илларион. Наверняка лузгают семечки по кустам. Знаю я их! — И отчего-то расхохотался, довольный.
Был наглядный урок прорыва и лобовой атаки.
Миронов прискакал с конвоем к батальону Слышкина, спешился, кратко изложил обстановку и задачу. «Враг разгадал наш план, мы временно окружены... (Главное сказать: временно, дабы не заронить паники!) Предстоит, товарищи, тяжелый бой, но я уверен, что мы пробьемся без больших потерь, у них мало огня, у нас — пулеметы и достаточно лент. Если кто струсит, лучше уходите балками, кустами, мне такие только помеха... (А куда «уходить», когда часть в окружении?} Сейчас разрешаю, а дальше паникеров и трусов буду расстреливать на месте! Кто слаб в бою — два шага вперед, арш!» Никого, конечно, не оказалось, все — храбрецы, один к одному. Командующий к тому же тверд, как штык, и отчего-то посмеивается. Психология момента, выверенная еще в Маньчжурии...
Далее — срочное построение в каре. Повозки идут на открытом месте «свиньей», или полукругом, пулеметы с них бьют в разные стороны, трехдюймовка следом огрызается шрапнелью, прямой наводкой. При орудии — два отделения бойцов с ручными пулеметами и тачанка — они прикрывают тыл. Главное, огонь должен быть прямой и убийственный, выжечь за собой все... Теперь — вперед!
Конечно, Сдобнов и сам знал, что такое «Румянцевское каре» в подобном бою. Сто сорок девять лет назад, 17 августа 1769 года, генерал-аншеф Румянцев точно таким маниром вышел из сплошного окружения турок-янычар в Буковине. Во всех военных хрестоматиях об этом неуязвимом каре рассказывалось, но ты попробуй в горячке боя организоваться, вспомнить, сохранить дух бойца, когда над тобой и над ним витает смерть! Да еще предусмотри мелочи и возможную дерзость и находчивость противника...
«Именем социальной революции, за нашу правду, братцы, — вперед!»
Сдобнов сидел на высоком стоге сена с биноклем и все видел.
