– Закуска понадобится? – осведомился официант.
– Да, пожалуй, что и принесите… Икорки посолоней, огурцов, балычка белужьего… Яблоки есть?
– Есть.
– Крымские?
– Есть и крымские.
– Ну несите.
Официант вышел. Берг сел, спустил ноги с койки и потянулся. «Ба! да я так и спал, не раздеваясь! – с удивлением подумал он, оглядывая себя. – Как же так?.. Гм… В салоне… Да-да, в салоне пил… разговаривал с каким-то человеком… о чем же? О чем же это я с ним разговаривал?.. Фу, чёрт! Да о чем же?»
Берг устало потер крутой лоб и нахмурился. Забыл! Ну можно ли мне пить до потери сознания! Ну не безрассудство ли это?.. Однако о чем же все-таки я разговаривал там?..
Эта мысль страшно обеспокоила его, и он с нетерпением стал дожидаться возвращения официанта, а когда тот вошел с подносом в руках, на котором стоял большой графин и закуски, Берг, сильно волнуясь, достал десять рублей и протянул их официанту.
– Вот, возьмите, товарищ. Это вам, за услуги.
– Благодарю… – бумажка мгновенно исчезла в кармане белого сюртука. – Больше ничего не требуется?
– Нет… впрочем, постойте! – Берг достал папиросу, закурил. И, глядя куда-то в угол, добавил: – Я, знаете, вчера выпил лишнее… и… плохо помню, как это я в каюту попал…
Официант понимающе улыбнулся.
– Вас отвели…
– Кто? вы?
– Нет, мой товарищ. Я не дежурил.
– Ага…
Берг секунду молчал, пристально разглядывая папиросу.
– А скажите… вы-то, лично вы не видали меня в салоне?
– Видел. Я заходил туда раза два.
Берг оживился.
– С кем это я беседовал? Вы не обратили внимания?
– Возле вас сидел наш лоцман, Бушуев…
– Бушуев? Лоцман? – переспросил Берг, силясь припомнить, но ничего не вспомнил. – Да, точно! Именно он! Бушуев!.. А нельзя ли его пригласить ко мне в каюту?
– Его, товарищ, нет на борту…
– Как нет? – удивился Берг. – Он же лоцман!
Официант слегка развел руками.
– Еще в Куйбышеве он сошел на берег. Какое-то письмо получил из дома и сошел. С разрешения капитана.
– Вон оно что! – облегченно вздохнул Берг. – А где же мы плывем?
– От Сызрани только что отошли.
– Ага… Ну благодарю вас.
– Можно идти?
– Да, да…
Оставшись один, Берг выпил большую рюмку водки и съел яблоко. Потом разделся до пояса, тщательно вымылся и докрасна растер мохнатым полотенцем спину и пухлую грудь. Потрогав щеки, ощутил колючую щетину. Неторопливо побрился. Надел свежее белье, натянул гимнастерку, перепоясал ее широким ремнем. Присел к столу, выпил один раз, и другой… Прошелся по каюте, поскрипывая новыми сапогами. «А лоцманишка-то смылся, значит… – улыбаясь, подумал он, – а я и физиономии его не запомнил. Ну да чёрт с ним! Напиваться, однако, мне не рекомендуется… сколько раз давал себе слово. Впрочем, не о том я думаю. Тут другое. Надо все-таки из моей проклятой дыры выбраться в столицу, на местном наркомате далеко не уедешь… А лоцманишка-то исчез! Как ветром сдуло!»
Берг рассмеялся. Мысли как-то нелепо перебегали с одного на другое. Берг опять присел к столу и опять выпил. Взглянул на часы. Было одиннадцать. Он позвонил. Разбитной официант был, видимо, где-то поблизости или просто стоял за дверями – явился в ту же секунду.
– Послушайте… – негромко сказал Берг, прикрывая глаза припухшими веками. – Не можете ли вы раздобыть мне компаньонку к столу? Скучно одному-то…
– Это я мигом… – пообещал официант, – тут одна хо-орошая едет из Казани… Прямо-таки красавица!
– Да ведь, может, больна?
– Ни-ни… Головой ручаюсь. Она наш пароход всегда до Астрахани провожает. И – ни боже мой – никаких жалоб от пассажиров не бывало. Девица чистая.
– Ну, коль головой ручаешься, так зови! – рассмеялся Берг, сверкнув золотом зубов. – Да и дешево же ты голову свою ценишь!.. Сегодня здорова, завтра больна… Зови!
Минут десять спустя в каюту застенчиво вошла невысокая смуглая девушка. Она в самом деле была недурна. Густые темно-каштановые волосы крупными кольцами выбивались из-под косынки, наброшенной на голову, но не завязанной внизу. Влажные губы слегка улыбались, обнажая полоски чистых зубов. Особенно хороши были глаза – большие, карие, опушенные длинными ресницами, они смотрели как-то грустно и мягко, слегка запуганно, но умно. Худенькое тело ее ладно облегало сильно открытое цветное маркизетовое платье. Прикрыв дверь, она взяла в обе руки концы косынки и, покручивая их, наклонив голову, нерешительно ступила шаг, другой и стала, переминаясь с ноги на ногу и вопросительно глядя на Берга.
Берг немного растерялся. Он ожидал увидеть развязную, некрасивую, накрашенную и наглую девицу.
Он вскочил и любезно подвинул плетеное кресло.
– Проходите, пожалуйста… Садитесь вот здесь… Да вас как звать-то?
– Леной… – негромко ответила девушка, садясь в кресло и оправляя на коленях платье. Голос ее был низок и приятен.
Берг с минуту молча рассматривал ее.
– Значит, Лена?.. – задумчиво переспросил он. – Водочку пьете?
– Пью.
Берг опять помолчал, чувствуя, как хмель одолевает его все больше и больше.
– А вы знаете, Лена, зачем я вас позвал? – вдруг резко спросил он.
– Знаю…
Берг наклонился вперед, глаза его блеснули.
– А ничего… ничего, что я вот такой маленький и… кривоногий?
Девушка опустила глаза и не ответила.
– Что ж ты молчишь? – совсем тихо проговорил он. – Ничего, говорю, что я такой?..
– Так ведь вы заплатите… – все еще не поднимая глаз, еле слышно ответила девушка.
Берг откровенно и зло рассмеялся.
– Вот оно что! А я думал, что ты меня та́к полюбишь, без денег… А? Полюбишь, что ль? – все еще смеясь, спрашивал он. Но глаза его не смеялись. Жидкие, они вдруг словно замерзли и подернулись морозной пылью, стали льдисто-холодными и непроницаемыми.
Девушка недоуменно взглянула на него. Берг поспешно отвернулся и поковылял к двери.
– Ну что ж, придется заплатить, коль так…
И запер каюту на ключ.
За́ полночь вдруг подул ветер. Пароход стало слегка покачивать. Все эти часы Бергу мучительно хотелось припомнить Бушуева и разговор с ним. Но как он ни напрягал памяти – ничего не вспомнил. Берг пил редко. Очень редко. Но если пил, то подряд два-три дня. И, напиваясь до бесчувствия, всегда забывал, что было накануне.
Девушка принесла откуда-то гитару. Берг прилег на койку, посадил Лену возле себя и долго слушал ее песни. Пела она неплохо, и неплохо аккомпанировала. Потом завязалась беседа.
Берг перестал пить еще с вечера и быстро трезвел. Девушка же захмелела, стала развязней и разговорчивей, и он даже подумал о том, что она вовсе и не такая скромница, какой прикинулась вначале. Она была не глупа, ему это нравилось, и он с интересом болтал с нею.
– И вы никогда не были женаты? – спрашивала она, лениво перебирая гитарные струны.
– Нет.
– Значит, всегда вот с такими… как я?
– Да, по совести говоря, всегда. Впрочем, была у меня одна… любовь. Э-э, да какая там любовь! – вдруг махнул он рукой и прикрыл глаза пухлыми веками. – Просто поставил свою секретаршу в такие условия, что ей деваться было некуда. Одним словом… Да ты чего ко мне с этим пристала?
– Так. Интересно. Человек вы умный, с положением, а не женатый…
– Так это именно оттого, что я умный, – рассмеялся он. – Ум человеку даден для того, чтобы не делать лишнего. Вот я и не делаю того, чего не надо делать.
– А со мной спите?
– С тобой сплю.
– Это не лишнее?
– Ну, это вопрос сложный… – вдруг серьезно сказал он и отвернулся. – Тут я тебе простыми словами не объясню. Ты лучше вот что скажи: ты смерти боишься?
– Боюсь. А вы?
– Не знаю… – он задумался. – Пожалуй, что смерть сама по себе не страшна. Страшно равнодушие других к твоей смерти…
– А вам что до этого?
– Ну все-таки… сознание, что никто тебя не вспомнит добрым словом… Нет, неприятно. Вот, я думаю, убийцы…
– А вы людей убивали? – вдруг перебила она его.
– Нет, Лена… – вздохнул он, точно сожалел, что не убивал людей. – Сам я людей никогда не убивал. Мне, знаешь, курицы не зарезать самому-то… В детстве пробовал, так чуть в обморок не упал. Нет, я не убивал людей. Я только смертные приговоры подписывал… Послушай, Лена, – вдруг оживился он, поворачиваясь на бок и подпирая щеку ладонью. – Ты знаешь, что такое гуманизм?
– Нет.
– Ну и ладно… и молчи! – почему-то сердито сказал он, снова ложась. – Впрочем, постой! Ну-ка, скажи: гу-манизм.
– Не буду.
– Почему? – удивился он.
– Это, наверно, какое-нибудь неприличное слово, – ответила девушка.
– Да-а… – задумчиво протянул Берг и опять вздохнул. – Словцо, конечно, так себе, не очень определенное.
Она долго и пристально рассматривала его. Потом нерешительно протянула руку и погладила его седеющие волосы. Он вздрогнул.
– Вам, видно, не везет в жизни… – тихо сказала она.
– Может быть… – ответил он через некоторое время и рассмеялся. – Чушь, Лена! Мне всегда везло! Мне чертовски везло! Мне всегда будет везти! Запомни это! Давай песню! Песню, Лена.
